Павел Мельников-Печерский - Гриша

• Название: Гриша
• Автор: Павел Мельников-Печерский
• Жанр: Русская классическая проза

Из раскольничьего быта.

Мельников-Печерский П. И. Собрание сочинений в 6 т.

М., Правда, 1963. (Библиотека "Огонек").

Том 1, с. 249–288.

---

— Смирение и послушание… Слышишь ли? — послушание!

— Готов, отче, тебе и всем в правой вере сущим оказать всякое послушание…

— Не простое то послушание, но совершенное отсечение своей воли, совершенная смерть всякаго помысла, всякаго пожелания… Ты должен будешь делать только то, что велят, своей же воли отнюдь не иметь… Можешь ли принять на себя столь тяжкое иго?

— Могу, отче!

— Иго неудобоносимо, друг… Тяжеле того подвига нет на земле и никогда не бывало… Воистину ли можешь снести его?.. Ведь ты должен будешь творить всякую волю наставника, отнюдь не рассуждая, но паче веруя, что всякое его веленье — есть дар совершен, свыше сходяй… Чтоб ни повелел он тебе — все твори… И хотя б твоему непросвещенному уму и показалось его веление соблазном, хотя б дух гордыни, гнездящийся в сердце, и сказал тебе, что повеленное — греховно и богопротивно, — не внемли глаголу лестну — твори повеление… Твори без думы, без рассуждения, но только помни, что буее божие — премудрость есть человеком.

— Как же это, отче? — слегка поколебавшись, спросил Гриша. — А ежель, примером сказать, — повелят молоко в пост хлебать?

— Хлебай без рассужденья… Мало того — велят человека убить — твори волю пославшаго…

— Еретика!.. готов!.. Не оскверню рук, паче же омыю их окаянною кровию!.. Как пророк Илия вааловых жрецов — перепластаю еретиков, сколько велишь!

— Не одного еретика, врага божия… Велел бы я тебе: послушания ради — самому в срубе сгореть, гладом смерть приять, засыпать себя рудожелтыми песками, в пучину морскую кинуться: твори волю мою… И если хоть един помысл греховного сомнения, хоть одна мысль сожаления внидет в душу твою — всуе трудился — уготован ты антихристу и аггелом его…

Вздрогнул Гриша.

— Можешь ли ходить путем верных? Хощеши ли да имя твое вписано будет в книгу животную?

— О, хочу, хочу!

— Пляши и пой песню бесовскую! — прищуря глаза и зорко глядя на Гришу, сказал Ардалион.

Ровно варом обдало Гришу. Отпрянул от старца на другой конец кельи, ужасом покрылось лицо его. Подняв руку с крестным знамением, задыхаясь от внутреннего волнения читает он:

— Заклинаю тебя страшным именем господа бога живаго — отыди в место пусто, в место безводно…

— О, маловер! — с укором, качая головой, сказал Ардалион. — О, несмысленный Галат!.. Где ж твое послушание?.. Где ж отсечение воли?.. Где отриновение помыслов гордыни?.. Нет, друже, неудобоносимо для тебя иго… Не можешь подъяти его праздным и раздвоенным умом твоим… Сего малого испытания не мог снести — внял глаголу духа лестна и лукава… Всуе трудился!.. Нет тебе части в светлом сонме избранных!.. Влачи жизнь в сетях антихриста!.. Погибай погибелью вечною, буди там, идеже смола кипящая, огнь неугасимый, червь неусыпающий… Говорил я, что ты должен творить всякую волю наставника, не смущатися духом, паче же веровать, что буее божие — премудрость есть человеком?.. Поди от меня!.. Что мне и тебе? Кое общение свету ко тьме?.. Маловер несмысленный!.. Не видать тебе гор Кирилловых…

— Чего?

— Гор Кирилловых, что у Малого Китежа.[3] Стоят оне над Волгой-рекой, рядом с горой Оползень… Когда по Волге плывет сплавная расшива мимо тех чудных гор Кирилловых, и на той расшиве все люди благочестивые, — Кирилловы горы расступаются, как врата великия растворяются, и выходят оттуда старцы лепообразные, един по единому… Процвели те старцы в пустыни невидимой, яко крини сельные и яко финики, яко кипарисы и древа не стареющия; просияли те старцы, яко камение драгое, яко многоценные бисеры, яко звезды небесныя… Выходят старцы лепообразные, в пояс судоходцам поклоняются, просят свезти их поклон, заочное целованье братьям Жигулевских гор… И когда расшива проходит мимо тех Жигулевских гор, должны судоходцы исполнить приказ старцев гор Кирилловых, должны крикнуть громким голосом: "Ох, вы, гой еси, старцы жигулевские!.. Привезен вам поклон от горы Кирилловой: кирилловы старцы с вами прощаются, прощаются они, благословляются"… Расступаются тогда высокия горы Жигулевския, растворяются врата великия, белым алебастром об ину пору забранныя, и выходят на берег старцы лепообразные, един по единому… И, подняв паруса белые, вольной птицей полетит расшива на Низовье… Не насвистывай ветра, бурлак, лежа на брюхе — без свиста паруса легкие наедятся ветра могучаго — понесут расшиву куда надобно… А забудь судоходцы исполнить завет горы Кирилловой — восстанет буря великая, разверзутся хляби водныя и поглотят расшиву с судоходцами… Таковы блаженные старцы горы Кирилловой, таковы лепообразные старцы Жигулевских гор.

— Где ж те горы? Где ж те старцы? — спросил вполголоса Гриша…

— Туда ходу нет маловерам… К ним может пройти только истинный раб Христов, воли своей не имеющий, в душе помыслов нечистых не питающий, волю пославшаго творящий без рассуждения… И не только в Жигулях и на горе Кирилловой процветают крины райские, во иных во многих пустынях невидимых просияли светом невечерним светила богоизбранныя… Путь же их прав, вера истинна; имена их в книге животной написаны… И сияют те светила от древних лет… Там, за Керженцем — пролегает дорога, давным-давно запущенная. Нет по ней езду коннаго, нет пути пешеходнаго, а не зарастает она ни лесом ни кустарником… То — "Батыева тропа"… Проходили тут татары поганые от стольного града Володимира в чудный Китеж-град. И тот чудный град доселе невидимо стоит на озере Светлом Яре… Летним вечером, когда гладью станут воды озера, ни ветер рябью не кроет их, ни рыба, играючи, не пускает широких кругов, — сокровенный град кажет тень свою: в водном лоне виднеются церкви божьи златоглавыя, терема княженецкие, хоромы боярския… Живут в том граде люди блаженные, пустынные жители преподобные… Тамо жизнь беспечальная; жизнь без воздыхания, день немерцаемый, утехи райския… И всяк человек, иже смирил душу свою послушанием, уведает путь в чудный град тот и вкусит от блаженныя жизни живущих тамо земных ангелов.

— Скажи тот путь…

— Послушание без рассуждения… Кто возжелает всем сердцем, всею душою, всем помышлением оставить сей многопрелестный мир; кто нераздвоенным умом, несомненно, без рассужденья, обещается идти в благо-утешное пристанище, тому чудныя врата сокровеннаго града отворятся… Никому в мире не поведавши, ни отцу ни матери, ни роду ни племени, творя лишь послушание наставника, ступай тропой Батыевой — иди, тщетного в себе не помышляя и о том, чтоб вспять возвратиться, не думая… Будешь терпеть лютый глад, будешь терпеть мразный хлад, — иди тропой Батыевой — пролагай стезю ко спасению, направляй стопы в чудный Китеж-град… Нападут звери лютые, наскочит на тебя змея подколодная, — иди тропой Батыевой, пролагай стезю ко спасению, направляй стопы в чудный Китеж-град. Восстанет буря великая, хлынут на тебя ручьи дождевые, заскрипят по лесу сосны столетния, повалятся деревья буреломныя, — иди тропой Батыевой, пролагай стезю ко спасению, направляй стопы в чудный Китеж-град… Накинутся лютые демоны, нападут на тебя змеи огненныя, окружат тебя эфиопы черные, заградит дорогу сила преисподняя, — а ты все иди тропой Батыевой — пролагай стезю ко спасению, направляй стопы в чудный Китеж-град.

— Скажи мне путь, в онь же пойду!.. Хоть бы денек там пребыть.

— Тамо — жизнь бесконечная. Час един — здешних сто годов…. И не один таковой сокровенный град обретается; много их по разным местам и пустыням. Господом богом ради избранных поставлено… Ради тех, что бегают от антихриста в горы, вертепы и пропасти земныя, по реченному Ефремом Сирином… Там же, за Волгой, на озере Нестиаре другой сокровенный град… А подальше в лесу невидимая церковь стоит. В стары годы стояла она в Василь-городе, на Суре, на реке… Был праздник господень — Преполовеньев день, пошел крестный ход на Суру воду святить, — двинулась за крестами и церковь божия… Сура-река расступалася, как ворота растворялася, принимала людей, что за крестами шли, принимала и церковь божию… И перенеслась церковь за Суру за реку, за Волгу-реку, за Ветлугу-реку, и доселе стоит невидимо — в лесах… а в каких — поведать тебе, маловеру, нельзя… Стоят в ней люди васильгородские и будут стоять до второго Христова пришествия… Бысть един муж благочестив и боголюбив, житель единыя веси, неподалеку стоящей. Изыде той муж в леса, ловитву зверям деюще, и божиим изволением открылась ему церковь васильгородская. Пошел раб Христов, слышит: восьмой ирмос канона на святую пасху поют: "Сей нареченный и святый день"…. Сладко райское пение, вкруг церкви благоухание, свет лучезарный окрест сияет… Муж тот не знает — во сне он или в восторге… Прослушал один только ирмос и пошел обратным путем во-свояси, славя и благодаря бога за виденную столь чудную вещь… И гда прииде в весь свою — ни единаго знаемаго обрете, и ни един житель тоя веси его не познал. И бысть молва велия и многое рассуждение в людех… Муж же той имя свое поведал им, глаголя, что лишь накануне отыде из веси той в лес, зверины я ради ловитвы, жену и детей своих называя и дом свой указуя… И дивляхуся вси… По мале времени обретоша по соседству мужа древня, ему же бе вящше ста лет. И поведа той старец: "Бывшу мне во отрочестве, слыхал аз, многогрешный, от родителей был-де в их веси человек добродетельный и благочестивый, имя то самое имеяй, каковым пришлец сей чудный себя нарицает… Тот человек во едино время отыде в лес, звериныя ради ловитвы, и не возвратися"… И поведа людем чудный муж, како видел он в дебрях лесных церковь васильгородскую и слышал ангелоподобное пение. И егда поведа, испусти дух и переселился в жизнь вечную… И познаху люди, что егда блаженный един ирмос: "Сей нареченный и святой день" слушал — сто годов протекло, и более. И восхвалиша господа и рекоша друг ко другу: "дивен бог во святых своих!"… И аз знаю путь к церкви васильгородской и могу указать тот путь несомненно спасения ищущему…