Тулепберген Каипбергенов - Неприкаянные

• Название: Неприкаянные
• Автор: Тулепберген Каипбергенов
• Издательство: Советский писатель.
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1985

Действие романа Т.Каипбергенова "Дастан о каракалпаках" разворачивается в середине второй половины XVIII века, когда каракалпаки, разделенные между собой на враждующие роды и племена, подверглись опустошительным набегам войск джуигарского, казахского и хивинского ханов. Свое спасение каракалпаки видели в добровольном присоединении к России. Осуществить эту народную мечту взялся Маман-бий, горячо любящий свою многострадальную родину.

В том вошли вторая книга.

---

Из юрты совета вышел в парадном халате Айдос, приложил руку к сердцу, приветствуя биев. Был он холоден, сдержанно почтителен и строг. Как джигиты коней, так гостей своих остепенил сразу старший бий, дал понять, что озабочен и что позвал их не веселиться, а решать важное дело.

Бии без охоты, но все же сделали серьезные лица, напустили на себя важность и степенно, заложив за спины руки, будто шли не на совет, а на молитву, проследовали в юрту.

Пропустив последнего, Айдос подозвал к себе Али и сказал ему лишь одному предназначенное и потому прозвучавшее чуть слышно:

— Мои упрямые бычки опоздали?

Он хотел, чтобы Али успокоил его, ответив: «Сейчас прибудут Бегис и Мыржык, не тревожься, мой господин!» Грусть была в глазах Айдоса, и надо было избавить от нее старшего бия. А избавить можно было только солгав. Верный пес Али не умел лгать, ответил полуправдой:

— От Кунграда долго скакать… Айдос покачал головой.

— Если из Кунграда… — И, не закончив, повернулся и вошел в юрту.

Руки Али поднялись к лицу и сделали омовение. К богу обращался верный стремянный, лишь бог мог помочь старшему бию.

Бии сидели на шелковых курпачах полукругом, привалившись к мягким подушкам и подобрав под себя ноги. Айдос стоял над ними.

Место главного бия — красный ковер в глубине юрты — было свободным. Такого еще не было на совете биев. Все глядели на пустой ковер и ломали головы: что это значит?

Всегда шумные, злоязычные, не признающие порядка, тем более здесь, на их высоте, в их царстве, над которым только небо, вдруг стихли и присмирели, острые языки их прилипли к нёбу.

Тишина воцарилась в юрте совета. Тревожная, тягостная, от которой становится муторно на душе и хочется сбросить ее поскорее, вздохнуть облегченно.

Когда стало всем уже невмоготу, Айдос сказал:

— Братья! Могу ли я высказать вам свое желание? Разом будто снялась тягость с бийских душ, хоть и не вся, частичка лишь, но облегчение все же пришло, и гости ответили охотно:

— Говорите!

— Мы вольные, мы равные. А воля бия — самое дорогое, что есть у него, и никто не вправе лишить нас этого богатства. Но когда мы вместе и надо вести разговор о судьбе нашей и судьбе нашего народа, не разумным ли было бы для пользы общей доверить одному право блюсти церемонию и порядок, дабы не забегал никто вперед, не заглушал остальных громким голосом. Назовем такого, и пусть он займет место во главе круга…

Не снял, оказалось, Айдос тягость с души биев. Только показалось им, что снял. Еще тяжелее стало: как поднять над собой кого-то? Не умели делать это бии И не хотели. Назвав имя соседа, вроде бы свое забудешь.

Маман, умный и рассудительный Маман, поспешил на выручку биям:

— Пусть не будет так, как в плохом доме: распоряжается гость. Айдос-бий, займите место во главе круга, оно ваше по праву хозяина.

Бии вздохнули облегченно: хозяин — не выбранное лицо, он не становится над ними, он выполняет долг гостеприимства, и только.

Айдос не спеша'направился к почетному ковру и не спеша опустился на него, как и подобает старшему по кругу. Первый шаг к возвышению своему он сделал, и бии не заметили той дорожки, которую он выстелил для себя, предложив избрать старшего по кругу.

Не все бии заметили, один лишь ехидный Кабул-бий, Усмехнулся он, провожая взглядом Айдоса:

— Не сядет ли на почетное место весь род кунграда…

Мог бы не услышать насмешки Айдос, мог бы не почувствовать укуса комара — кто Кабул, комар и есть! — а услышал, почувствовал и оценил как укус эфы. Хотел, чтобы и другие так оценили. Поднялся с ковра, сказал:

— Уши мои, видно, стали слабы, не понял, кто должен занять место старшего в круге?

— Вы! — прокричали дружно бии. — Вас называем. Начинайте разговор, ради которого собрались на холме совета.

Опустился на ковер Айдос.

— Если велите, начну.

— Да, это наша воля! Начинайте!

Начать разговор не просто. Открыть биям тайну с первых слов все равно что бросить волкам беззащитного ягненка. Разорвут в один миг, и следов не останется. Надо дать им что-то костистое, толстокожее, застревающее в глотке.

— Когда Елтузер объявил себя ханом, — начал Айдос, — народ усомнился в правомерности такого шага. «В дедах у Елтузера не значился ни один правитель, — говорили люди. — Он потомок черни и потому не может стать ханом». Однако ханом стал и правил Хорезмом. Теперь на ханский престол взошел его кровный брат — Мухаммед Рахим…

— Ойбой! — вырвалось у биев.

— Мы дожили до тех времен, когда, беря в руки власть и надевая золотой ханский халат, сильные не думают о цвете собственной крови.

Костистое и толстокожее, поднесенное Айдосом, застряло в глотках биев: ни разгрызть, ни проглотить не смогли. Ехидный Кабул, однако, что-то учуял и помог биям если не проглотить, то хотя бы надкусить поднесенное Айдосом. Сказал:

— Наш аул в Туркестане назывался ханским аулом. Напомнил этим, что прежде существовало вроде бы каракалпакское ханство, хотя и не признавалось другими и как государство не значилось.

Орынбай, не любивший Кабула, стер это напоминание насмешкой:

— Коротыш Гаип тоже назвал себя ханом у ваших кенегесов.

Стирать память, однако, не надо было. Прошлое могло помочь Айдосу сотворить настоящее. Он решил вернуться к нему, но Маман помешал, встрял в разговор:

— Всем известно, ханы в великой Хиве меняются без каракалпаков, но без каракалпаков укрепить свою власть не могут. Что вы скажете на это?

Может, и не помешал, отвел только в сторону, опять к хивинскому хану… Пришлось Айдосу пойти за Маманом.

— Верно, уважаемый, без нас не укрепится ни один хан. Каракалпаки отдают ханам то, что создает их славу и могущество. Не буду называть других, скажу о себе. По молодости многого не понимал, говорят же: молодость — глупость. Немало глупых поступков совершил когда-то. Уподоблялся слепой рыбе, которая плывет против течения в арыке, перекрытом в самом изголовье.

— Э-э, — скривился досадливо Маман, — не стремитесь к изголовью.

— Если бы я один стремился. Все мы плывем к изголовью, где арык до того узок, что и повернуться нельзя, и не остается ничего другого, как выброситься на берег. А кому неизвестна судьба рыбы на песке?

Не совсем понятными, но тревожащими душу были слова Айдоса. Затаив дыхание слушали его бии, и тревога все усиливалась и усиливалась. И никто не знал, придет ли в конце концов успокоение…

— Печальная судьба. Плыви рыба в большой реке… В арыке же узком все на виду, все засчитывается богом, все запоминается людьми.

— О каких арыках ведете речь? — не выдержал Орынбай. Мешала ему, сердила его запутанная мысль Айдоса, пухла голова от таких слов и загадок.

Улыбнувшись, Айдос объяснил:

— Арыки — это путь, избранный каждым бием. Начало вашего арыка, душа моя, Орынбай, в Бухаре, Маман-бия — в казахском ханстве, моего — в Хиве. Нашлись бии, которые началом своего арыка сделали мой арык, хотя говорят, что рыли его сами.

Айдос намекал на своих младших братьев и на старшего Есенгельды. Намек понял Орынбай и рассмеялся. Разлад между братьями обрадовал его.

— Омирбек шутник, — вставил он тут же. — Однажды он потерял на базаре свой хурджун. Не знал, как оправдаться перед женой, сказал ей: «Сегодня на базаре было много людей, потерявших хурджуны!» Так-то, Айдос, мы не виноваты, что от вашего арыка кто-то отвел воду в свой арык… Наши пока целы, и начало их многоводное…

— Ваши арыки целы, но узки, — ответил на укол уколом старший бии. — И судьба рыб в них — та же!..

— Не узок мой арык, — опять перебил главного бия строптивый Орынбай. — Всех вод рыба может в нем уместиться, не придется ей выбрасываться на берег…

Приглашал Орынбай степняков под власть Бухары. Богатая и гордая Бухара пленила не одного Орынбая. Многие бии смотрели на могущественного эмира как на возможного защитника своего и заискивали перед ним.

— Арык есть арык, — покачал головой Айдос. — Сколько бы слов прекрасных ни сказали о нем, рекой он не станет. Нам же, каракалпакам, нужна река — широкая, обильная. Соединившись, мы станем такой рекой, лишь бы истоки были надежными. Орынбай считает надежным началом Бухару. Есть еще казахское ханство и хивинское ханство. Какое из этих начал надежнее? Земля Хорезма приютила нас в тяжелый год изгнания, она стала землей наших отцов и пусть станет землей наших сыновей. Не перекати-полем надо быть нашему народу, а турангилем, пустившим глубокие корни. Пойдем к хивинскому хану, скажем ему, что хозяевами арыка хотим быть сами.

— Верно, Айдос-бий! — крикнул Маман. — Хозяевами арыка каракалпаков должны быть сами каракалпаки. Только почему ваш язык выговаривает лишь одно слово — «Хива»? Защитит ли нас хивинский хан, если другому хану захочется обидеть и разорить каракалпаков, если ветер зла снова погонит их с того места, где они поставили юрты и зажгли очаги?