Андрей Чертков - Миры Стругацких: Время учеников, XXI век. Важнейшее из искусств

• Название: Миры Стругацких: Время учеников, XXI век. Важнейшее из искусств
• Автор: Андрей Чертков
• Издательство: Издательский Дом «Азбука-классика»
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2009
• ISBN: ISBN: 978-5-395-00445-1

«Миры Стругацких: Время учеников, XXI век» — уникальный проект, позволяющий вновь окунуться в неповторимую атмосферу произведений братьев Стругацких. Первый сборник проекта, «Важнейшее из искусств», является своеобразным ответом современных писателей-фантастов неугомонным кинематографистам и посвящен выходу на экран фильма «Обитаемый остров».

По книгам братьев Стругацких снят уже добрый десяток фильмов. К их творчеству обращались такие известные кинорежиссеры, как Андрей Тарковский, Александр Сокуров, Федор Бондарчук, Алексей Герман и многие другие. Однако вне зависимости от того, хорошими или плохими получаются эти фильмы, — это не Стругацкие! Хотя литературная основа как нельзя лучше подходит для того, чтобы ставить фильмы умные, современные и кассовые одновременно!

Авторы вошедших в сборник повестей и рассказов тоже почувствовали это, потому что произведения их так или иначе связаны с творчеством Стругацких и искусством кино. По их воле в средневековом Арканаре родился создатель кинопроектора; странные и драматические события произошли на съемках новой версии фильма «Пикник на обочине»; актер, готовившийся сыграть Кандида, попадает в тот самый Лес, который так поразил читателей «Улитки на склоне». Или все же не совсем тот?..

Эти и другие истории, связывающие миры Стругацких с «важнейшим из искусств», читайте в первом сборнике серии. Его авторы — известные отечественные фантасты: Вячеслав Рыбаков, Николай Романецкий, Сергей Волков, Игорь Минаков и другие.

---

Может, ни фига и не взошло, но в этом же надо убедиться…

Наверное, долго бы я еще дурью маялся, глядя в потолок, если бы однажды по нему не поползли улитки.

Я открыл утром глаза, приготовившись узреть опостылевших муравьев, деловито ползущих слева направо и справа налево, а увидел улиток. Они ползли медленно, плавно, будто не ползли, а плыли по потолку, — крупные, с детский кулачок, упрятанные в блестящие, щегольски витые раковины, аппетитные и уверенные в себе, потому что есть их нельзя. Улитки были ядовиты. Это мне Нава еще с первых моих шагов здесь объяснила и строго предупредила:

— Зеленые поганки есть нельзя, фиолетовые тоже нельзя, не забудь, Молчун, а белые тем более нельзя. И улиток этих нельзя есть! Если съешь, я тебя уже не смогу выходить. И никто не сможет, потому что улитки ядовитые. Зато они хорошо раны заживляют. Слизь, которая после них остается, целебная, только в рот ее тоже брать нельзя, а если на рану, то очень быстро заживет. Тебе я прямо живых улиток на шею сажала и на ногу тоже. Без них и не знаю, как бы я тебя вылечила. Только ты их все равно не ешь! Никогда! А если рана будет, то посади на рану, а потом отпусти…

Эх, Нава… Не буду я их есть… Как ты там?.. Вот уж не думал, что такая тоска без тебя будет!..

Я, может быть, и не вскочил бы, как ужаленный, если бы они ползли, как все нормальные ползуны: слева направо и справа налево или сверху вниз и снизу вверх. Но я вскочил, как ужаленный бешеной осой, именно потому, что ползли улитки по кругу!.. По большому кругу в полпотолка, и глаза у меня разъехались слева направо и справа налево.

Уже светало, свет проникал сквозь окно и дверь, поэтому круг улиток двоился собственной тенью, и я не мог посчитать, сколько их там было. Немало — это точно. По типу: раз-два-много. Сумрак еще висел в доме, и от него картина приобретала некоторую нереальность. Но я точно знал, что не сплю, — и щипать себя не надо.

Стоя я видел улиток еще лучше, и все сомнения отпали — ползут!

— Ну, всё! — возмутился я. — Мне эти игры надоели! Эй ты, многоколенчатый! Опять свое кино снимаешь?

Мелькнуло предположение, что это Леший забавляется. А что, весьма даже многозначительный символ для кино… Но никто не откликнулся. Я и знал, что не откликнется, потому что не чувствовал в себе постороннего присутствия — никаких помех интеллектуальной деятельности, как было прежде, когда в голове шумело и всячески мешало нормально думать. Я был внутри себя свободен. Похоже, Евсей меня не обманул и пошел, куда его послали.

А улитки ползли сами по себе.

Кто ж им приказал? Вон усиками-антеннами шевелят чутко, приказа ждут… Не я — это факт. Или все же это я во сне распорядился? Не помню…

Их движение по кругу завораживало.

И вдруг одна улитка пошла по касательной, разорвав круг. Тихо-тихо, не торопясь, с сознанием собственного достоинства. А оставшиеся чуть сдвинулись на ходу (на ползу?) и вновь замкнули круг.

— И куда тебя леший понес? — спросил я улитку.

Она не удостоила меня ответом. Так и надо дураку — еще бы со стенкой разговор завел. Азбукой Морзе путем ударения головой о стену.

Я следовал за улиткой, ползущей по потолку к двери, потом внимательно проследил, как она преодолевает дверной проем, лезет по стене на потолок сеней и наконец выбирается на внешнюю стену дома, поросшую травой и мхом.

Она ползла, раздвигая траву в стороны, а я провожал ее взглядом, пока она не преодолела стену и не перевалила на крышу, где видеть я ее уже не мог.

И вдруг вспомнился перевод из Первоисточника:

…Тихо-тихо ползи, улитка,
По склону Фудзи. 

А потом сразу и другой перевод:

Эй, ползи-ползи,
Веселей ползи, улитка,
На вершину Фудзи! 

Нестыковочка… Так как же улитке ползти: тихо-тихо или веселей? Просто по склону или именно на вершину? Ведь это совершенно разные постановки задачи, а иероглифы одни… Все зависит от состояния души, в котором на них смотришь…

Я понял одно: даже улитка нашла выход.

А у меня он был давно, только я боялся им воспользоваться.

Я ринулся в дом и схватил пустой горшок. Глянул на потолок: улитки ползли по кругу. Все, больше ждать нельзя! Я ринулся по тропе к дому Старосты, но случайно глянул в горшок: нехорошо, плохо возвращать пустой горшок — не к добру это. И я завернул в лес, ибо хорошие традиции следует закреплять. Благо большого времени и труда в лесу это не требует. Но с десяток минут я все же наполнял сосуд ягодами. И цветок сверху воткнуть не забыл — мне нравилось, как девочка радовалась цветку. Хотя вроде в деревне такое принято не было: зачем дарить то, чего в округе полно?

Староста уже ждал меня. Расписание у нас было почти твердое: утром встречаемся, обсуждаем планы на день, а потом дела — военные упражнения, строительство оборонительных заграждений вокруг деревни, ну и трапезы между делом. С последним Староста прикрепил меня к своему дому, сказав, что мое время нельзя тратить на ерунду.

— Ты мне нужен! — заявил я издалека. — Надо сходить кое-куда…

— Сначала поешьте, — возникла на пороге Лава. — А то потом закрутится-завертится, некогда будет… Ой! — как в первый раз, обрадовалась она ягодам и цветку.

Милая девочка. Таких и хочется защищать.

— Некогда, — попытался отмахнуться я, вздрюченный родившейся идеей.

— А я уже проголодался, — улыбнулся Староста. — Наверное, с возрастом прожорливость растет. Зря мы на Старца возмущались. Теперь я за него буду.

— Ты еще не старый, — заверила его Лава.

— Свое место Старец мне завещал, — напомнил я. — При вас, кстати. Вот хожу, стараюсь соответствовать…

— А вот сейчас как ложкой по лбу… — пообещала молодая хозяйка.

— От тебя и шишка как поцелуй, — хмыкнул я, торопясь заглотить похлебку.

Лава замолчала и покраснела. И чего краснеет на пустом месте?

Но я был уже далеко.

— Ты чё копытами-то бьешь, Молчун? — заметил мое нетерпение Староста. — Не гиппоцет, чать, и не козел, чтобы копытами бить.

С последним его утверждением Славные Подруги вряд ли согласились бы, но они вроде далеко и пусть бы там и оставались.

— Что случилось-то? — продолжил он любопытствовать, впрочем тоже поспешно глотая похлебку. Боялся, что я не дам нормально поесть.

— Улитки ползают, — многозначительно сообщил я.

Лава прыснула, даже еду изо рта разбрызгав.

— Ой, Молчун, рассмешил!.. Что же, по-твоему, улитки прыгать должны или летать?.. Послушай, как звучит: ули-и-итка, — протянула она. — Видишь, как звук растекается, расползается… А вот стриж — вжик, и нету.

— Да нет, Лава, они по кругу ползают, — объяснил я.

— Ну-у, если по кругу-у, — еле сдерживая смех, закивала она. Явно не поверила, решив, что мне приснилось. По хитрющим глазам видно было. В других обстоятельствах я повел бы ее и показал, но не сейчас. Улитки даже по кругу уползли в прошлое. — Я с вами, — заявила Лава.

Я поморщился, мне надо было поговорить со Старостой наедине.

— Нет, — спас он меня от очередной обиды его дочки. — Ты наведи порядок и готовься к занятиям. У нас, я чувствую, мужские дела. Так? — повернулся он ко мне.

— Так, — спешно подтвердил я. — Ягодки поешь, Лава, я старался…

— У-у! — сердито фыркнула Лава и ушла в дом.

Мы быстренько исчезли с глаз ее долой.

— Ты куда так летишь, Молчун? — взывал, ковыляя за мной, Староста.

Он был мужик дюжий, но, как все здесь, чрезмерно медлительный. Может, это и разумно в такой духоте.

— Помощь твоя нужна и совет, — ответил я. — Сейчас увидишь. Если что не так, ты поймешь. А если все получится — не испугаешься… Потому ты и Староста… Народу потом объяснишь…

— Ты меня не пугай, Молчун! — насторожился он. — Чую — задумал ты что-то страшное, если у тебя даже улитки по кругу пошли.

— А они ходят по кругу?

— В жизни не видел, — признался Староста. — Они вообще редко больше двух собираются… Но чего только в лесу не увидишь! Для этого ты меня в лес и повел? Твой дом мы уже прошли, Молчун.

— Знаю-знаю, сейчас, — пообещал я.

Мы уже приближались.

— А, ты опять меня к своему одежному участку привел, — увидел он наконец. — Хочешь смешную одежду померить? Ласточку изображать будешь?

— В некотором смысле, возможно, и ласточку, — удивился я его прозорливости, хоть и о другом он подумал. — Но, скорее, орла.

— Орлы сюда редко залетают, не лесные они птицы — горные, а горы там, за Чертовыми горами, где мы не бываем.

— А почему вы их Чертовыми зовете? — наконец-то сообразил поинтересоваться я.

— А потому что их редко видно, а когда видно, то они, словно черточки на небе, черточками нарисованы… — ответил Староста очень просто.

А я мысленно ударил себя кулаком по лбу: догадывался же, что никаких чертей здесь быть не может — не та мифология. Лешие — пожалуйста, а черти из другой оперы. И мои «черт побери!» и «о черт!» — для местного народа не больше чем бессмысленное сотрясение воздуха.