Эдуард Скобелев - Завещание Сталина

• Название: Завещание Сталина
• Автор: Эдуард Скобелев
• Издательство: Русская правда
• Жанр: Политический детектив
• Год: 2005
• ISBN: 5-9243-0086-2

Эта книга известного белорусского писателя, поэта, прозаика, публициста, члена Союза писателей, государственного и общественного деятеля — главного редактора «Информационного вестника Администрации Президента Республики Беларусь» Эдуарда Скобелева стала суперпопулярной ещё задолго до выхода в свет. Автор через художественные формы романа о величайшем Лидере XX века доносит до читателя важнейшие проблемы современного человечества.

Для читателей-патриотов Великой России

---

Потом они готовили пиццу, и он заставил её выпить два бокала крепкого вина. Она чувствовала, что Борух совершает какой-то ритуал.

Когда она захмелела, Борух сказал, стуча волосатым пальцем по золотым часам:

— Через полчаса здесь будут мои друзья. Если ты угодишь им, мы заработаем три тысячи баксов. Пятьсот твои сразу и пятьсот потом, если у меня выгорит дельце. Ребята — похлеще Оси Бендера. Тот знал тысячу способов изъятия денег у совков, они знают в два раза больше. Ни Россия-сука, ощенившаяся сегодня ельцинами и примаковыми, ни засраный Запад перед ними не устоят: они орудуют руками и ногами. Только не рыпайся напрасно…

Борух, взявший её клятвенными обещаниями если не руки и сердца, то пятидесяти тысяч долларов отступного, использовал её как приходящую по звонку блядь и теперь продавал своему будущему компаньону. О женитьбе или о пятидесяти тысячах «зелёных» речь уже совершенно не заходила.

— Как же наши отношения и уговоры? — напомнила она, это сидело в ней постоянной занозой, вызывающей обиду и гниение всего организма.

— Потом — потом! — заорал Борух, злобно округлив глаза. — Отхватишь всё своё, не беспокойся!.. Не приставай, как панельная шлюха!..

Это была одна из бесчисленных пощёчин, которыми хлестала её судьба с тех пор, как на Курском вокзале застрелили её отца, редактора разорившегося издательства. Всё было подстроено, и убийство было, конечно, заказным. Отец тревожился за неё, Мару, и не раз говорил, что влип в осиное гнездо, из которого надо бежать. Убежать он не смог, не успел. Убийцы стреляли прямо в толпе… Но тела его она так и не увидела: о преступлении стало известно лишь после того, как отца похоронили…

Борух ничего не знал о её трагедии, это совершенно его не интересовало, он верил в то, что он и его друзья опрокинули СССР и теперь никто и никогда не отнимет у них власти над народами несчастной, оказавшейся без глаз и разума державы.

Ранний неудачный брак поломал её жизнь. Три года она была доброй матерью и примерной домохозяйкой, так пожелал муж. А затем три года убила на то, чтобы отделаться от негодяя, основавшего, как открылось, ещё две семьи, и тоже несчастные, полные лжи и откровенной наглости. Она прошла через долгие и унизительные суды, чтобы защитить своё право на сына, убедившись, сколько зла причиняет людям «демократия», защищающая денежных негодяев с гораздо большим эффектом, нежели порядочных людей.

Диплом, и без того слабенький, за шесть лет, проведённых в суете и пустых хлопотах, превратился в бумажку, с которой и соваться было неудобно.

В наиболее тяжкую пору подвернулся этот хмырь — Борух. Она сразу почувствовала — это чувствует любая женщина — что за его ухаживаниями стоит элементарная похоть.

Ах, вы, лимончики!

Ах, вы, лимончики!

Растёте вы у Фиры на балкончике!..

Борух напевал этот дурацкий куплет всякий раз, как входил к ней в квартиру. Он был лишён слуха на всё человеческое, но говорил только от имени всего человечества.

Отец впал в полосу неудач, получал мало и поддержать её не мог. И она решилась — ради сына — «пойти на амбразуру». Этой амбразурой и был Борух, которому она доверилась и который, конечно же, раскручивал свой очередной гешефт.

Это было падением после череды мощных ударов судьбы. Будь она суеверной, она приписала бы их сатанинской силе.

Она долго упорствовала. В сущности, Борух был ей не то что противен — просто омерзителен. От его потного, воловьи неповоротливого тела волнами исходила вонь, которую он пытался перебить ароматными спреями: запах получался совершенно тошнотворный — «дохлятина в кляре», как выражалась одна её знакомая.

Она долго упорствовала, боясь, что задохнётся, если «любовник» станет домогаться близости, и однажды рассказала про Боруха своей соседке по лестничной площадке Клавдии Ивановне, у которой часто оставляла сына.

— Он еврей, я не могу. Этот запах — убийственно…

Клавдия Ивановна, состарившаяся в залах детской библиотеки, целомудренная и наивная столько же, сколько и бедная, беззаветно верившая каждому слову официальной пропаганды, с жаром возразила:

— Ну, и что? Евреи нам, Маша, Христа подарили и принесли победу в Октябрьской революции!..

«Какого Христа, какую революцию? Не для нас, а для себя они «дарили» и «несли» — и Христа, и революцию. Всё — на чужих костях. Это же теперь каждый олух знает, кто прочёл хотя бы что-либо из Климова, Емельянова, Истархова, кто проявил настойчивость и разыскал «Протоколы сионских мудрецов»… Как можно жить, оставаясь в таком мраке?..»

Но Клавдия Ивановна нееврейских книг по еврейской истории не читала и о них ничего не слыхала, а если и слыхала, то считала всех авторов «агентами американского империализма», вот ведь какой сдвиг по фазе…

— Евреи и есть основной народ России, — уверенно говорил Борух, не только не заботясь о чужих национальных чувствах, но намеренно попирая их, стараясь унизить русских. — Есть численность, есть качество. Есть уголь и есть топка. Мой прадед шил сапоги для всей вшивой царской армии. Тогда это было как «Фольксваген» или «Опель»… Тогда в этой задрипанной стране техники совсем не было, всё пёхом, а как без сапог? Тридцать тысяч пар поставлял для военного ведомства… Ну, разумеется, он шил не сам, а объединял частных мастеров, давал им заказы. А дед? Дед состоял в одесской «ЧеКе», а после работал на кафедре Института красной профессуры… Нет, не совсем на кафедре, он заведовал хозяйственной частью, материальным обеспечением профессуры… Конечно, какие-то крохи перепадали. В те годы, рассказывает бабушка, она по три раза в год ездила в Крым. Один раз — в отпуск по путёвке, а два раза — с контрольной комиссией, тоже по месяцу и бесплатно, дед ей всё это устраивал, она ревизором была. И хотя без образования, освоила все ходы и выходы… Потом уже диплом достали. Даже парочку — на выбор… Хорошо жили тогда наши трудящиеся! Пока Ёська на трибуну не влез, свобода личности была полная. Дед каждый год в Америке посещал родственников. Родственники там свой пролетарский магазин держали, так дед им помогал налаживать деловые связи с Совдепией. Совдепия им в долларах платила на дело мирового раскрепощения личности. Инвестировала, как теперь говорят. Если коровку не доить, у неё сиськи отвалятся…

Первый раз Борух попытался передать её «напрокат» своему компаньону уже через неделю их отношений. Компаньон работал в какой-то комиссии горсовета и мог за взятку устроить захоронение на самом престижном кладбище. Люди в горе ничего не жалели, а банда никого не щадила: навар шёл густой. И что самое важное — полностью бесконтрольный.

Звали компаньона Авен. Представлялся он писателем-сатириком, хотя она никогда не встречала даже коротенького его рассказа в так называемых «юмористических» изданиях, особенно расплодившихся в годы народных слёз.

Борух сказал:

— Ты его не очень сторонись. Это нужный человек: и похоронит, и пропишет… Ничего, что он на вурдалака или на вампира похож — он золото на могилах копает. Это, знаешь, на Западе пластики, заменители, биметаллы, а у совков дефицитной эпохи, у мертвяков то есть, если пломба, то настоящее серебро, если коронка, то чистое золото…

Когда Борух нарочно выветрился в магазин за закуской, этот Авен расстегнул потёртые брюки и, осклабившись, предложил: «Погладь рукой, сто долларов дам!»

Она подумала в ту минуту, что этот тип вполне мог совершать половые акты с мёртвыми. Лоб приплюснутый, уши вразлёт, ноги короткие и кривые, глаза бессмысленные, как у козла. Даже странно, что слова выговаривает, такой только блеять должен.

— Ещё чего, юморист! — отрезала она, передёрнувшись от брезгливости. — Проваливай, иначе всё передам Боруху!

— Так он не против, чтобы ты заработала — осклабился Авен.

Она встала, чтобы уйти, он ухватил её толстенными ручищами, повалил и стал рвать на ней прозрачные трусы. Она сопротивлялась.

— Русская баба, — повторял, кряхтя от натуги, Авен, — не французское мыло, не смылится!..

И тогда она ударила его коленом в пучеглазую, небритую морду. Он вскрикнул и отвалился, держась за нижнюю челюсть. Сквозь толстые пальцы закапала кровь.

— Только притронься, слизняк, башку размозжу!..

Тут явился Борух: его очень интересовали итоги. Увидел компаньона, что сидел на стуле, промокая рот окровавленным полотенцем.

— Второй фронт, — хохотнул Борух. — Доблестные союзники не прорвались. Арденны!..

— Я эту твою… Жизель живой закопаю, — заматерившись, пригрозил Авен. — Уже досье собираю…

— Всё — по прейскуранту, господа, — неопределённо сказал Борух. — Надо было вначале расшпилить кошелёк, а ты привык расшпилять ширинку!..

После того случая она укрепилась в решении как можно скорее отделаться от Боруха, наверняка зная, что ничего от него не получит, что её просто облапошили, — ремесло, которым в совершенстве владели эти развратные типы.