Патрик О'Брайан - Фрегат Его Величества Сюрприз

• Название: Фрегат Его Величества Сюрприз
• Автор: Патрик О'Брайан
• Жанр: Исторические приключения

Патрик О'Брайан — автор большого количества книг самых разнообразных жанров, но настоящую известность ему принесла серия книг о капитане Джеке Обри и судовом враче Стефене Мэтьюрине. Действие книг разворачивается в эпоху наполеоновских войн, развивая тему, начатую книгами С.С. Форестера. Критики единодушно отмечают как высокие художественные достоинства книг (по мастерству в построении диалогов и описании характеров О'Брайана сравнивают с Джейн Остен), так и великолепное знание исторических реалий. Автору удалось во всех деталях воссоздать облик эпохи — начиная от устройства корабля и заканчивая языком, описанием обычаев, верований, научных представлений. Его творчество вписывается в представление о том, что Наполеоновские войны — это английская Троянская эпопея, которая призвала на свет свои «Илиады» и «Одиссеи».

Высочайшую оценку литературоведов получил созданный автором дуэт главных героев: Джека Обри — истинного представителя офицерского корпуса королевского военно-морского флота, с его достоинствами и недостатками, и Стефена Мэтьюрина — интеллектуала и ученого, также истинного сына своего века.

"Фрегат Его Величества «Сюрприз»" — третья книга серии. Действия разворачиваются в далеких водах Индийского океана, где фрегату «Сюрприз» придется оборонять конвой судов Ост-Индской компании от превосходящих сил французской эскадры.

* * *

Перевод с английского: El Timonel (csforester.narod.ru)

---

— Вы не одолжите мне подзорную трубу, мистер Баббингтон? — воскликнул Стивен. Некоторое время он пристально рассматривал остров.

— О, как бы я хотел очутиться там! Джек… то есть, капитан Обри: нельзя ли дать мне шлюпку?

— Дорогой мой доктор, — сказал Джек, — уверен, вы не стали бы просить об этом, если помнили, что сейчас воскресный вечер.

Вечер воскресенья считался священным. Это был единственный выходной для моряков, если не вмешивались ветер, погода и козни неприятеля, и выходной этот подготавливался адовыми трудами в субботу и утро воскресенья.

— Теперь мне надо идти вниз, проверять эту проклятую подшкиперскую, — продолжил Джек, поворачиваясь спиной к разочарованию друга. — Вы не забыли, что мы собирались нанести визит мистеру Стэнхоупу?

— Я вас отвезу, если желаете, — произнес Николс секунду спустя. — Уверен, Герви выделит нам ялик.

— Как это милосердно с вашей стороны, — воскликнул Стивен, глядя Николсу прямо в глаза: немного во хмелю, но вполне владеет собой. — Буду бесконечно обязан. Позвольте мне захватить молоток, несколько коробок, шляпу, и я готов.

Они пробрались мимо баркаса, вельбота и одного из катеров к ялику — все шлюпки буксировались за кормой, чтобы доски не рассохлись под открытым солнцем — и налегли на весла. Веселый шум затихал позади, кильватерная струя прочертила стеклянную гладь моря. Стивен сбросил одежду, оставшись только в плетеной шляпе: он наслаждался жарой, и этот ритуал стал для него ежедневным с широты Мадейры. Кожа его с головы до пят была покрыта неприятными темными пятнами, первоначальный бронзовый цвет приобрел темно-серый оттенок: мылся он редко — да и пресной воды не было, — и морская соль покрывала его, словно пыль.

— Я буквально только что размышлял о морских офицерах, — заметил Стивен, — и пытался определить качества, которые позволяют сказать: «Вот этот человек — моряк в истинном смысле слова». Отсюда я перешел к мысли, что найти типичного морского офицера также сложно, как найти типичное тело с анатомической точки зрения: он окружен, за не имением более подходящего слова, позвольте называть их «неподходящими видами», или подвидами. Затем я вывел умозаключение, что в природе существует значительное количество хороших — по меньшей мере, приятных, — мичманов, но не так много хороших лейтенантов, еще меньше хороших капитанов, и практически ни одного хорошего адмирала. Возможным объяснением может стать такое: помимо профессиональных навыков, бодрого самоотречения, здоровой печени, врожденных командных качеств и сотни иных достоинств, требуется куда более редко встречающее умение сопротивляться последствиям — последствиям сокрушительным для человеческой натуры — обладания безраздельной властью. Власть на человечность действует как растворитель — взгляните на любого супруга, отца семейства, и заметьте, как человек поглощает человека, как роль поглощает личность. Затем умножьте семью и власть в несколько сот раз и посмотрите на капитана корабля — я уж молчу об абсолютном монархе. Разумеется, человек как таковой рождается, чтобы терпеть угнетение или одиночество — такова людская доля, если, конечно, у него не окажется иммунитета к действию яда. В силу природы службы иммунитет этот не может быть выявлен быстро, но он существует. Как иначе мы могли бы объяснить редкие случаи появления весьма человечных, но в то же время успешных адмиралов, таких как Дункан, Нельсон…

Стивен заметил, что Николс не следит за его мыслью, поэтому, не доведя фразу до логического конца, пробормотал что-то, вытащил из кармана сюртука книгу, и поскольку птиц в ближайшем секторе неба не наблюдалось, погрузился в чтение. Уключины поскрипывали, лопасти с плеском взрезали воду, солнце палило; шлюпка шла по морю.

Время от времени Стивен поднимал глаза, повторяя заучиваемые на урду фразы и изучая лицо Николса. С парнем не все ладно, и уже давно. Ему было плохо в Гибралтаре, плохо на Мадейре, после Сантьяго стало еще хуже. Цинга в данном случает отпадает. Сифилис? Паразиты?

— Прошу прощения, — произнес Николс с натянутой улыбкой. — Боюсь, я потерял нить разговора. Что вы сказали?

— Я повторял фразы из этой книжечки. Это все, что я смог захватить, не считая грамматики Форта Уильяма, она у меня в каюте. Это фразеологический словарь, и мне кажется, составлял его человек разочарованный:

— Мою лошадь сожрал тигр (леопард, медведь).

— Я хочу нанять паланкин.

— В этом городе нет паланкинов, сэр.

— У меня украли все деньги.

— Мне нужно поговорить со сборщиком налогов.

— Сборщик налогов умер, сэр.

— Меня избили злые люди.

Вдобавок еще и распутник:

— Женщина, ты хочешь лечь со мной?

Стараясь изобразить вежливый интерес, Николс спросил:

— Вы на этом языке разговариваете с Ахметом?

— Именно. Все наши ласкары знают его, хоть и прибыли из различных частей Индии — для них это как лингва франка. Ахмета я выбрал потому, что это его родной язык, и парень он услужливый, терпеливый. Вот только читать и писать не умеет, поэтому я штудирую грамматику в надежде закрепить уловленное на слух. Вы не находите, что разговорный язык проскакивает сквозь мозг, не оставляя ощутимых следов, если не заякорить его печатным словом?

— Не знаю, что сказать: я не мастак говорить на иностранном — никогда не умел. Мне так удивительно, когда я слышу, как вы болтаете с этими черными. Да у меня даже с английским, если речь заходит о вещах более тонких, чем постановка парусов…

Он замолчал, бросил взгляд через плечо и заявил, что эта сторона для высадки не подойдет: слишком отвесно, нужно попытать счастья с другой стороны. По мере приближения к скалам птиц становилось все больше, а когда они подошли к южному берегу, олуши и крачки буквально кишели в небе, снуя вокруг своих рыболовных угодий в мельтешении перекрещивающихся маршрутов. Странно, но птицы молчали. Стивен не мог оторвать от них глаз, тоже не раскрывая рта и замерев от восхищения. Тем временем шлюпка приткнулась к поросшей водорослями скале и покачнулась, когда Николс выпрыгнул из нее на укромный берег, вылизанный волнами. Лейтенант помог Стивену выбраться наружу.

— Спасибо, спасибо вам, — сказал Стивен, карабкаясь по темной от действия прибоя полосе наверх, к сияющей белизне. И тут он замер: прямо перед ним, буквально нос к носу, сидела олуша. Две, четыре, шесть олуш, таких же белых, как скалы, на которых они сидели — целый ковер из олуш, молодых и старых, а среди них множество крачек. Ближайшая олуша посмотрела на него без особого интереса, по ее змееподобной голове и круглому глазу можно было прочитать лишь легкую степень беспокойства. Стивен вытянул палец и коснулся птицы. Та вздрогнула. В этот момент раздался мощный шум крыльев — прилетела еще одна олуша, неся добычу для своего широко раскрывшего клюв детеныша, сидевшего на голой скале в нескольких футах далее.

— Иисус, Мария и Иосиф, — пробормотал Мэтьюрин, выпрямляясь, чтобы обозреть остров — гладкий курган, напоминающий полураскрошившийся коренной зуб, с птицами, облепившими все впадины. Раскаленный воздух был наполнен хлопаньем крыльев, аммиачным запахом испражнений и смрадом от рыбы; свет, отражающийся от гладкой белой поверхности, слепил глаза, так что трудно было разглядеть птиц ярдах в пятидесяти вверх по склону, а сама линия склона колебалась, как канат, который то натягивают, то отпускают. Никакой воды, абсолютная сушь. Ни травинки, ни мха, ни лишайника; вонь, голые скалы и неподвижный воздух.

— Да это рай! — вскричал Стивен.

— Рад, что вам нравится, — отозвался Николс, устало присаживаясь на единственный чистый клочок скалы, который ему удалось найти. — Вы не находите, что для рая тут слишком смердит, да и пекло адское? Камень даже через подошву жжет.

— Ну да, аромат, — сказал Стивен. — Но под раем я имею в виду непуганность птиц, и еще мне кажется, что смрад не от них. — Он пригнулся, когда крачка пронеслась мимо его головы, резко тормозя перед посадкой на землю. — Они непуганны, как до Падения. Надеюсь, эта птица позволит мне понюхать ее. Уверен, что смрад исходит от экскрементов, остатков рыбы и водорослей.

Доктор слегка подвинулся к олуше, одной из немногих, продолжавших высиживать яйца, встал на колени, осторожно взял ее за изогнутый клюв и поднес нос к ее спине.

— Впрочем, они тоже вносят изрядный вклад, — произнес он.

Олуша выглядела возмутительно, раздражающе, непроходимо глупой; она издала шипящий звук, но не тронулась с места — только поплотнее прикрыла яйца и уставилась на краба, деловито воровавшего летучую рыбу, оставленную крачкой на краю гнезда в паре футов от них. С вершины острова Стивен видел фрегат, неподвижно стоящий в паре миль от них, с обвисшими, безжизненными парусами. Николса он оставил внизу, под навесом, сооруженном из одежды и весел — единственный клочок тени на всей великолепной скале. Стивен отобрал для коллекции двух олуш и двух крачек: ему пришлось перебороть сильнейшее нежелание размозжить им головы, но одна из олуш, с красными ногами, явно принадлежала к неописанному еще виду. Птиц он выбрал из тех, что были без выводка, кроме того, по его оценке, только на этой скале их оставалось еще тысяч тридцать пять. В коробочках заняли свои места несколько экземпляров питающейся перьями моли, жук неизвестного рода, две мокрицы, идентичные, судя по всему тем, которых находят в ирландских торфяных курганах, шустрый ворище-краб и значительное количество жирных бескрылых мух, классификацией которых можно будет заняться позже. Какой улов!