Владислав Крпивин - Дагги-Тиц

• Название: Дагги-Тиц
• Автор: Владислав Крпивин
• Жанр: Детская проза

---

Один раз он увидел, как у остролицего лохматого Эдика от злости и отчаянья пожелтели коричневые глаза и сжались кулаки. «Щас вдарит по шее», — почти с облегчением подумал Инки.

Эдик не вдарил. Он обмяк, сел по-турецки на ковер и, глядя снизу вверх на Инки, тонко завопил:

— Ну, пойми же, наконецё что ты сейчас не второклассник Гусев! Вот ни настолечко!

— А кто? — обалдело сказал Инки.

— Ты муравей! Из травяной чащи! И главная твоя забота: как быть с бестолковой стрекозой? И больше никакая! Об этой думай! Тогда все получится!

— Да, Инки, постарайся, — попросила его Полянка. И потянулась мизинцем к уголку его глаза.

— Да, Инки, попробуй, — вдруг жалобно повторил и Эдик.

Он раньше слышал, конечно, как Янкина говорит Гусеву «Инки», но сам  никогда так его не называл. А тут вдруг…

Инки сердито втянул носом воздух. И стал «пробовать».

Едва ли он всерьез обрел актерское уменье, но ведь многого и не требовалось. Постоять, посмотреть на бестолковую (но красивую) стрекозу, укоризненно и с жалостью, покачать головой — черным картонным шаром с загнутыми усами-антеннами и прорезью для лица. И продекламировать:

Ты все пела?
Ты все пела!
А работать не хотела.
Как зимою будешь жить?
Как теперь с тобою быть?

Ты, конечно, виновата,
Но куда тебя девать-то?..
Ладно, заходи скорей!

После этого стрекоза Полянка вспорхнет и радостно бросится к нему:

Ой, спасибо, муравей!

Она даже повиснет на одну секунду у него на шее и подрыгает ногами в зеленых колготках и серебристых туфельках.

На репетициях у Инки при этом каждый раз останавливалось дыхание и он замирал. Но не окостенело, а радостно…

И он почти приучил себя не стесняться.

И на утреннике без боязни вышел на сцену («Я ведь не Гусев и даже не Инки, я муравей, житель травы!»).

Сначала все шло, как надо. Инки говорил нужные слова и двигался, как положено степенному деловитому насекомому. Но… после фразы «ты, конечно, виновата»  он понял, что забыл все дальнейшие слова. Как отрезало!

Паника накрыла Инки тугой волной. Не продохнуть. А спрятанный у глаза сосудик заколотился, будто пойманный за крылышко кузнечик. Чтобы прижать его, Инки поднял руку, но палец ткнулся в твердость искусственной головы. Инки так и обмер — с оттопыренным локтем и пальцем, приткнутым к черной выпуклости лакированного картона. Наверно, сквозь круглый лицевой вырез все видели беспомощно открытый Инкин рот… А время тянулось, будто  жвачка… Наконец кто-то внутри у Инки ткнул его кулаком в поддых. И вздрогнувший Инки торопливо, деревянно договорил оставшиеся строчки.

Полянка вскрикнула радостно и тонко:

Ой, спасибо, муравей!

И, как полагается, повисла на Инкиной шее. В зале хлопали. Едва ли актерским талантам Гусева и Янкиной (какие там таланты!). Скорее — неожиданному финалу всем известной басни. Наверно, радовались, что зеленая стрекоза с хрустящими целлофановыми крыльями не погибнет среди инея и мерзлой травы. Радовался этому и слегка очухавшийся Инки. Полянка держала его за взмокшие пальцы, и они вдвоем кланялись шумному залу. Инки, впрочем, не кланялся, а просто мотал картонной головой, стараясь, чтобы круглая «зрительная» дыра в ней не съезжала в сторону. И хотел, чтобы все скорей кончилось…

Когда переодевались за кулисами, режиссер Эдик похлопал Инки по плечу.

— Ну, дружище, ты превзошел себя! Так изобразил муравьиные размышления! Философское молчание, палец у виска. «Быть или не быть…»! Прямо Смоктуновский!

— Кто? — подозрительно переспросил Инки. Он в этот момент повторно переживал жуть своей забывчивости, и во всем ему чудилась насмешка.

— Смоктуновский, — повторил Эдик. — Твой тезка. Ты Иннокентий и он тоже… Не слыхал про такого артиста? До сих порзнаменитый, хотя давно уже умер…

Инки помотал головой. Он вообще ни про каких артистов не слыхал. Разве что про Аллу Пугачеву — потому что она чересчур громко орала свои песни, а Марьяна при ее выступлениях пускала телек на полную мощь: «Я обожаю! Вот это женщина…» Но Смоктуновский был явно не женщина и, к тому же, Иннокентий. И что-то похожее на интерес шевельнулось у Инки. Он буркнул с неуклюжей усмешкой:

— Тоже муравьев играл, что ли?

— Он много кого играл. И прежде всего Гамлета в великом фильме Козинцева… Да ты ведь, небось, не слыхал о Гамлете?

Инки когда-то что-то слыхал, краем уха. Вроде бы этот парень где-то вещал известные слова: «Быть или не быть?» Но где и зачем, Инки не помнил. Поэтому только шевельнул плечом.

— Кстати, завтра вечером этот фильм будет по  каналу «Культура», — сообщил Эдик. — Две серии. Советую глянуть. Едва ли проникнешь во всю глубину, но, может, что-то и отложится в твоей еще незамутненной душе…

Инки на эти слова (тем более, что сказанные с подначкой) особого внимания не обратил. Но вспомнил их на следующий день, когда Марьяна голосила по мобильнику какой-то подружке:

— Нет, лапонька, мы с Виком сегодня никуда не пойдем! Будет продолжение сериала «Невеста из Рио-Гранде», я так мечтала его увидеть…»

— Зря мечтала, — сумрачно встрял Инки, чтобы сразу утвердить свои позиции. — Сегодня я буду смотреть свое кино.

Конечно, были большие вопли. Особенно, когда Марьяна узнала, какое кино интересует Инки.

— Да что ты там поймешь! Это фильм для всяких… у которых крыша сдвинута!

— А я такой и есть.

— А если такой, то сиди и лучше книжку читай. А то одни тройки в табеле! А к экрану нечего соваться на ночь глядя!

В ответ на это Инки сказал «фиг тебе» и в восемь вечера, заранее, прочно уселся в кухне перед телевизором. Мол, попробуй оттащи. Марьяна и не вздумала пробовать — себе дороже. В отместку она не стала готовить ужин (на что Инки было наплевать — молока из холодильника и половинки батона ему вполне хватит; а кроме того, он умел готовить глазунью с ливерной колбасой и луком). Вместе с Виком Марьяна гордо отправилась смотреть дурацкую «Невесту» к каким-то знакомым. «А что нам делать? Это же не наша квартира, не наш телевизор…»

Инки дождался начала фильма (старого, черно-белого), увидел на экране чадящие факела и услышал сумрачную музыку…

Эдик оказался прав: второклассник Гусев не проник «во всю глубину». То есть далеко не все понял, что и как там в этом длинном двухсерийном кино. И знаменитое «Быть или не быть» прослушал равнодушно. Однако не отрывался до конца. И кое в чем разобрался. Прежде всего в том, что Гамлет просто задыхался от одиночества. Правда, был у него там один друг, но какой-то вареный, беспомощный. Только и сумел, что слегка утешить перед смертью… А больше всего оказался для Инки понятен поединок в конце фильма. Совсем не похожий на бои киношных мушкетеров и пиратов. Те бои тоже нравились Инки, но здесь было совсем другое. Не просто драка на шпагах, а… вот это действительно «быть или не быть»! Словно судьба самого Инки зависела от исхода. Или даже судьба всего белого света. И белый свет оказался спасен (Инки тоже!), потому что Гамлет защитил их собою. Это Инки не смог бы объяснить связно, однако ощущал душой (и вот удивительно — сосудик у глаза ни разу не вздрогнул, хотя набухли под ресницами капли)…

Марьяна и Вик долго не возвращались, фильм кончился, Инки взял длинную линейку и, словно гибким клинком, начал рассекать в воздухе обступившее зло. Он изгибался, распластывал себя в длинных выпадах, защищался от ударов, делал круговые отмашки, рубил невидимые (и в то же время черные) щупальца. Да, зло ему виделось не людьми, а сплетением колючих стеблей и ядовитых лиан. Он изрубил их и упал на тахту. И уснул, не выпустив меча…

Потом фильм в Инкиной памяти потускнел, приглох, но не забылся полностью. Иногда Инки снова сражался со злыми силами. Не с людьми, а с обступившими черными джунглями, которые надо было искрошить на кусочки. Ощущение свой гибкости, силы и ловкости всегда приносило радость, хотя и выматывался Инки немало. Сражался так он всегда только в одиночестве — или когда не было никого дома, или где-нибудь на задворках, в сухом репейнике и бурьяне.

Иногда Инки казалось, что он защищает обессилевшую, застрявшую в зарослях стрекозу…

А где она была теперь, эта Стрекоза?

В первые дни каникул Полянку отправили в какой-то летний лагерь, она обещала, что вернется через месяц, а пропала насовсем. Инки приходил к ней домой, а соседи там сказали, что все семейство Янкиных неожиданно куда-то переехало. «Нам откуль знать, в какие края? Они не докладывали. Дело известное, папаша военный, снялись в одночасье, сказали, что дочку заберут прямо из лагеря…»

Вот и все, не стало Полянки. «Может, напишет? — думал иногда Инки. И сам же говорил себе: — А куда? Она же и дома-то у меня не была ни разу, адреса не знает…»