Патрик О'Брайан - Фрегат Его Величества Сюрприз

• Название: Фрегат Его Величества Сюрприз
• Автор: Патрик О'Брайан
• Жанр: Исторические приключения

Патрик О'Брайан — автор большого количества книг самых разнообразных жанров, но настоящую известность ему принесла серия книг о капитане Джеке Обри и судовом враче Стефене Мэтьюрине. Действие книг разворачивается в эпоху наполеоновских войн, развивая тему, начатую книгами С.С. Форестера. Критики единодушно отмечают как высокие художественные достоинства книг (по мастерству в построении диалогов и описании характеров О'Брайана сравнивают с Джейн Остен), так и великолепное знание исторических реалий. Автору удалось во всех деталях воссоздать облик эпохи — начиная от устройства корабля и заканчивая языком, описанием обычаев, верований, научных представлений. Его творчество вписывается в представление о том, что Наполеоновские войны — это английская Троянская эпопея, которая призвала на свет свои «Илиады» и «Одиссеи».

Высочайшую оценку литературоведов получил созданный автором дуэт главных героев: Джека Обри — истинного представителя офицерского корпуса королевского военно-морского флота, с его достоинствами и недостатками, и Стефена Мэтьюрина — интеллектуала и ученого, также истинного сына своего века.

"Фрегат Его Величества «Сюрприз»" — третья книга серии. Действия разворачиваются в далеких водах Индийского океана, где фрегату «Сюрприз» придется оборонять конвой судов Ост-Индской компании от превосходящих сил французской эскадры.

* * *

Перевод с английского: El Timonel (csforester.narod.ru)

---

— Мы же помолвлены: у нас есть все права переписываться. Я не ребенок.

— Чушь. Я соглашалась на помолвку с условием, не более того, но теперь и с этим покончено. Мне так больно говорить так с тобой. Все эти его сладкие речи… столько гонора. Мы едва спаслись: как много беззащитных девушек поддаются на сладкие речи, на красивые пустые обещания людей, у которых, как только дойдет до дела, не оказывается ни намека на солидные государственные облигации, способные эти обещания подкрепить. Ты говоришь, что уже не дитя? Но в этих вещах ты дитя, и нуждаешься в защите. Вот почему я намерена читать твои письма: если в них нет ничего предосудительного, то зачем тебе возражать? Невинность сама хранит себя, всегда в этом убеждаюсь… Как раздраженно и зло ты смотришь: стыдись, София. Но я не позволю вам стать жертвой первого, кто покуситься на ваше приданое, мисс, вот что я вам скажу. И никакой тайной переписки в моем доме: хватит нам твоей кузины, ставшей содержанкой или компаньонкой, или как там вы это называете на свой современный манер. Когда я была девушкой, такого не бывало. Впрочем, в мое время ни одна девушка не осмелилась бы говорить с матерью в таком тоне, ни быть столь неисполнительной: даже самая дерзкая девица прежде умерла бы со стыда, я ни сколечко не сомневаюсь.

Поток речи миссис Уильямс в ходе последних предложений начал иссякать, поскольку, продолжая говорить, она погрузилась в чтение.

— К тому же, — произнесла она, — это твое своевольное упрямство было никчемным: ты без нужды вызвала у меня мигрень, — письмо от доктора Мэтьюрина, и тебе нет нужды краснеть, если его прочитают.

Дорогая мисс Уильямс,

Должен попросить у вас прощения, за то, что диктую это письмо: несчастье с моей рукой мешает мне писать. Я сразу же исполнил поручение, которым вы были столь любезны осчастливить меня, и оказался так удачлив, что получил все указанные в вашем списке книги от своего книгопродавца, уважаемого мистера Бентли, предоставляющего мне дисконт в тридцать процентов.

На нижней части лица миссис Уильямс выразилось нечто вроде сдержанного одобрения.

Более того, я обрел посланца в лице достопочтенного мистера Хинкси, нового ректора Суайвинг Монахорум, ему предстоит проезжать через Шампфлауэр на пути к месту, на которое он назначен, или рукоположен, так, наверное, надо говорить.

— Совершенно верно: о священниках мы говорим «рукоположен». Ух, София, мы будем первыми, кто увидит его! — нрав миссис Уильямс был крутым, но отходчивым.

Карета у него вместительная, и пока не загромождена семьей, оставляя свободные места для Клерка Элдинского[20], Дюамеля[21], Фолконера[22] и прочих, что сбережет вам не только время, но также и сумму в полкроны, которой отнюдь не следует пренебрегать.

— Еще бы, восемь полукрон составляют фунт. Похоже только, что не все молодые джентльмены склонны забивать себе этим голову.

Обрадован известием о вашей поездке в Бат, поскольку это доставит мне удовольствие засвидетельствовать свое почтение вашей матушке — сам я буду там с двадцатого. Впрочем надеюсь, что ее визит не вызван ухудшением здоровья, или беспокойством по поводу прежних ее недугов.

— Он всегда так внимателен к моим болезням, и так подходит для Сисси: заполучи она его, это же будет свой доктор в семье, всегда под рукой. Ни и пускай малость папист. Мы же все христиане, не так ли?

Прошу, передайте ей, что если я смогу быть чем-нибудь полезен, я в ее полном распоряжении. Размещаться я буду у леди Кейт, в Лэндсдаун-Креснт. Буду я один, поскольку капитан Обри под арестом в Портсмуте.

— Он, как вижу, почти одних со мной взглядов: рвет все связи, как положено благоразумному джентльмену.

На том, моя дорогая мисс Уильямс, передавайте мои наилучшие пожелания вашей матушке, мисс Сесилии и мисс Фрэнсис…

— И так далее. Очень милое, уважительное письмо, в правильных выражениях, надеюсь только, что он нашел надежного человека среди своих знакомых. Почерк, полагаю, мужской — не женский. Такое письмо можно диктовать исключительно джентльмену. Можешь забрать его, Софи. Не вижу препятствий повстречаться в Бате с доктором Мэтьюрином: он достойный человек — не транжира. Очень даже подходит для Сесилии. Никогда еще мужчине не требовалась так жена, да и сестре твоей не мешает найти мужа. Все эти офицеры милиции, и поданный ей пример — это ей не к чему — чем быстрее она удачно выйдет замуж, тем лучше. Мне хотелось бы, чтобы в Бате ты как можно чаще оставляла их вместе наедине.

Бат, с залитыми светом террасами, возвышающимися одна над другой; аббатство и воды; лучи солнца пробиваются сквозь пар; сэр Джозеф Блейн и мистер Уоринг прогуливаются по галерее Королевской купальни, где Стивен, угревшись до полного расслабления, сидит, завернутый в холщовый кокон, в каменной, готического вида нише. В том же ряду, справа и слева, сидят иные образчики мужского пола, обуреваемые немощью, ревматизмом, подагрой, чахоткой, а кто просто ожирением. Они без особого интереса палятся на особ пола женского — большей частью страдающих тем же самым, — сидящих на противоположной стороне. Тем временем с дюжину пилигримов ковыляет вокруг купальни, опираясь на своих сопровождающих. К нише Стивена устремляется могучая фигура Бондена, облаченная в холщовые кальсоны, вытаскивает доктора из воды и несет его на руках, восклицая: «Прошу прощения мадам, позвольте пройти», — с полнейшим самообладанием, свойственным ей при любой температуре.

— Ему лучше сегодня, — сказал сэр Джозеф.

— Намного, — согласился мистер Уоринг. — Он прошел в четверг без малого милю, а вчера — до дома Карлоу. Я никогда не поверил бы, что такое возможно — вы видели его тело?

— Только руки, — ответил сэр Джозеф, закрывая глаза.

— Он должен обладать невероятной силой воли, и невероятно крепкой конституцией.

— Так и есть, — кивнул сэр Джозеф, и они еще некоторое время прогуливались взад-вперед. — Он возвращается на сиденье. Смотрите, взбирается довольно ловко: воды идут ему на пользу — это я их порекомендовал. Через пару минут он отправится в Лэндсдаун-креснт. Может, прогуляемся не спеша по городу — я так хочу поговорить с ним.

— Сильный… да, он сильный, — произнес сэр Джозеф, пробираясь через толпу. — Давайте пройдемся по солнышку. День-то какой замечательный: хоть пальто снимай.

Повернувшись в другую сторону, он поклонился и послал воздушный поцелуй.

— Ваш покорный слуга, мадам. Это знакомая леди Кейт: большие владения в Кенте и Сассексе.

— Неужели? Я ее за повариху принял.

— Ага. Но владения прекрасные. Сильный, говорю я, но не без своих слабостей. Он как-то осуждал своего лучшего друга — друга, собирающегося жениться на дочери той самой женщины, которую мы видели только что — за романтический идеализм, и если бы не его ужасное состояние, я не удержался бы от насмешки. Он сам — настоящий дон Кихот. Восторженный сторонник Революции до девяносто третьего, поддерживал объединенных ирландцев — до их восстания, советник лорда Эдварда, его кузен, кстати…

— Он из Фицджеральдов?

— Незаконнорожденный. А теперь независимость Каталонии. Хотя, правильнее сказать, независимость Каталонии с самого начала, параллельно с остальным. И всегда вкладывает все: душу и сердце, кровь и золото — в дело, которое не сулит ему личных выгод.

— Романтик в общепринятом смысле?

— Нет. Правда, он настолько невинен, что это нас даже беспокоило: старина Сабтлети особенно нервничал. Впрочем, выявилась одна связь, и это нас в итоге успокоило. Молодая женщина из хорошей семьи… Закончилось все, разумеется, несчастливо.

На Палтни-стрит их задержали две группы знакомых и один джентльмен такого высокого ранга, что оборвать его не представлялось никакой возможности. В итоге на то, чтобы добраться до Лэндсдаун-креснт потребовалось время, и когда они спросили доктора Мэтьюрина, им сообщили, что у него гость. Помедлив, они все-таки попросили провести их к нему, и поднявшись, обнаружили Стивена, лежащего в кровати, и сидящую рядом юную леди. Та вскочила и поклонилась — незамужняя юная леди. Губы их сжались, подбородки спрятались под накрахмаленные шейные платки: эта юная персона была слишком, слишком красива, чтобы охарактеризовать ее как гостью, подходящую для спальни одинокого джентльмена.

— Дорогая, позволь тебе представить сэра Джозефа Блейна и мистера Уоринга, — сказал Стивен. — Мисс Уильямс.

Они снова поклонились, проникаясь к доктору Мэтьюрину еще большим уважением: девушка повернулась и свет упал на прекрасное, свежее, невинное лицо. Софи не присела, она заявила, что должна оставить их — увы, действительно должна: оставила матушку в Насосной комнате, а часы уже пробили. Но если они простят ее, ей нужно сначала… Она порылась в своей корзинке, извлекла бутылку, серебряную столовую ложку, завернутую в бумажную салфетку, и коробочку с позолоченными пилюлями. Софи наполнила ложку, поднесла ее с осторожностью ко рту Стивена, влила внутрь матовую жидкость, приправила ее двумя пилюлями, и с глубоким удовлетворением убедилась, что они проглочены.