Виктор Пелевин - Священная книга оборотня

• Название: Священная книга оборотня
• Автор: Виктор Пелевин
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-08445-2

Настоящий текст, известный также под названием «А Хули», является неумелой литературной подделкой, изготовленной неизвестным автором в первой четверти XXI века. Большинство экспертов согласны, что интересна не сама эта рукопись, а тот метод, которым она была заброшена в мир. Текстовый файл, озаглавленный «А Хули», якобы находился на хард-диске портативного компьютера, обнаруженного при «драматических обстоятельствах» в одном из московских парков. О срежиссированности этой акции свидетельствует милицейский протокол, в котором описана находка. Он, как нам представляется, дает неплохое представление о виртуозных технологиях современного пиара.

---

Она действительно уникальна. Тебя дезориентировали: еще ни у кого не стало больше денег от того, что они „покрутились“ вокруг этой публики. Денег от такой процедуры может стать только меньше, иначе элита не была бы элитой. В древние времена в Поднебесной любой чиновник стремился принести пользу на всеобщем пути вещей. А тут каждый ставит на этом пути свой шлагбаум, который поднимает только за деньги. И суть здешнего общественного договора заключена именно в таком подъеме шлагбаумов друг перед другом.

Элита здесь делится на две ветви, которые называют „хуй сосаети“ (искаженное „high society“)[11] и „аппарат“ (искаженное „upper rat“)[12]. „Хуй сосаети“ – это бизнес-коммьюнити, пресмыкающееся перед властью, способной закрыть любой бизнес в любой момент, поскольку бизнес здесь неотделим от воровства. А „аппарат“ – это власть, которая кормится откатом, получаемым с бизнеса. Выходит, что первые дают воровать вторым за то, что вторые дают воровать первым. Только подумай о людях, сумевших построиться в это завораживающее каре среди чистого поля. При этом четкой границы между двумя ветвями власти нет – одна плавно перетекает в другую, образуя огромную жирную крысу, поглощенную жадным самообслуживанием. Неужели ты захочешь крутиться вокруг этого чавкающего уробороса? Так называется алхимический символ – кусающая себя за хвост змея, – но в нашем случае здесь проглядывают скорее урологические коннотации.

Реформы, про которые ты слышала, вовсе не что-то новое. Они идут здесь постоянно, сколько я себя помню. Их суть сводится к тому, чтобы из всех возможных вариантов будущего с большим опозданием выбрать самый пошлый. Каждый раз реформы начинаются с заявления, что рыба гниет с головы, затем реформаторы съедают здоровое тело, а гнилая голова плывет дальше. Поэтому все, что было гнилого при Иване Грозном, до сих пор живо, а все, что было здорового пять лет назад, уже сожрано. Здешний „upper rat“ мог бы рисовать на своих знаменах не медведя, а эту рыбью голову. Хотя медведь – тоже остроумный выбор: это международный символ экономической стагнации, к тому же есть выражение „брать на лапу“. У эскимосов насчитывают тридцать слов для описания разных видов снега, а в современном русском – примерно столько же идиом для обозначения дачи взятки должностному лицу.

Но русские все равно любят свою страну, а их писатели и поэты традиционно сравнивают этот порядок с гирей на ноге волшебного исполина – иначе, мол, помчался бы слишком быстро… Ох, не знаю. Уже давно не видно никакого исполина, а только нефтяная труба и висящая на ней крыса, делающая себе мистический автокефальный уроборос. Иногда мне кажется, что единственная цель русского существования – тащить ее по заснеженной пустыне, пытаясь найти в этом геополитический смысл и вдохновить им малые народы.

Если разобрать еще два связанных между собой аспекта местной культуры – строго табуированную лексику, на которой происходит повседневное общение между людьми, и законы, по которым общепринятый уклад жизни является уголовным преступлением (что накладывает на лица всех жителей несмываемую печать греха), – получится краткое описание гештальта, к которому ты собираешься в гости. Вообще этот список можно продолжать бесконечно: в него попадут сейфовые двери квартир, метафизические блокбастеры, в которых добро дает кормиться злу за то, что зло дает кормиться добру, и так далее. Но хватит об этом.

Лучше поделюсь профессиональными наблюдениями о перспективах здешней карьерной девушки („карьерная“ от слова „карьера“, а не „карьер“). Есть одна тюремная игра, которую интеллигенты называют „Робинзон“, а интеллектуалы – „Ultima Thule“. Заключается она в следующем: мужчина садится в бадью с водой таким образом, что над поверхностью оказывается только головка его пениса. Затем он вынимает из спичечного коробка заранее заготовленную муху с оторванными крылышками и выпускает ее на этот маленький островок. Наблюдение за бесцельными блужданиями несчастного насекомого по крайней плоти (отсюда название игры) и составляет суть этого мрачного северного развлечения. Это медитация над безысходностью существования, одиночеством и смертью. Катарсис здесь достигается за счет стимуляции головки члена, которую производит муха, быстро перебирая своими лапками. Существует разновидность этой игры, которую интеллигенты называют „Атлантида“, а интеллектуалы – „Китеж духа“. Но подробности здесь настолько мрачны, что я не стану портить тебе сон, приводя их.

Поверь, сестричка, приехав сюда, ты будешь чувствовать себя бескрылой мухой, блуждающей по островам архипелага, о котором все главное уже сказал человечеству Солженицын. Стоит ли менять твое море и солнце на эту трудную судьбу? Да, денег здесь больше. Но поверь, у здешних обитателей все они уходят на то, чтобы хоть понарошку, хотя бы в героиново-алкогольном дурмане, приблизиться к тому потоку счастья и радости, в котором проходит твоя жизнь.

И последнее – раз уж ты заговорила о сверхоборотне. Я абсолютно уверена, что все легенды о нем следует понимать как метафору. Сверхоборотень – то, чем может стать любой из нас в результате нравственного самоусовершенствования и максимального развития своих способностей. Ты являешься им в потенции уже сейчас. Поэтому искать его где-то снаружи – означает заблуждаться. Я не стала бы тратить время, убеждая в этом И Хули или ее мужа (на которого любопытно было бы взглянуть, пока еще можно). Но ты, сестричка, с твоим ясным умом и правдивым сердцем, должна это понимать.

Люблю и помню,

твоя А».

Была такая китайская комедия семнадцатого века – «Две лисы в одном городе». Москва – очень большой город. Значит, здесь могли быть очень большие проблемы. Но меня ни капельки не останавливали подобные опасения – честное слово, я думала только о счастье сестрицы. Если в своем письме я и сгустила краски, то исключительно из заботы о ней – пусть подольше погреется на солнышке, счастье совсем не в деньгах. А про сверхоборотня я написала ей самое главное, в этом я была уверена полностью. В следующий раз надо будет напомнить ей, чтобы она работала только по методике «невеста возвращает серьгу».

Серьга… Мне вдруг пришла в голову восхитительная мысль, и я кинулась к металлическому ящику, где хранились украшения и всякая драгоценная мелочь. То, что мне было нужно, нашлось сразу – пара серебряных сережек лежала на самом верху.

Я открыла свой старенький «leatherman» с крохотными плоскогубцами (одна из первых моделей, сейчас таких уже не делают), аккуратно отцепила от сережек крючки, и вскоре у меня на ладони лежало нечто потрясающее. Это были серьги в виде колец на серебряных крючках, которые по цвету практически сливались с платиной. Одна серьга была с брильянтом побольше, другая с брильянтом поменьше. Так, по-моему, никто еще не делал. Увидят – украдут идею, подумала я. Но что с этим поделать…

Надев серьги, я посмотрела на себя в зеркальце. Выглядело супер. Было ясно с первого взгляда: в моем ухе не серьги, а именно кольца, подвешенные вместо сережек. Кроме того, было видно, что кольца дорогие – бриллианты восхитительно играли в пыльном луче света, освещавшем мое жилище. Самый шик – дорогая вещь в оправе из демонстративного презрения к дороговизне, соединение идеалов финансовой буржуазии и ценностей шестьдесят восьмого года в одном эстетически целостном объекте, который обещает, что хозяйка даст не только Абрамовичу, но и Че Геваре, и даже туманно намекает, что Абрамовичу она собирается дать только временно, пока не подтянется Че Гевара (Че Гевара тут, естественно, ни при чем, и давать ему никто не собирается – просто девушка предполагает, что на такую блесну Абрамович лучше клюнет). Словом, то, что доктор прописал.

Впрочем, видала я этого доктора в гробу. Я таких докторов за две тысячи лет насмотрелась – все они что-то прописывают, а человеческая душа раз за разом верит в один и тот же обман, несется на скалы мира и расшибается о них насмерть. И снова несется, несется – как в первый раз. Живешь на берегу этого моря, слушаешь шум его волн и думаешь – счастье, что каждая волна знает только о себе и не ведает прошлого.

*

Мне, конечно, дарят такие кольца и брошки не за совершенство моей души, которое современные люди постичь не в силах. Они ценят исключительно мою физическую красоту – мучительную, двусмысленную и сокрушительную. Я хорошо знаю ее силу – изучила за много сотен лет. Но после встречи с Александром я отчего-то потеряла обычную уверенность в себе. Не помню, чтобы время когда-нибудь тянулось так медленно – два дня, которые я дожидалась его звонка, показались мне вечностью. Минуты улитками переползали из будущего в прошлое, я сидела у зеркала, вглядывалась в свое отражение и размышляла о красоте.