Пьер Гамарра - Убийце - Гонкуровская премия

• Название: Убийце - Гонкуровская премия
• Автор: Пьер Гамарра
• Жанр: Детектив

---

-- Хватит, хватит, бессмысленно сопротивляться...

Наконец борьба окончилась.

Жозэ достал карманный фонарик и осветил лицо Убийцы.

-- Так я и думал, -- удовлетворенно проговорил он.

12. ПИРШЕСТВО БОГАЧА

...и Шехерезаду застало утро,

и она прекратила дозволенные речи...

Стены узкого кабинета Гастона Симони были сплошь заставлены книгами. Как и Монтень, Гастон Симони называл свой кабинет книжным магазином. В книгах царил полный беспорядок. Как говорил сам хозяин, он один мог в них разобраться. Роскошные издания стояли вперемежку с брошюрами, дорогие переплеты красовались рядом с ободранными корешками, на которых бумага завернулась грязными трубочками.

На камине тоже лежали стопки книг. Рабочий стол был загроможден журналами, кипами исписанных листов бумаги, пирамидами книг. И всюду множество безделушек: крошечные зверюшки из дутого стекла, из фаянса, глины, олова. Это была мания Гастона Симони. Раз в неделю, а иногда и чаще -- и все это знали -- он бегал по антикварным лавкам в поисках новой безделушки: обезьяны из слоновой кости, будды, миниатюрной курильницы или очередного пресс-папье.

В тот вечер в кабинете Симони собралось много народу. Явление совершенно исключительное. Обычно Симони не позволял входить в кабинет даже уборщице и никогда никого здесь не принимал.

Сейчас в кабинете были Жозэ Робен, разумеется, Макс Бари -- главный редактор , Рози Соваж, д'Аржан, Симони, писатель Воллар - коренастый, низкорослый молодой человек с кислым выражением лица, и специально прибывшие сюда два инспектора полиции.

Жозэ повернулся к Убийце. Тот сидел на стуле с поникшей головой.

-- Думаю, что все это не требует подробных объяснений. Большинство присутствующих, в общем-то, в курсе дела, но вы должны нам помочь...

Он едва заметно улыбнулся и провел ладонью по лбу. Теперь, когда наступила развязка, он почувствовал, что им овладевает усталость, приятная усталость, которая требовательно смыкает ему глаза. Как странно устроен человек!

В этой спокойной комнате, где обстановка вдохновляла на труд, на размышления, на научную работу, сидело восемь человек, включая двух полицейских и Убийцу. Жозэ смотрел на преступника. Да, все так, ошибки не может быть. Туман рассеян. Оставалось лишь уточнить некоторые подробности.

-- Видите ли, -- продолжал Жозэ, доставая сигарету из портсигара, -- я многое понял благодаря учителю истории, с которым я познакомился в Муассаке. Он человек знающий, человек, одержимый страстью. И вот его страсть, настоящая мания, я бы сказал, и дала мне ключ к волнующей нас истории. Этот мосье Рессек помешан на старине и исступленно занимается историей монастыря в Муассаке. Это объединяло его с покойным букинистом. И я сказал себе -- вот тут и кроется объяснение. Если человек настолько поддается своей страсти, что теряет всякий разум и чувство самосохранения, он может пойти на преступление. Так и случилось с Убийцей. Он хотел добиться литературной славы, хотел, чтобы его имя появилось во всех газетах, чтобы люди при встрече с ним с завистью говорили: вот идет лауреат Гонкуровской премии... До сих пор ему не везло. Каждый год объявляли нового лауреата, а его обходили. В конце концов он впал в бешенство и тщательно разработал план завоевания премии...

-- И этот план предусматривал убийство без улик, -- заметил кто-то.

-- Да, -- согласился репортер, закуривая сигарету. -- Первые догадки оказались правильными: мы подозревали литературное преступление, это подтвердилось. Побудительная причина: добиться Гонкуровской премии в обстановке необычайной... газетной шумихи... Кроме того, бесспорное желание бросить вызов жюри и общественному мнению. Ах, так, вы, мол, не хотели наградить меня лаврами, которые я уже неоднократно заслужил, вы мне отвели место посредственного, никому не известного писателя... ну, так я вам покажу, на что я способен, я с вами сыграю такую шутку... Вот что, наверное, думал мосье Дубуа.

Жозэ пристально посмотрел на сидящего с поникшей головой Убийцу.

-- Не так ли, мосье Дубуа? Ведь я прав?

-- Да, -- хрипло бросил тот.

-- Бесспорно, -- с удовлетворением сказал Жозэ. И он продолжал: -- А теперь перейдем к обстоятельствам, при которых было совершено преступление. Убийца -- неглупый малый. Он все продумал. Вероятно, он потратил на подготовку несколько месяцев. Сперва он набросал общий план действия: описать убийство, приукрасив это описание литературными, психологическими и псевдофилософскими отступлениями, а затем совершить его. То самое убийство, которое было предначертано в буквальном смысле этого слова. Первая часть программы была выполнена тщательно и талантливо. Да, наш герой талантлив. Он к тому же знал о разногласиях между членами жюри, и это давало ему надежду на успех: ведь он представил необычное и, надо признать, любопытное, зловещее и тем самым притягательное произведение.

Репортер улыбнулся.

-- В общем-то все несложно, и не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кто преступник... Но он предусмотрел массу деталей... и они были придуманы искусно, для того чтобы отвлечь от себя подозрение. Во-первых, зеленая накидка мосье Симони. При чем тут она? И почему мосье Симони пришел ко мне с просьбой не так шумно освещать события? Признаюсь, я долго не мог понять беспокойство нашего дорогого поэта. Оказывается, все объяснялось весьма просто. Зеленая накидка члена Гонкуровской академии играла в этом деле символическую роль. Ее знают в литературной среде Парижа, и убийца использовал ее, чтобы запутать следы, а заодно и бросить вызов обществу. Он тем самым как бы говорил: да, к убийству причастна литература, да, к убийству причастна Гонкуровская премия. Остальное все известно. Убийца застрелил букиниста и прикрыл труп накидкой. Потом он нашел золотые монеты и, желая подчеркнуть, что убийство совершено не с целью грабежа, бросил их на накидку. Но преступление раскрыли с опозданием: убийца перед уходом распахнул ставни -- и в дом забрел юродивый Фризу. Он взял и накидку и золотые монеты. Так что на этот раз инсценировка не удалась, мосье Дубуа.

Гастон Симони встал, шагнул к столику, взял стеклянную обезьянку и принялся машинально ее гладить.

-- Все это очень интересно, -- сказал поэт, -- но расскажите о самом убийстве.

-- Ну так вот, -- продолжал Жозэ. -- Тяга к театрализации не покидала Убийцу ни на минуту. Загадочные звонки по телефону, до того искаженный голос, что нельзя было понять, кто говорит -- женщина или мужчина... О следах я не буду долго распространяться. Здесь была одна непоследовательность: ни одного отпечатка пальцев -- Убийца был в перчатках -- и в то же время четкие следы обуви. Очередная инсценировка. Следы мужские -- сорок второго размера и женские -- тридцать седьмого. Я сразу подумал, что это подлог. Ведь что стоит человеку, носящему сорок первый размер обуви, надеть туфли на номер больше? Просто надо натянуть вторую пару носков. И женщина, как вы понимаете, может поступить точно так же. Впрочем, хотя я был убежден, что все это -- липа, я вначале все же пытался понять, какие следы принадлежат преступнику. Мужские или женские. Или и те и другие. Но постепенно я пришел к выводу, что Убийца мог действовать только в одиночку. Было бы неосмотрительно посвящать в тайну второе лицо. Убийца принес с собой в кармане пару женской обуви и, чтобы спутать карты, оставил и свои следы и женские... Но это не главное, хотя именно это навело меня на мысль, что в данную историю замешана женщина.

Едва Жозэ произнес это, как Убийца вскочил с места. Остальное произошло так молниеносно, что все опешили.

На письменном столе лежал длинный голубоватый стальной нож, подобие испанского кинжала, который служил Гастону Симони для абсолютно мирных целей, а именно для разрезания книг. Но это было настоящее оружие, и Убийца, хотя он и выглядел подавленным, видимо, высмотрел этот кинжал и кинулся за ним.

Схватив кинжал, Убийца направил его себе в грудь, но тщетно: Жозэ рванулся и сжал ему руку.

-- Я знаком с некоторыми приемами дзюдо, -- улыбнулся репортер.

Теперь Убийцу держали крепко.

Один из полицейских достал наручники. Раздался щелчок. Преступник может неистовствовать сколько угодно, он обезврежен.

-- Следовало это сделать раньше, мосье, -- заметил репортер. -Излишняя предусмотрительность никогда не помешает.

И он продолжал свой рассказ:

-- Перейду к другим обстоятельствам преступления. Первое мое подозрение: я узнал, что главный редактор крупной ежедневной газеты Макс Бари, опытный журналист, который ценит точную информацию и любит сенсационные заголовки, ко всему еще и поэт: мне случайно попал в руки черновик его стихотворения. Позже в камине убитого букиниста в золе было обнаружено другое стихотворение Макса Бари, вырванное из рукописного сборника. Странное стечение обстоятельств: Бари родился в Муассаке, там у него старая тетя и домик, оставшийся от родителей, куда он любит приезжать время от времени, чтобы собраться с мыслями и позабавиться с музой. Все это прекрасно, поэтично и умилительно. Бари довольно хорошо знал привычки старого букиниста. Да и кому в Муассаке они не были известны? Этот старик давал пищу кумушкам, когда у них иссякали другие темы. Вот вам первое звено, связывающее преступление с . И тут я вспомнил об одном методе, который хоть и не нов, однако заслуживает внимания. Обычно как действуют полицейские и все, кто занимается расследованием преступлений? Они выискивают как можно больше подробностей и улик. Потом выбирают из накопленного материала те сведения, которые ведут к одной точке, к одному человеку, и когда против него собирается достаточно улик и доказательств виновности, полиция его арестовывает. Но представьте себе такого преступника, который решил сыграть именно на этом. Он оставит столько улик, что невольно должна будет возникнуть мысль: это слишком красиво, слишком легко, слишком ясно, здесь что-то не так. И преступник окажется вне подозрений именно потому, что против него слишком много улик... Извините, что я так долго задерживаю ваше внимание, но, признаться, эта гипотеза долго не давала мне покоя. Пожалуй, из-за этого мое расследование так и затянулось.