Илья Штемлер - Архив

• Название: Архив
• Автор: Илья Штемлер
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1991

«В тихом омуте черти водятся», — говорит пословица… Можно ли представить более «тихое» учреждение, нежели архив? Но верна пословица! Вот об этой, скрытой от постороннего взора, жизни архива и пойдет разговор в романе. Бескорыстие и злой умысел. Любовь и ненависть. Неустроенность и одиночество одних и видимое благополучие других. Трагическая гибель одного персонажа романа и смерть другого в результате навета…

Все эти перипетии — на фоне повседневного быта архива в сравнительно недалеком 1982 году.

---

После Образцова директором архива стал милицейский майор в отставке. В те времена архивы относились к Министерству внутренних дел, и появление директора с персональной милицейской пенсией было не такой уж редкостью. Утомленный многотрудной борьбой с нарушителями соцзаконности, бывший чин смотрел на сотрудников с некоторым подозрением. Всерьез его никто не принимал. Человек совершенно не компетентный в архивных вопросах, он целыми днями пропадал в исполкоме, в райкоме, а когда и присутствовал на работе, то найти его можно было только с помощью розыскных собак — зайдет, бывало, в хранилище, присядет с каким-нибудь делом за стол да и посапывает в обе ноздри. И придраться нельзя — занят директор, изучает материал. Единственный толковый шаг он сделал — привлек на работу в архив Гальперина, несмотря на противление отдела кадров. Этот поступок смягчил отношение Софьи Кондратьевны к директору. Ей давно хотелось работать с Гальпериным, которого она знала по университету… Был у директора один пунктик — отдел специального хранения, так называемый «спецхран». Помещение, где собирались документы, не подлежащие оглашению. Кто-кто, а он, человек из управления внутренних дел, представлял, какие документы держат в строгой изоляции.

Директор поставил дополнительную металлическую дверь, навесил хитроумных замков, ключи от которых хранил в сейфе.

А вообще-то директор-милиционер оказался на миру человеком безвредным, и в таком качестве он держался на плаву лет десять, пока не отнялась речь. По этому поводу возникла черная шутка: «Продолжал бы работать. Никто и не заметил бы, что у него отнялась речь». Но в целом жалели своего «постового». Кого еще пришлют на его место?!

Лично Софья Кондратьевна как-то остыла к вопросу, кто будет занимать место в кабинете на втором этаже. А директора сыпались в архив, как из рваного кулька. Задержатся на полгода-год — и исчезают. Точно архив был пересыльным пунктом с одной номенклатурной должности на другую. Даже лиц начальников не запоминали. Случались и курьезы. Так, прислали директора, которого никто и в глаза не видел: пока он оформлялся, подоспел приказ о его увольнении…

Наконец, в кабинет вступил Захар Савельевич Мирошук. И довольно успешно директорствовал несколько последних лет… Софья Кондратьевна с ним ладила. Иной раз и возникали острые углы, но оба старались их обходить. Мирошук сразу понял, что Тимофеева орешек твердый и нет смысла накалять с ней отношения.

…Тимофеева накручивала ватные жгуты и бросала их в чашу, где масляно тускнел скипидар. Студентка-практикантка Тая подбирала жгуты и хихикала, пряча лицо. Тимофеева знала, что она подсмеивается над ее толстыми шерстяными носками. Ну что особенного в этих толстых носках? Или в мягких войлочных ботах, в которых так уютно ногам? Нет, хихикает, не может сдержаться…

— Что смеешься? — Тимофеева искоса взглянула на Таю.

— Смешная вы, — ответила Тая. — И хорошая.

— Вот как? — растерялась Тимофеева. — Крамольный комплимент. Меня считают бабой-ягой.

— Я знаю. Это вы кажетесь такой.

— Ладно, будет подлизываться… Ты это другим скажи. Этой занозе Портновой. Или Женьке Колесникову.

— Колесникову? Шут он.

— Кто шут? — удивилась Тимофеева и даже приподняла от неожиданности рыжеватые брови.

— Колесников. Конечно, он человек серьезный, только… шут.

Тимофеева качнула в недоумении головой.

— Ты так хорошо узнала Женьку? — пытливо произнесла она.

— Может быть, я ошибаюсь, но мне так кажется, — ответила Тая.

— Какое-то расплывчатое определение — шут, — проговорила Тимофеева. — Он и пошутить толком не умеет… Задурит тебе голову, тогда я посмотрю на вас.

— Задурит? Мне? — хмыкнула Тая. — И потом, ему Чемоданова нравится.

— Нина?

— Ну.

— Вот тебе раз, — заволновалась почему-то Тимофеева. — Она же… из отдела использования.

— Ну и что? — засмеялась Тая. — Не из Африки же.

— Да, конечно, — кивнула Тимофеева. — Нужен он очень Чемодановой. Голь перекатная. Что она, что он.

— Нужен — не нужен, только нравится она ему.

— К тому же и старше его лет на десять.

— На восемь, — Тая подобрала груду ватных жгутов и ушла в подсобку, где были собраны «больные» папки.

Конечно, реплика Тимофеевой о том, что Чемоданова работает в другом отделе и посему не должна представлять интерес для Жени Колесникова, прозвучала по-детски. От неожиданности. Но вообще-то она отражала нередкую ситуацию вражды двух ведущих служб — использования и хранения. Каждая из сторон считала свои функции более важными…

— Софья Кондратьевна, — донесся из подсобки капризный голос Таи. — А в чем он провинился? В курилке сплетничают, а я не знаю. Молчу, делаю вид.

— Кто? Колесников?

— Ну.

— Письмо написал в управление.

Тая показала в проеме двери милое веснушчатое лицо, неестественно цветущее для пещерной обстановки хранилища.

— И что он там мог такое написать, интересно?

— Директора понес по кочкам. И вправду, шут.

— Ни с того ни с сего? — напирала Тая.

Чувствовала тихоня, что чем-то размягчила суровую Софочку, пользовалась моментом.

— Почему же? — вспоминала Софья Кондратьевна. — Началось с того, что Колесников просил повысить себе зарплату. Что он знающий, добросовестный специалист. Работает восемь лет, а получает сто пять рублей.

— Это как? Сам за себя?

— Именно. Тебя это удивляет?

— Ну… как-то, сам себя расхваливает. Не принято.

— А что? В России чиновники довольно часто… Ты полистай дела о службе. Сплошь и рядом просят повысить содержание. «Нижайше прошу принять во внимание мое скудное и бедственное состояние».

— Вот-вот. Унизительно это. И нескромно, — отрезала Тая.

— Ты так думаешь? — с особой интонацией произнесла Тимофеева. — Словом, написал твой шут такую бумагу. Директор ответил отказом. Женька закусил удила. Отправил в управление письмо, расчехвостил директора. Вспомнил его дутые заслуги, статьи в газетах. Илью Борисовича не в лучшем свете помянул.

— А Гальперина за что?

— Подбирает материал, а Мирошук публикует под своей фамилией, как исследователь. Словом, каждому дружку по пирожку.

— Ну и что?

— А то, что к нам направляют инспектора. Теперь начнут полоскать белье по всем архивам страны…

И тут, подобно черту из бутылки, в отдел явился Женя Колесников. Не то чтобы со стуком и грохотом, озаряемый отблеском молний зловещий архивный демон — нет, Колесников возник в отделе тихо, точно просочился сквозь стену, в своем синем халате. Прозрачные глаза его смотрели кротко и печально.

— Вот! Легок на помине, — бросила Тимофеева. — И как это вам, Евгений Федорович, удается возникнуть так незаметно? Хочется тронуть вас пальцами, убедиться, что не мираж.

— А зачем? — промямлил Колесников. — Спросите, я отвечу. Значит, не мираж. — Колесников замешкался у порога. Он не ожидал встретить Тимофееву в отделе, ее кабинет размещался в другом месте, а суматоху с хлебным точильщиком он как-то всерьез не принимал…

Дверь приоткрылась, и показался угол тележки, а над ним незнакомая Тимофеевой физиономия мужчины.

— Сюда, что ли, править? — вопросил мужчина, тыкая тележку о боковину двери.

Колесников суетливо ухватил край тележки, точно решая — закатить ее в отдел или толкнуть назад, в коридор, спрятать от Тимофеевой.

— Ты чего? — не понял мужчина.

— Что там еще такое? — спросила Тимофеева.

— Новый подсобный рабочий, — загомонил Колесников. — Его прислал директор.

— Хомяков. Ефим Степанович, — представился с порога мужчина и улыбнулся, радуясь знакомству. — Сейчас я ее проведу, погодите. Сей секунд!

— Откуда эти дела? — хмурилась Тимофеева. — Вы что, начали выемку? Вроде заказы лежат еще на столе.

— Нет… Это так, — промямлил Колесников. — Из россыпи.

— Какой? Из сундука? Вижу, вы не оставили своей затеи? — набирал высоту и без того резкий голос Тимофеевой.

Колесников потупившись молчал. Он чувствовал себя неловко перед Хомяковым. И тот оробел, не зная, что делать с тележкой. Назад, что ли, разворачивать?

— Хочу заметить, Евгений Михайлович, вы держите себя слишком вольно. Между тем архив — это государственное учреждение, со своей дисциплиной, — шипела Тимофеева. Она понимала, тут не место вести серьезный разговор с Колесниковым. Она собиралась поговорить с ним спокойно, у себя в кабинете. Обдумала все заранее… Но не могла удержаться. В голове перемешались все прегрешения Колесникова, и еще это самоуправство с документами Краеведческого музея, что были свалены в замшелом сундуке. Казалось, что тут особенного? Пусть копошится себе в этих бумагах, кому он мешает! Умом-то понимала, сладить с собой не могла.