Анджей Стасюк - Девять

• Название: Девять
• Автор: Анджей Стасюк
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-352-00867-3

Анджей Стасюк – один из лучших и наиболее популярных писателей современной Польши – уже известен российскому читателю экзистенциальным триллером «Белый ворон». И вот впервые на русском – его новый роман «Девять».

Герой «Девяти», частный предприниматель недавней эпохи первичного накопления капитала, всеми правдами и неправдами пытается вернуть крупный долг. Он ищет денег у старых друзей и бывших жен, у случайных знакомых и «крестного отца» местного значения. Поиски эти оборачиваются трагикомическим путешествием по кругам современного ада с бандитами и сутенерами в роли бесов…

---

Везде одна болтовня, треск или обрывки незнакомых песен. В конце концов какая-то станция, тарахтевшая как пулемет, сообщила, что скоро два часа, и Павел вздохнул с облегчением.

«Чего только мы не делали вместе», – думал он, уставившись в окно. Голубое небо было близким и чистым. Дома казались плоскими, как аппликация из грязной бумаги, как картонная книжка-игрушка, где в вырезанных окошках появляются принцессы, Марьи-царевны, Иванушки и свинопасы. Только эта книжка для взрослых. Но крышка памяти захлопнулась раз и навсегда. В просвете между домами торчал Дворец со свежепозолоченным шпилем. Красный самолетик как раз летел мимо, таща за собой огромный гондон с надписью «ФЕНИКС». Тут он почувствовал, что не один, и обернулся. На вид ей было лет восемнадцать, но это, судя по всему, было ей безразлично. Бурый свитер, зеленая куртка, голубые подвернутые снизу джинсы и «мартенсы». На плече плетеная веревочная котомка. Девушка смотрела на него без всякого удивления, как на живую вещь.

– Я принесла ему еду, – сказала она, проходя в кухню.

– Его нет.

– А когда будет?

– Не знаю. Я его не застал.

– Что вам от него надо?

– Ничего. Шел мимо и зашел.

– Ему нельзя выходить.

– Почему?

– Долго не возвращается.

– Ты его девушка?

– Я приношу ему еду. Овощи. Он должен есть овощи, больше овощей. А ему подавай мясо. Это неправильно.

– Он болеет?

– Нет. Но есть мясо – это плохо. Все равно что питаться страданием и смертью. После этого нельзя оставаться нормальным.

– А после салата можно? Что ты несешь, детка?

Она вышла из кухни и повесила куртку на спинку стула. У нее была большая грудь. За стеной творилось неизвестно что. Самолетик сделал круг и летел теперь на восток, в сторону Воли.[21] Девушка закатала рукава. Латунные и медные браслеты зазвенели на запястьях. Она вернулась на кухню, взяла из раковины кастрюлю, из сумки лук-порей, морковь, цветную капусту, петрушку и начала все это нарезать брусочками.

– Газ отключили, – сказал Павел.

– Я знаю. Я сниму пломбу, а потом снова поставлю.

Грудь под свитером подскакивала в такт ударам ножа.

– Ему надо есть овощи. А то выйдет в город и наестся там всякой дряни из ларьков.

Он смотрел на нее, и его мысли перестали блуждать где попало. Осели на какое-то время, – было только два часа, и у него в запасе оставался еще целый час.

Стоя в дверях кухни, он рассказал ей почти все. Булькала кастрюля. Он чувствовал, что у него вспотел лоб. Может быть, от жара и пара, а может, он просто вспотел, ведя свой отрывистый рассказ, который она слушала вполуха, моя посуду и очищая раковину от липкой грязи, накопившейся за неделю. Он говорил и думал: «Ах… с ним, я ее больше не увижу, тем более что ей и так все это по барабану». Время от времени она бросала на него взгляд, словно хотела убедиться, откуда исходит звук, не радио ли это, будто его присутствие казалось ей не совсем реальным. На лбу у нее было несколько прыщей. Она сняла свитер. Осталась в черной хлопчатобумажной блузке:

– Не понимаю, зачем тебе надо было столько денег. Я, например, стараюсь ограничивать свои потребности. Самоограничение делает человека независимым. Если бы люди понимали, что все это им совсем не нужно… Надо жить в соответствии со своей сущностью, а не с тем, что тебе навязывают все кому не лень, чтобы вытянуть из тебя еще больше. Наверняка ты ешь слишком мало овощей, наверняка любишь мясо, поскольку тебе кажется, что это увеличивает твою агрессивность, силу и вообще. Ты должен есть овощи, понимаешь, это меняет сознание человека, и тогда ты будешь в ладу с самим собой, а не с тем шовинистически-христианским мировоззрением, которое разрешает убивать и съедать невинные создания, а ведь это ведет к возникновению хаоса в космосе, потому что человек является частью космоса, так же как растения и животные, которые, в конце концов, не сделали нам ничего плохого. Тебе надо есть цветную, белокочанную и брюссельскую капусту без соли, потому что она оказывает воздействие на верхний поясничный отдел, ведь блокирование энергии в этой области приводит к тому, что ты слишком близко к сердцу принимаешь материальные проблемы. Еще хорошо помогает соответствующий массаж.

– Дело в том, что я взял в долг деньги и теперь должен отдавать, а у меня их нет. Брюссельская капуста тут не поможет.

– Если бы ты вовремя начал, ты никогда бы не оказался в таком положении. Я, например, мысленно делю свое тело на семь частей и стараюсь ежедневно питаться овощами одной из семи групп. Это дает мне возможность жить в полной гармонии с собой и космосом. Ведь мы принадлежим космосу, скажешь, нет?

– Гагарин?

– Что?

– Космонавт такой.

– А, ты об этих фашиствующих технократах. Знаешь, что сказал Лао-Цзы?

– Знаю. Выше х… не прыгнешь.

– Что?

Он подумал, что, может, уже четырнадцать пятнадцать и самолет из Праги сейчас снижается где-нибудь над Жирардовом и Сохачевом и через десять минут приземлится на Окенче.[22] Потом вспомнилось далекое прошлое. Как они в большом зале ожидания на вокзале охотились за пустыми пачками от заграничных сигарет. Когда толпа редела, они принимались шарить в урнах или издали высматривали в пепельницах эти цветные коробочки. Кто смел, тот и съел, и плевать им было на чьи-то косые взгляды. Шлепали себе в серых мокрых кедах, а джинсы на них были из тех, что не меняют цвет даже после сотой стирки. Так было. Бело-зеленая «Суэц», бело-красная «Винстон», коричневая пластиковая «Филип Моррис», сине-желтая с золотом «555» – та самая марка, которую курил Мао. Если бы они об этом узнали, цена бы подскочила и за одну пачку можно было бы получить зеленую «LM» с кабриолетом или синюю «Данхилл». И еще серебряно-черную «Дезайр» и коричневый «Казбек», который никто не хотел брать. Высокие мужчины в темных костюмах и светло-голубых рубашках смотрели на них с улыбкой, а как-то раз, когда он рылся в пепельнице, один темнокожий тип дал ему полпачки «Мальборо», но того, красного, так что ничего особенного. Потом все пошли под бетонный навес, моросил мелкий дождь, корпуса самолетов выныривали из тумана – серебряные, гладкие, блестящие – и снова исчезали в нем. Может, тогда-то все и началось. В сто семьдесят пятом автобусе они доставали мятые пачки, рассматривали и читали надписи.

– Ничего, – ответил он и пошел в комнату.

За стеной кто-то долбил в стену, возможно чьей-то головой. Ему захотелось прочитать названия на корешках книг. Кое-как он разобрал, что большой черный – это Лондон, бордовый – Бустер и белый – Сухецкий. На мгновение ему показалось, что минуты падают на пол к его ногам, как капли ртути, дрожат, а потом катятся в угол под столик, где радио.

«Значит, пол здесь покатый», – подумал он.

Девушка выглянула из кухни и спросила, не хочет ли он ячменного кофе.

– Знаешь, он сделан из зерен грубого помола, поэтому его энергетическая структура осталась не нарушенной и…

– Тогда уж лучше массаж, – ответил Павел.

– Хорошо. Только сначала в туалет. Мочевой пузырь должен быть пустым, чтобы не было напряжения между органами. Тогда энергия сможет свободно циркулировать. Впрочем, вода и жидкость вообще негативно влияют…

– Ладно, иду.

Ванна с ржавчиной на дне, пожелтевший, как старая кость, унитаз. Он отлил в раковину, дернул за цепочку и хорошенько вымыл свой конец. Вода была холодная. На веревке висел зеленый камуфляж. Рядом с толчком лежала стопка газет. Павел присел посмотреть: «Разем», «Перспективы», «И т. д.», «Панорама». Видно, тот, кто тут жил, постепенно освобождался от движения времени. И нигде ни одного зеркала, которое могло бы отразить перемены.

«Просто идеальное место», – подумал Павел. Теперь безопасность имела запах хлорки и влажного бетона.

Девушка велела раздеться и лечь на живот. Вынула из сумки флакончик с желтой жидкостью.

– Это специальное масло, – сказала она.

Натерла ладони, а потом пустила тонкую струйку ему на спину. Он почувствовал холод, но когда она коснулась его кожи, перестал об этом думать. Начала с боков. Мяла сильно, почти грубо. Ногти у нее были коротко острижены. Потом ниже, аж до ягодиц, потом снова вверх. Хватала пальцами тело, словно это был толстый материал или резиновая оболочка манекена. Ему стало тепло, он почувствовал себя вещью и снова стал думать о безопасности, которая на этот раз ассоциировалась с резким запахом ее пота. Она не пользовалась дезодорантом. Он закрыл глаза и спрятал лицо в сгибе локтя. Ему казалось, что она черпает из его тела полными горстями, лепит из него шарики, кубики и непонятные, только что изобретенные ею фигуры, разбрасывает их по квартире, распихивает по углам, затыкает то под кухонную мойку, то за батарею, прилепляет под подоконник; эту материю поглощает пыль, которая облепляет ее, как детский пластилин, и никто-никто никогда уже о нем, Павле, не спросит. Это было совсем не больно. Он был как тесто, тяжелое и легко прилипающее к рукам. Нервы, кровь и зрение пропадали в этой массе, похожей на оконную замазку или полуживую плоть. Все новые куски легко отделялись от его тридцатичетырехлетнего тела, словно оно было одноразовой дешевой дрянью. Скоро он почувствовал холод на голых ребрах. Ее тонкая ладонь проскользнула внутрь и начала тискать легкие, кусок за куском извлекая их пористую ткань и лепя из нее розовые комки размером с пончик. Павел подумал, хорошо бы сохраниться в таком раздробленном состоянии, пусть его сознание угаснет, но не совсем, и когда-нибудь, неизвестно когда, пусть его снова слепят в соответствии с нормами того времени. Но потом ему пришло в голову, что квартира слишком мала и не сможет вместить его всего, в ней не найдется столько закутков, чтобы запрятать там все комки, кусочки и шарики. Ему совсем не хотелось оказаться на помойке, в глубине этого темного двора, где отовсюду, куда ни глянь, торчали стены, а в окнах мелькали белые рубашки – там размещались какие-то конторы, – но основными обитателями здешних мест все же были вечный полумрак и застывший воздух. И еще кошки. Они постоянно воевали за жратву в стальных контейнерах. По ночам их вопли заглушали шум с улицы. И хотя он собирался перевоплотиться в не совсем живую материю, эти вечно голодные твари наверняка бы его растерзали, уж попытались бы точно. Тут Павел почувствовал, что ее руки коснулись сердца.