Андрей Чертков - Миры Стругацких: Время учеников, XXI век. Важнейшее из искусств

• Название: Миры Стругацких: Время учеников, XXI век. Важнейшее из искусств
• Автор: Андрей Чертков
• Издательство: Издательский Дом «Азбука-классика»
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2009
• ISBN: ISBN: 978-5-395-00445-1

«Миры Стругацких: Время учеников, XXI век» — уникальный проект, позволяющий вновь окунуться в неповторимую атмосферу произведений братьев Стругацких. Первый сборник проекта, «Важнейшее из искусств», является своеобразным ответом современных писателей-фантастов неугомонным кинематографистам и посвящен выходу на экран фильма «Обитаемый остров».

По книгам братьев Стругацких снят уже добрый десяток фильмов. К их творчеству обращались такие известные кинорежиссеры, как Андрей Тарковский, Александр Сокуров, Федор Бондарчук, Алексей Герман и многие другие. Однако вне зависимости от того, хорошими или плохими получаются эти фильмы, — это не Стругацкие! Хотя литературная основа как нельзя лучше подходит для того, чтобы ставить фильмы умные, современные и кассовые одновременно!

Авторы вошедших в сборник повестей и рассказов тоже почувствовали это, потому что произведения их так или иначе связаны с творчеством Стругацких и искусством кино. По их воле в средневековом Арканаре родился создатель кинопроектора; странные и драматические события произошли на съемках новой версии фильма «Пикник на обочине»; актер, готовившийся сыграть Кандида, попадает в тот самый Лес, который так поразил читателей «Улитки на склоне». Или все же не совсем тот?..

Эти и другие истории, связывающие миры Стругацких с «важнейшим из искусств», читайте в первом сборнике серии. Его авторы — известные отечественные фантасты: Вячеслав Рыбаков, Николай Романецкий, Сергей Волков, Игорь Минаков и другие.

---

В дверях появилась розовая от смущения Кайса с полным подносом стаканов, а следом за ней влетели двое мальчишек с позвякивающим и булькающим ящиком.

Вечеринка удалась. Оглушительно гремела музыка. Кто-то отплясывал, вскрикивая и ухая. Я танцевал с Моник, и она, изредка таинственно мне подмигивая, прижималась к моему плечу или томно опускала голову на грудь. При всем этом она была настолько естественна и неподражаема, что через какое-то время мне начало казаться, что судьба наконец сжалилась надо мной и эта удивительная прекрасная девушка действительно влюблена. Был момент, когда я, забывшись, уже наклонил было голову, чтобы поцеловать ее мягкие розовые губки, но тут к нам подскочил Меб и, яростно жестикулируя, принялся умолять Моник подарить ему танец. Она начала отказываться, но я сослался на усталость и передал ее в руки неутомимого Кревски. Моник повернулась и, скорчив гримаску, показала мне язык. Олаф и Симонэ одновременно устремились к госпоже Мозес, и, поскольку та оказалась не в силах выбрать кавалера, они принялись отплясывать втроем. В углу я заметил несколько группок, играющих в тринадцать, в одной из которых я различил Мозеса, а в другой долговязую фигуру дю Барнстокра, а рядом с ним уткнувшегося в карты Сневара. Мозес громко бранился, размахивая своей кружкой. Пожилой фокусник бросал на меня пристальные взгляды.

— Разрешите присоединиться? — спросил я, подсаживаясь к нему.

— Хорошая девушка, — вместо ответа произнес дю Барнстокр.

— Замечательная, — уверенно отозвался я, отчего Сневар хмыкнул и закашлялся, прикрыв рот кулаком.

— Не дурите девчонке голову, Петер, — с укоризной произнес Казик. — Она же вам в дочери годится…

— А вам во внучки, — парировал я, неприязненно глядя в светлые глаза фокусника. — Так что если вы сами собирались за ней приударить, можете избрать себе другой объект.

Я указал глазами на стол, возле которого, окруженная кавалерами, среди которых я с удивлением узнал Рона, Кайса убирала посуду. С нашей последней встречи с Роном глубокая мизантропия, по-видимому, окончательно затянула оператора в свои неизмеримые глубины, потому что из пестрой толпы, окружавшей пышечку-кубышечку, он выделялся особо мрачным выражением лица и красными, как у кролика, белками припухших глаз. Похоже, старина Смит-Райли был не на шутку пьян, однако это не мешало ему пользоваться особым вниманием Кайсы, которая то и дело поглядывала на него, изредка прижимаясь круглым с ямочкой локтем.

— Перестаньте, Петер, — миролюбиво отозвался Сневар. — И вы тоже, Казик. Вы же знаете, что он не тот человек, который воспользуется наивностью молодой девушки. Тем более что все здесь прекрасно знают, кому она в действительности приходится внучкой. А ведь ни вы, ни я, ни Петер не хотим потерять работу…

Дю Барнстокр сердито уставился в карты. В этот момент из толпы танцующих выпорхнула госпожа Мозес. Словно последнюю спасительную соломинку, я прижал к губам ее изящную маленькую нежную ручку, а в голове сами собой всплыли строчки сценария.

— Пермете ву? — едва успел выговорить я.

— Битте, — откликнулась Ольга и в мгновение ока вовлекла меня в толпу корчимых танцем людей, среди которых особенно выделялся неутомимый шутник Симонэ, демонстрировавший фантастические па, сравнимые, пожалуй, лишь с виртузной игрой на бильярде его инструктора Марка.

Сам Симон, к своему глубочайшему сожалению, так и не преуспел в искусстве катания шаров, поэтому сейчас с азартом возмещал неудачи на зеленом сукне яростными эквилибрами на паркете.

В одном из своих умопомрачительных поворотов он подхватил и увлек в головокружительном вихре оставшуюся на мгновение без пары Моник. Через мгновение она уже беззаботно хохотала над каким-то из его бесчисленных анекдотов. Кровь бросилась мне в голову вместе с отчаянным желанием показать, что и я, еще молодой и крепкий мужчина, способен стряхнуть пыль с заветренной корки этого мира. Я подхватил госпожу Мозес за талию, и мы понеслись сквозь толпу. А оглушительная музыка гнала нас. И не успел я опомниться, как оказался с ней у окна за портьерой и она уже положила светлую изящную головку мне на плечо.

— Посмотри, какой очаровательный вид!.. — проворковала госпожа Мозес.

Трепавшая людей за нашими спинами лихорадка танца постепенно отпускала меня. Возможно, поэтому моя рука, лежащая на талии прекрасной госпожи Мозес, уже казалась чем-то непростительным, даже неприличным. И я старался придумать, как бы невзначай убрать эту руку и вернуться комнату. Но Ольга прильнула ко мне, обворожительно улыбаясь и мечтательно устремив взгляд за окно.

Впрочем, вид действительно не был лишен очарования. Луна, наверное, уже поднялась высоко, вся долина казалась голубой в ее свете, а близкие горы словно висели в неподвижном воздухе. И мне подумалось, что, если бы на месте Ольги сейчас стояла Моник, я непременно поцеловал бы ее. Я убрал руку и приготовился уже извиниться и покинуть мою даму, но тут Ольга вцепилась в мое плечо железной, нечеловеческой хваткой и, подняв серебристые прекрасные глаза, проговорила все тем же воркующим голосом:

— Мой муж просил передать, чтобы вы выехали завтра не в шесть, а в половине седьмого и держались немного левее. Олаф выедет чуть раньше вас, чтобы отвлечь внимание. Удачи, мой рыцарь. — И госпожа Мозес впечатала мне в губы страстный поцелуй, но в то же мгновение отпрыгнула и прошептала: — Ах, Петер, там кто-то был…

Я выскочил из-за портьеры и попытался найти взглядом Моник. В толпе танцующих ее не было, и я кинулся к двери. В несколько прыжков преодолев лестницу, я торопливо пошел к ее комнате, лихорадочно придумывая объяснение, когда услышал, как сзади едва различимо скрипнула дверь. Удар был настолько резким и сильным, что я рухнул на пол, так и не успев разглядеть нападавшего.

Глава тринадцатая

Солнце просунуло тонкий, но яркий и горячий луч между неплотно задернутых штор и вперило его в мой правый глаз, отчего затылок налился тупой болью. Я попытался перевернуться, избежать луча, но тело не слушалось. Правый бок словно окаменел, а в спину упирался какой-то острый угол. Никаких подобных углов в моей комнате, а тем более постели я не помнил и от этого открытия очнулся и разлепил тяжелые веки.

Это была не моя комната и не моя кровать. Точнее, не моя кровать находилась в паре шагов, а я, скрючившись, со связанными руками, лежал на полу в номере-музее, и возле моего лица валялась одинокая барнстокровская тапочка. Чуть поодаль я заметил пепельницу Погибшего Альпиниста, которой, по всей видимости, и был нанесен роковой удар. Внимательно осмотрев выщербленную от времени и частого использования пепельницу, я пришел к выводу, что я обладатель либо очень крепкой головы, либо чрезвычайного везения. Однако злоумышленник, видимо, не ставил целью отправить меня в лучший из миров и ограничился веревками на руках и ногах.

Я вновь попытался пошевелиться, но единственным результатом моих усилий стала только усилившаяся боль в затылке, а проклятая тумбочка еще сильнее впилась углом мне в бок. Почему-то мысль о том, чтобы позвать на помощь, совершенно не приходила мне в голову. Вместо этого я попытался ногой дотянуться до пепельницы Погибшего, чтобы попробовать ее острым краем перепилить веревки.

Прежде чем дотянуться до проклятого сосуда, я несколько раз промахивался, задевая сначала ножку кровати или край ковра. В конце концов пепельница поддалась и сдвинулась, но в сторону, противоположную моим надеждам и желаниям. Я резко дернулся в попытке снова зацепить ее, и от моего движения вторая тапка господина дю Барнстокра сорвалась и плюхнулась вниз, четко угодив по громадной шишке, выросшей у меня на затылке стараниями злоумышленника. Я вскрикнул и снова дернул ногой, на этот раз зацепив край покрывала, отчего с кровати с диким грохотом скатился, едва не покалечив меня, альпеншток. Через мгновение дверь осторожно приоткрылась, и в щели показались испуганное лицо старика Хинкуса и, чуть ниже, большая лохматая голова Леля.

— Петер! — воскликнул он. — Это вы?! Как уж это вас?

И Хинкус, нелепо ввалившись в дверь на костылях, принялся скакать вокруг меня, охая и причитая, видимо стараясь придумать, как бы развязать веревки на моих руках. Лель с рычанием дергал меня за связанные ноги. А я извивался, пытаясь подняться. В конце концов я, неудачно повернувшись, выбил у Хинкуса один костыль, и добрейший старикан рухнул на пол рядом со мной.

— Ну вот и хорошо, — придя в себя и потерев ушибленные места, пробормотал он, дотянулся до моих рук и принялся распутывать веревки. — А то я все брожу… А никого нету… Лель вот только. В том здании уже все встали. Бегают… Я в окно видел. А у нас как будто вымерли все.

— Где Моник? — попытался выговорить я, но голос вышел хриплым и каким-то замогильным — вроде смеха Симонэ.