Андрей Чертков - Миры Стругацких: Время учеников, XXI век. Важнейшее из искусств

• Название: Миры Стругацких: Время учеников, XXI век. Важнейшее из искусств
• Автор: Андрей Чертков
• Издательство: Издательский Дом «Азбука-классика»
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2009
• ISBN: ISBN: 978-5-395-00445-1

«Миры Стругацких: Время учеников, XXI век» — уникальный проект, позволяющий вновь окунуться в неповторимую атмосферу произведений братьев Стругацких. Первый сборник проекта, «Важнейшее из искусств», является своеобразным ответом современных писателей-фантастов неугомонным кинематографистам и посвящен выходу на экран фильма «Обитаемый остров».

По книгам братьев Стругацких снят уже добрый десяток фильмов. К их творчеству обращались такие известные кинорежиссеры, как Андрей Тарковский, Александр Сокуров, Федор Бондарчук, Алексей Герман и многие другие. Однако вне зависимости от того, хорошими или плохими получаются эти фильмы, — это не Стругацкие! Хотя литературная основа как нельзя лучше подходит для того, чтобы ставить фильмы умные, современные и кассовые одновременно!

Авторы вошедших в сборник повестей и рассказов тоже почувствовали это, потому что произведения их так или иначе связаны с творчеством Стругацких и искусством кино. По их воле в средневековом Арканаре родился создатель кинопроектора; странные и драматические события произошли на съемках новой версии фильма «Пикник на обочине»; актер, готовившийся сыграть Кандида, попадает в тот самый Лес, который так поразил читателей «Улитки на склоне». Или все же не совсем тот?..

Эти и другие истории, связывающие миры Стругацких с «важнейшим из искусств», читайте в первом сборнике серии. Его авторы — известные отечественные фантасты: Вячеслав Рыбаков, Николай Романецкий, Сергей Волков, Игорь Минаков и другие.

---

— А ты лучше хвост свой смолой намажь и в воду сунь, — засмеялась Нава. — Схватят и прилипнут. А на палец много не поймаешь.

— А еще лучше, — хмыкнул Кулак, — другого твоего червяка в воду сунуть, тогда двумя руками рыбу сможешь хватать, гы-ы…

Под этот веселый болботеж мы и шагали по дороге. Потом хорошая дорога кончилась, она вела к Выселкам, а нам надо было в другую сторону, и началась узкая тропа, которая временами пропадала, и я удивлялся, как мужики снова на нее выходили. Тут уже и Нава меня за руку взяла, и сам я был начеку. Мало ли кто может вылезти из чащобы. А мужикам хоть бы хны — без умолку лясы языками точат. Впрочем, Нава тоже не замолкала, но она старалась со мной говорить, морально поддерживать. А то, может, и себя подбадривала?

— Ты смотри, чтобы на тебя сверху змея не свалилась, — предупреждала она. — Так-то они сами людей не трогают, но с испугу могут и укусить. Прививки я тебе от змеиного яда сделала, не помрешь, но мучиться будешь. Наступать на змей тоже не надо — точно цапнет. И ты бы цапнул, если бы тебе на спину наступили, любой цапнет.

Я шел, стреляя глазами то вверх, то под ноги, не зная, куда смотреть. При этом надо же было и по сторонам не зевать.

— Да ладно, ты не напрягайся, — противоречила себе Нава. — Я слежу — крикну, если что.

Но я все равно крепко держал свою палку. Аж ладонь заболела. И нога от страха сильнее прихрамывать стала. Но виду я старался не подавать. Засмеют и уважать не будут. Я твердо знал, что должен попасть на место, где меня нашли. Я надеялся, что память вернется, пусть не совсем, а чуть-чуть, — лишь бы начала возвращаться, потому что человек без памяти, как река без воды.

А мужики нисколько не боялись, бубнили и шагали по лесу. Они были дома. А я?.. В блужданиях и сомнениях.

После нескольких часов попирания травы и раздвигания кустов Колченог наконец закричал:

— Кажись, здесь!.. Колченогая нога подсказывает.

— Здоров же Обида-Мученик! — запоздало восхитилась Нава. — Из такой дали Молчуна на себе тащил.

— И не отдыхал ни разу, — добавил с уважением Колченог. — Говорил, что спешить надо. Хороший был мужик, жаль, что вопросов много задавал, а так хороший. Не задавал бы много вопросов, сейчас с нами был бы и порадовался, что Молчун сам сюда дошел. Как твоя нога, Молчун? Которая колченогая…

— На месте, не отвалилась, — сообщил я. — И не колченожей твоей.

— И вовсе у него нога не колченогая, очень даже ровная нога. Рана совсем затянулась, скоро без палки ходить будет, — добавила Нава. На темы, касающиеся меня, она промолчать не могла.

Я озирался и приглядывался. Вроде лес как лес. Вот и болото рядом. Хотя оно здесь все время рядом. Не то, так другое. Но что-то во мне шевельнулось, узнавающе.

— Вот здесь мы стояли с Обидой-Мучеником, — рассказывал Колченог. — Я дочку свою искал, может, сбежала от воров или отпустили. А он жен своих — может, хоть одной, как Наве, удалось от них улизнуть, а дороги в деревню найти не могут. Как ее найти, если никогда отсюда туда не ходили. Вот мы тут стояли и рассматривали, нет ли следов женских. И вдруг сначала издалека зарокотало, будто гиппоцет заржал, самку почуяв: «Ур-ру-ру-ру… Ур-ру-ру-ру…» Потом все громче и громче — тут уж никакому гиппоцету не справиться с таким ржанием, даже стаду гиппоцетов. Хотя они стадами не ходят… Даже кишки задрожали. Испугался я, честно скажу, любой испугается, потому что от летающих деревень никто еще ничего хорошего не видел. А что это летающая деревня, я догадался. Когда маленький был, прилетала одна такая, села на площади, когда все взрослые на поле были. А из нее люди вышли. Ну, вроде как люди, только не люди это вовсе, потому что одеты они были в то, что в лесу не растет.

— Как Молчун? — влезла Нава.

— Нет, по-другому они одеты были, хотя на Молчуне тоже было то, что в лесу не растет… Ну вот, вылезли они из летающей деревни и давай детей хватать, ну прямо как мертвяки. Только мертвяки только женщин и девчонок хватают, а эти всех подряд — и мальчишек, и девчонок. А я как раз в тот момент в кустики побежал по нужде. И когда деревня летающая на площадь села, я в кустах и затаился. Испугался очень. А если бы не испугался, то утащили бы меня в летающую деревню, и не разговаривал бы я сейчас с вами. Может, и совсем не разговаривал бы. Кто их знает, что они с детьми делают? Только думаю, что тот, кто детей у родителей ворует, ничего хорошего делать не может.

— Ты, Молчун, скажи нам, шерсть на носу, мох на заднице, что вы в летающих деревнях с детьми делаете? Зачем их у родителей воруете? — грозно надвинулся на меня Кулак, будто впервые слышал от Колченога этот рассказ. Может, до него впервые дошло, что теперь есть у кого спросить?

— Откуда ж я знаю, Кулак? — воскликнул я. — Ничего ж не помню! И что такое твоя «летающая деревня», с трудом представляю. Может, не было никакой летающей деревни? Нет, наверное, была, раз Колченог говорит. Только я не помню.

— Конечно, была! — воодушевился Колченог. — Как не быть, если так грохотала, что я даже присел и уши коленками зажал — одних ладоней не хватало!.. Р-ру-р-ры-у-гу-гу-гу-у… — зареготал он изо всех сил, размахивая руками и подпрыгивая. Будто взлететь пытался.

— Да ладно, Колченог, не пугай лягушек, шерсть на носу, верим мы тебе, — прервал его потуги Кулак. — Откуда иначе Молчуну было прилететь? Он же прилетел, а не пришел?

— Прилетел, — подтвердил Колченог.

— А может, его гиппоцет лягнул? — предположил Хвост. — Вот он и полетел. Я видел однажды, как гиппоцет крокодила лягнул, — вот уж полетал зубастый!.. Только потом ползать не мог.

— Если б гиппоцет, — встряла Нава, — то у него след от копыта должен был на теле остаться, а следа не было. Я ж видела.

— Точно не было, — подтвердил Колченог. — Я ж его первый раздевал, когда Обида-Мученик свалился на площади и не поднимался. Силы его оставили. А мы с мужиками Молчуна на носилки положили и, как Староста велел, к Навиному дому отнесли. Там я его и раздел, а Нава раны обработала и перевязала заново. Ей же поручили выхаживать Молчуна, вот она и обработала. А я раздел его и никаких следов от копыта не увидел. А одежду разрезал и закопал — думал, когда поправится, ему понадобится новая — пусть вырастет, пока он поправляется. Ничего не выросло, я уж ходил, наблюдал. Потом понял, что не могло вырасти, если не в лесу родилось. Ты уж прости, Молчун, что одежду твою порезал.

— Да ладно, Колченог, — отмахнулся я. — Все равно она, наверное, порвалась так, что ее уже носить невозможно.

— Это уж точно! — обрадовался оправданию Колченог. — Даже если б целая была — невозможно. Ею только детей пугать да женщин. А мужик и зашибить может, если в лесу встретит. Решит, что урод какой-нибудь новый появился в лесу. У нас с уродами разговор короткий: если хочешь быть уродом, будь, но к нам не лезь.

— Они ж не виноваты, — вступилась вдруг за уродов Нава. — Уродами рождаются, а не становятся.

— Х-хе, — возник Кулак. — Мертвяками тоже рождаются, но мы их как поливали травобоем, так и будем поливать.

— Так то мертвяки, а уродам женщины не нужны. Наверное, мы для них и не женщины вовсе, — предположила она.

А я тем временем изучал лес. И нашел следы! Сам нашел, без подсказки Колченога и других мужиков. Я чувствовал, что они давно их видят, но дают мне возможность самому сообразить. Ведь для того и пришли сюда, чтобы моя запоминалка и соображалка заработали. Кажется, начинают…

Сначала я разглядел проплешину в древесных кронах, сросшихся над болотом. Везде по сторонам кроны были густые, зеленые, не пробиваемые взглядом и почти не просвечиваемые светом, а тут почти ровная полоса поломанных и побуревших от смерти ветвей и листвы, сквозь которые просвечивало синее небо с редкими облачками. Некоторые из обломанных ветвей были весьма толстыми, ветром или прочими естественными ломателями их так не поломаешь.

— Р-ру-р-ры-у-гу-гу-гу-у… — опять зареготал Колченог. — Бу-у-ум-с-с… Р-р-р-ру-вз-з-зи-и-и…

Я вздрогнул. Очень на что-то похоже было. Я это точно слышал!.. В бреду, когда впервые в сознании начало брезжить. Значит, слышал и раньше, если бредил этим.

— Бу-у-ум-с-с… Р-р-р-ру-вз-з-зи-и-и… — повторил Колченог. Похоже, ему нравилось, как у него получается. — Будто врезалось во что-то, — рассказывал он. — Потом недолго, на раз-два, тишина и — хруст ветвей, а потом бо-ольшой плюх! Жирный такой плюх. Никогда раньше такого не слышал. Никогда раньше ничего такого громадного в болото не падало. В это время Молчун и вылетел сквозь ветви, продрав их вот тут, — показал он на небольшую дырку в стене зарослей, затянутую свежей паутиной, на которой сидел ярко-зеленый паук с мою ладонь размером и заинтересованно следил за нами одним глазом, вторым присматривая за агонией маленькой птички красно-голубого окраса, которая все больше запутывалась в липкой паутине.