Михаил Жванецкий - Сборник рассказов

• Название: Сборник рассказов
• Автор: Михаил Жванецкий
• Жанр: Прочий юмор

В сборник вошли: Послушайте; Посидим; Портрет; Воскресный день; Помолодеть! ; Начальное образование; Кочегаров; День; Везучий и невезучий; Куда толкать? ; В век техники; Берегите бюрократов; Когда нужны герои; Участковый врач; В магазине; Вы еще не слышали наш ансамбль; Что охраняешь, товарищ? ; Нормально, Григорий. Отлично, Константин. ; Собрание на ликеро-водочном заводе; Сосредоточенные размышления; Полезные советы; Доктор, умоляю; Колебаний у меня нет; О воспитании; Давайте сопротивляться; Каждый свой ответ надо обдумывать; Дефицит; В греческом зале; Для вас, женщины; Ранняя пташка; Темные проблемы светлой головы; Холодно; Если бы бросил; Ненаписанное письмо; Твой; Ваше здоровье; Фантаст; Алло, вы меня вызывали? ; Специалист; Он таким не был; Он – наше чудо; Тараканьи бега; Довели; Нюансы; Сбитень варим; Ночью; Женский язык; Дай ручку, внучек; Я прошу мои белые ночи; Ставь птицу; Обнимемся, братья; Нашим женщинам; Давайте объединим наши праздники; Как делается телевидение; О дефиците; За все – спасибо; Автобиография; Карта мира; Как шутят в Одессе; Двадцатый век; Монолог мусоропровода; Диалоги директора; Так жить нельзя; Как это делается (опыт политической сатиры);

---

– Как вам, удобно, неудобно?

– Удобно, – говорю, – очень.

Он взял и укоротил промежутки между сиденьями. Теперь не удобно.

Дефицит

Послушай меня, дорогой. Что я тебе скажу. Все идет к тому, что всюду все будет, изобилие будет. Но хорошо ли это будет? Подожди, не торопись, ты молодой, горячий, кровь играет. Я сам был огонь, сейчас потух немного, хотя дым еще идет иногда... С изобилием не надо торопиться. Почему?.. Ты идешь по улице, встречаешь меня.

– Здравствуй, дорогой. Заходи ко мне вечером.

– Зачем?

– Заходи, увидишь.

Я прихожу к тебе, ты через завсклад, через директора магазина, через товароведа достал дефицит. Слушай, ни у кого нет – у тебя есть. Я попробовал – во рту тает. Вкус специфический. Я тебя уважаю. На другой день я иду по улице, встречаю тебя.

– Здравствуй, дорогой. Заходи ко мне вечером.

– Зачем?

– Заходи – увидишь.

Ты приходишь ко мне, я через завсклада, через директора магазина, через товароведа, через заднее крыльцо достал дефицит. Слушай, ни у кого нет – у меня есть. Ты попробовал речи лишился. Вкус специфический. Ты меня уважаешь. Я тебя уважаю. Мы с тобой уважаемые люди.

В театре просмотр, премьера идет. Кто в первом ряду сидит? Уважаемые люди сидят: Завсклад сидит, директор магазина сидит, сзади товаровед сидит. Все городское начальство завсклада любит, завсклада ценит. А за что? Завсклад на дефиците сидит. Дефицит – великий двигатель специфических отношений. Представь себе, исчез дефицит. Я пошел в магазин, ты пошел в магазин, мы его не любим – он тоже пошел в магазин.

– Туфли есть?

– Есть.

– Черные есть?

– Есть.

– Лакированные есть?

– Есть.

– Черный верх, белый низ есть?

– Есть.

– Белый верх, черный низ есть?

– Есть.

– 42-й, самый ходовой, есть?

– Есть.

– Слушай, никогда не было. Сейчас есть.

– Дамские лакированные, бордо с пряжкой, с пуговицей есть?

– Есть.

Ты купил, я купил, мы его не любим – он тоже купил. Все купили. Все ходим скучные, бледные, зеваем. Завсклад идет – мы его не замечаем. Директор магазина – мы на него плюем. Товаровед обувного отдела – как простой инженер. Это хорошо? Это противно. Пусть будет изобилие, пусть будет все. Но пусть чего-то не хватает.

В греческом зале

Дали этим женщинам два выходных, так они прямо с ума посходили. Убивают время как попало. Вместо того, чтобы отдохнуть... В прошлое воскресенье потянула она меня на выставку. Вернисаж какой-то... Я думал музей как музей. А это не музей, а хуже забегаловки: Горячего нет, один сыр и кофе. В Третьяковке хоть солянка была, а на Вернисаже одна минеральная. Нет, думаю, тут не отдохнешь...

А воскресенье проходит.

Пока экскурсия таращилась на статую, я выскочил, прихватил на углу. Только разложился, газетку постелил, вахтерша прицепилась:

– В греческом зале, в греческом зале, как вам не стыдно.

Аж пенсне раскалилось. Я ей так тихо возражаю:

– Чего орешь, ты, мышь белая?.. Ты здесь каждый день дурака валяешь, а мне завтра на работу. Стакан бы лучше вынесла... Видишь, человек из горлышка булькает? ...Что селедку?.. Кто селедку?.. Какую селедку?.. Ну, селедку развернул у него на плече... А что ему сделается? Двести лет стоял, еще простоит, а у меня выходной кончается, поймешь ты, коза старая? ...Кто аполлон?.. Я – аполлон? Он – аполлон. Ну и нехай себе аполлон... Повесил я ему авоську на руку, а куда вешать, на шею?

Вот народ... Никакой культуры. Еле от нее отбился. Хорошо еще, ребята поддержали... А на часах уже три. А я еще с продуктами и ни в одном глазу. А уже три на часах.

Стал искать, чем консервы открыть. Бычки в томате прихватил. Вот умора. Вот смех. Музей, музей – нечем банку открыть. Хоть убейся. Куда я только не лазил. Приспособился под конем... Железяку какую-то оторвал, только ударил, как заверещит, у меня даже банка выпала. Вахтерша с указкой. Ну? Я ей из-под коня так тихо замечаю:

– Чего ты дребезжишь? Что я, тебя трогаю или кусаю кого? Ты себе, я себе, они себе...

Хорошо, ребята меня поддержали, вроде все уладилось... Так штопора нет. Вот музей... Тут я ей совсем тихо, ну, тихо совсем.

– Слышь, штопор есть?

– Это итальянская живопись 17-го века.

– Ты не поняла, – говорю, – я тебя не спрашиваю, где брала живопись, я спрашиваю, штопор есть?

– Вы понимаете, что вы говорите, здесь вокруг живопись.

– Понимаю, а ты без штопора можешь открыть? Я же об пол буду стучать, мешать. А вокруг живопись...

Намучился. Оторвал от этого же коня еще одну железяку, пропихнул внутрь, но настроение уже не то... В какой-то гробнице в одиночку раздавил кагор в кромешной тьме, в антисанитарных условиях... Бычки, конечно, руками хватал... Хорошо, грузин стоял на камне, я у него кинжал вытащил, колбасу хоть порубил на куски.

Когда из гробницы вылез, еще мог экскурсию продолжать, хоть в паутине и бычках... Но они исчезли. Так что воспринимал в одиночку... Поковырял того грузина – мура, опилки, дурят людей. А тот железный, что на лошади сидел, тот ничего, крепкий... Меч я у него из кулака вырвал, а щит рвал, рвал, не идет неплохое качество.

Ну а в целом потерял выходной, угробил. Хорошо еще, вечером в скверике врезали «зверобой» и закусили с колен... Хоть как-то отдохнули. Теперь, говорят, в большом театре «столичная» появилась, только билет на «чародейку» надо брать. Почем же у них сто грамм?

Для вас, женщины

Я не знаю, как для вас, но для меня 8 марта – второй день рождения. Я холостяк. Не старый. Мне 18 до 17-го года, плюс 51, минус подоходный, плюс бездетность. Я по профессии бухгалтер. И того мне... 69 С

копейками.

Все друзья хотят меня женить, потому что люди не выносят, когда кому-нибудь хорошо. Но я не спешу. 69 – время еще есть. С моим возрастом, о котором я сказал выше, с моими данными, о которых я скажу ниже, я мог бы женить на себе весь балет большого театра, но я не тороплюсь. Мне говорят:

– Слушай, Сигизмунд, для тебя есть девушка в Ташкенте, стройная, как козочка, ароматная, как персик.

– В Ташкенте. Улица навои, 65, вход со двора, налево, отдельная квартира с отцом?

– Да.

– С черными глазами, заикается?

– Да.

– Тетя болела желтухой в 36 году?

– Да.

– Хорошая девушка, но зачем привязывать себя к одному месту?

Я всю жизнь менял адреса и места работы, менял, когда мне не нравился пейзаж за окном или голоса сотрудников. Зачем же мне затихать вдали? И я сказал себе: «Сигизмунд, тебя рано отдавать, ты еще не все взял от жизни». И я сбежал к одной врачихе. Доцент. Вот такая толстая диссертация, и тема интересная – что-то там в носу. Такая умная женщина. Бывало по радио: «Буря мглою небо кроет...»

– Откуда это, Сигизмунд?

Я только открывал рот и напрягал память, как она говорила:

– Ты прав – это Пушкин.

С ней я пошел дальше всех, с ней я дошел до загса. У меня уже был букет, мы с ее мамой перешли на «ты», а папа подарил мне белые тапочки. И тут я сказал себе: «Стой, Сигизмунд. Она чудесная женщина со всеми удобствами, с горячей водой, в прекрасном районе, но умна угнетающе». С таким же успехом можно жить в библиотеке или спать в машиносчетной станции.

И я бежал к третьей. Та ничего не соображала, и я почувствовал себя человеком. Я сверкал остроумием, я пел и решал кроссворды. А она сидела раскрыв рот. Когда человек, раскрыв рот, смотрит на вас целый день, это приятно. Но через месяц это начинает раздражать. Я ей говорю: «Закрой рот, я уже все показал». И хотя был ужин, и нас поздравляли, и ее папа подарил мне белые носки, я сказал себе: «Стоп, Сигизмунд, шутки шутками, но могут быть и дети». И я бежал домой... Где из живых людей меня ждет только зеркало.

Но сегодня, женщины, у нас с вами большой день... Я чувствую, что я созрел. Сегодня я выгляжу, как никогда. У меня еще стройная фигурка, блестящая в некоторых местах голова, слегка подкашивающиеся ноги, небольшое пришептывание при разговоре, посвистывание при дыхании и поскрипывание при ходьбе, но если меня в тихом месте прислонить к теплой стенке, со мной еще очень, очень можно поговорить. О 8 марта, о весне, о вас, женщины...

Готовьтесь, птички. Я еду к вам на трамвае.

Ранняя пташка

А я с утра уже... Ох, люблю я с утра... Эрли берд, ранняя пташка, – это я. Как идет. Сначала колом, потом соколом, потом мелкими пташками. С утра ее возьмешь, всю ломоту снимает.

Итальянский коньяк привез наш советский товарищ, «шпок» называется. Это да. Шпокнули мы по первой – сразу стала голова проясняться. Шпокнули по второй – голова ясная, как стеклышко. Шпокнули по третьей свет невозможный, яркий. Сам легкий, как ангел. Все соображаешь. Я из своего окна Невско-Печерскую лавру увидел. Первый раз, никогда не видел. Обострилось все. Еще по стакану дали себе – вижу странное здание на горизонте, но не могу черты разглядеть. Добавляю. Всматриваюсь – он. Точно, университет. Мгу. Московский. Из Одессы вижу. Шутка сказать, зрение обострилось до орлиного. Коньячок... «Шпок» называется...