Аноним Галл - Хроника и деяния князей или правителей польских

• Название: Хроника и деяния князей или правителей польских
• Автор: Аноним Галл
• Жанр: История

---

24. Опустошение поляками земли Прусской

Между тем неутомимый Болеслав не находился в зимнее время, как человек ленивый, в праздности, а вошел в Пруссию, страну северную, скованную льдом, в то время как даже римские военачальники, воюя с варварскими народами, зимовали в заранее приготовленных укреплениях и не воевали в течение всей зимы. Войдя туда, он пользовался льдом озер и болот в качестве мостов, так как нельзя найти никакого другого подхода к этой стране, кроме как по озерам и болотам. Когда он перешел озера и болота и пришел в населенную страну, он не остановился на одном месте и не осаждал ни крепостей, ни городов, так как их там не было, поскольку страна эта, расположенная по островам, укреплена от природы озерами и болотами и разделена на наследственные участки (по жребию) между земледельцами и городскими жителями. Воинственный Болеслав, проходя повсюду по этой варварской стране, взял огромную добычу, поработил бесчисленное количество мужчин и женщин, юношей и девушек, рабов и служанок, сжег много домов и селений, после чего он без сражения вернулся в Польшу, хотя сражения он жаждал больше, чем чего-либо другого.

25. О притворном согласии Збигнева с Болеславом

Болеслав, обуздав врагов, как было сказано, заставил чешского вождя принять младшего брата, о котором мы сказали выше, в часть наследства, дав ему некоторые города. Когда это произошло, Збигнев отправил посольство к своему брату Болеславу, жалобно умоляя, чтобы он уступил ему частицу отцовского наследства, как князь чешский своему брату, на том условии, что он ни в чем не будет равняться с ним, но как вассал всегда и во всем будет повиноваться своему господину. Он понимал, что не сможет победить ни с помощью императора, ни чехов, ни поморян, но то, чем он не овладеет силою оружия, он, во всяком случае, получит благодаря своему смирению и снисходительности брата. Слова эти казались достаточно благожелательными и мирными, но, может быть, на языке явно было одно, а тайно в сердце - другое. Но об этом мы скажем в своем месте, а теперь послушаем ответ Болеслава. Услышав о смиренной просьбе брата, Болеслав смягчил свою душу, прощая ему и нарушение клятвы, и столько несправедливостей, и привод в Польшу чужих народов, и призвал в Польшу Збигнева на таких условиях: если слова посольства соответствуют покорности его души, если он будет считать себя за вассала, а не за господина и не выкажет никакой гордости и никакого стремления к господству, то он с братской любовью даст ему некоторые города. И если он, Болеслав, увидит в нем истинную покорность и истинную любовь, то всегда, ежедневно будет возвышать его; если же он скрывает в своем сердце прежнюю гордость и недовольство, то лучше пусть сохранит открытую вражду, нежели внесет в Польшу новый мятеж. А Збигнев, послушав совета глупых людей, меньше всего помня об обещанной им покорности и смирении, пришел к Болеславу не униженно, а высокомерно, и не как человек, наказанный долгим изгнанием и утомленный тяжкими лишениями и несчастьями, а как господин, перед которым несут меч в сопровождении музыкантов, играющих на бубнах и цитрах, и всем своим видом показывал, что он намерен царствовать, а не служить, что он собирается не воевать под руководством брата, а командовать им. Некоторые же разумные люди поняли это по-своему, нежели, может быть, думал Збигнев, и подали Болеславу такую мысль, поверив которой, он потом сразу же раскаялся и постоянно будет сожалеть о том, что так поступил! Именно, они побуждали его такими словами: "Если этот человек, сломленный такими несчастиями, находясь в таком продолжительном изгнании, при первом своем появлении, еще не совсем уверенный в отдельных вопросах, выказывает такое чванливое высокомерие, то что сделает он в будущем, если ему будет дана какая-нибудь власть в королевстве Польском?" Уверяли также в другом, более важном и опасном, что, без сомнения, сам Збигнев уже договорился и условился с кем-нибудь, то ли богатым, то ли бедным, который в тщательно обдуманном и удобном для него месте пронзит его, Болеслава, ножом или каким-нибудь оружием, и этого убийцу, если тот избежит опасности смерти, Збигнев окружит большим почетом как одного из сановников. Но мы больше верим, что такое преступление придумали злые советчики, нежели что Збигнев, человек достаточно простодушный и откровенный, замыслил такое преступление. И поэтому меньше должно удивляться, что юноша в цветущем возрасте, стоящий у власти, под влиянием гнева, услышав к тому же совет мудрых людей, приказал совершить какой-либо проступок, чтобы избежать опасности смерти и управлять страной, освободившись от всех козней. Пусть, однако, никто не верит, что это преступление было совершено в результате обдуманного решения, а не неожиданно, что совершено оно под влиянием зрелых мыслей, а не случайно. Ведь если бы Збигнев пришел смиренно и благоразумно, как человек, который просит о снисхождении, а не как господин, собирающийся из тщеславия захватить власть, и сам он не потерпел бы непоправимого несчастья и других бы не толкнул на горестное преступление. Что же? Будем ли обвинять Збигнева и извинять Болеслава? Никоим образом. Но грех, совершенный под влиянием гнева, случайно, является меньшим, чем грех, совершенный в результате зрелого размышления. И мы не будем отрицать раскаяния по поводу преступления, если оно сделано даже осмысленно, но при этом примем во внимание личность [виновного], возраст и положение. Не следует, чтобы из-за непоправимо совершенного зла произошло еще худшее, но тому, кто может быть исцелен, следует помочь соответствующим лекарством. Вот почему следует с особым рвением позаботиться о другой стороне, способной вылечиться, занимающей достойное положение, так как другая [потерпевшая] сторона, благодаря тому, что совершилось, не может быть восстановлена в прежнем положении. Ведь известно, что слабому телом помогают телесными силами, а нездоровому душой помогают духовным исцелением. И мы, обвиняя Болеслава в том, что он совершил, однако, воздадим ему похвалы за то, что он раскаялся в содеянном и униженно смирился. Мы видим такого мужа, такого великого князя, такого веселого юношу соблюдающим великий пост, постоянно лежащим на земле в пыли, одетым во власяницу, залитым слезами и испускающим вздохи, сторонящимся человеческого общества и разговора, пользующимся землей вместо стола, травой вместо скатерти, черным хлебом вместо изысканных яств, водой вместо нектара. Кроме того, священники, аббаты, пресвитеры своими мессами и постами помогали ему, каждый по своим силам и при всяком особом празднестве или при освещении церкви в силу своей церковной власти, благодаря его раскаянию, производили отпущение его грехов. Да и сам он распоряжался ежедневно совершать мессы за грехи и за погибших, приказывал петь псалмы и находил большое утешение в помощи беднякам как питанием, так и одеждой. И что наиболее важно и что в его раскаянии наиболее ценно,- это то, что он для своего брата сделал все, зависящее от него, и благодаря милости Господней, получив полное отпущение грехов, успокоился в душе. В результате своего раскаяния Болеслав сумел извлечь одну только пользу, что может послужить примером для других кающихся грешников, поскольку речь идет о столь великом князе. А именно, хотя сам он управлял не княжеством, но великим королевством и не был уверен в безопасности своих границ от нападений вражеских народов, как христианских, так и языческих, он, вручив себя самого и охрану королевства всемогуществу Бога, с величайшим благочестием совершил паломничество к могилам св. Эгидия и святого короля Стефана, а на самом деле ради переговоров (о чем знали лишь очень немногие). Ведь в течение всех 40 дней этого поста он довольствовался бы одним только хлебом и водой, обновляющей его силы, если бы пресулы и аббаты ввиду тяжести такого поста не побудили бы его своими мессами и молитвами прекратить это покаяние во имя любви. Каждый день от места ночлега он шел босыми ногами вместе с епископами и капелланами до тех пор, пока не заканчивал чтение молитв Пресвятой Деве и чтение семи псалмов с литургией, а к обедне за умерших часто присоединял чтение псалтыря. В омовении ног бедняков, в раздаче милостыни он оказался таким набожным и преданным, что в продолжение всего этого путешествия никто из нуждающихся, ищущих у него помощи, не уходил, не получив ее. К какому бы епископству, аббатству или монастырю ни приходил князь северный, сейчас же епископ этого места, или аббат, или настоятель (а несколько раз и сам король венгров Коломан) выходили ему навстречу с торжественной процессией. Сам же Болеслав всегда что-нибудь жертвовал церкви, а в главных городах - только золото и паллии. И с таким почетом он был принят по всей Венгрии епископами, аббатами и настоятелями и в то же время такой пышный прием оказали ему и лица светские, что он и сам преподносил им дары и сам получал от них. За ним следовали чиновники и слуги короля, и был ли Болеслав принят радушно или небрежно, все это должны были сообщать королю его доверенные слуги. И тот, кто, казалось, принимает его более радушно и почетно, о нем говорили, что он друг короля и что тот, без сомнения, не оставит его своей милостью. Итак, Болеслав возвращался из своего путешествия, проявляя исключительную набожность и вызывая к себе уважение и в делах светских. Вернувшись в свое королевство, он не отказался от покаянного образа жизни, но предпринял новое путешествие, отправившись к могиле блаженного мученика Адальберта с целью отпраздновать там праздник Пасхи. И чем ближе с каждым днем подходил он к месту погребения святого мученика, тем почтительнее, со слезами и молитвами шел он босыми ногами; когда же он пришел в город к могиле святого мученика, сколько милости оказал он беднякам! Сколько чудесных драгоценностей возложил на церковные алтари! Золотая рака является доказательством его щедрости: ее Болеслав посвятил останкам святого мученика в знак своего раскаяния и покаяния. Усыпальница святого содержит 80 марок чистейшего золота, за исключением жемчуга и драгоценных камней, цена которых, кажется, не меньше стоимости золота. Так славно и великолепно отпраздновал он святой день Пасхи, раздав своим епископам, сановникам, капелланам и рыцарям подарки, что каждый из высших и почти каждый из низших чинов получил от него богатую одежду. Он поступил так щедро по отношению к каноникам святого мученика, к сторожам и служителям церкви и даже к горожанам этого города, что всех, никого не пропустив, одарил одеждами, конями или другими дарами, каждого по достоинству и чину. С таким религиозным рвением он совершил это путешестиие. Однако память не уничтожила из нашего сердца осады, начатой прежде, и никто не должен считать, что мы нарушили порядок, так как если бы мы внесли описание осады в середину, то мы нарушили бы последовательность изложения нашего повествования.