Всеволод Крестовский - Кровавый пуф. Книга 1. Панургово стадо

• Название: Кровавый пуф. Книга 1. Панургово стадо
• Автор: Всеволод Крестовский
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-699-20078-8, 978-5-699-20078-8

«Панургово стадо» — первая книга исторической дилогии Всеволода Крестовского «Кровавый пуф».

Поэт, писатель и публицист, автор знаменитого романа «Петербургские трущобы», Крестовский увлекательно и с неожиданной стороны показывает события «Нового смутного времени» — 1861–1863 годов.

В романе «Панургово стадо» и любовные интриги, и нигилизм, подрывающий нравственные устои общества, и коварный польский заговор — звенья единой цепи, грозящей сковать российское государство в трудный для него момент истории.

Книга 1

Панургово стадо

Крестовский В. В. Кровавый пуф: Роман в 2-х книгах. Книга 1. — М.: Современный писатель, 1995.

Текст печатается по изданию: Крестовский В. В. Собр. соч. в 8 тт. Т. 3–4. СПб.: Изд. т-ва "Общественная польза", 1904.

---

Все это представлялось ей с ясностью неизбежного, несомненного и почти уже совершившегося факта, и во всем случившемся с Хвалынцевым она укоряла и обвиняла одну только себя! "Не приди мне эта нелепая мысль посоветовать ему ехать туда, ничего бы этого не было! Он остался бы и цел и на свободе", думала она, "а теперь… все я, одна я всему причиной! И не все ль равно для меня, что какие-то дураки будут о нем того или другого мнения? Ведь я-то сама знаю, я-то ведь убеждена, что он честный — чего же мне более!.. Он из-за меня теперь терпит, мучится… за что?.."

Она не знала, что ей делать, к кому обратиться, чтоб узнать о судьбе Константина, а время шло, с каждым часом тщетного ожидания росла ее тоска и мучительное беспокойство. Она поехала в правление университета, в надежде — не знают ли там о нем чего-нибудь. В это время к ее тетке приехал в гостиницу Василий Свитка и привез свое темное, но все-таки успокоительное известие. Татьяна стала ждать, что называется, у моря погоды. В университете она узнала от швейцара, на всякий случай, прежний адрес Хвалынцева, и когда прошло более недели, а Свитка все не появлялся вторично и о Хвалынцеве ни слуху — Татьяна снова затосковала. Опять ей стали мерещиться разные страхи и ужасы, которым он, по ее заключению, должен был подвергаться в это время, и, наконец, в этой тоске не совладала она со своим неугомонным сердцем: взяла и поехала к нему на квартиру. Это посещение точно так же не принесло ей ничего утешительного. В смутной надежде, что авось он вдруг и вернется как-нибудь, полуверя и полуневеря этому, она, на всякий случай, написала ему тут же несколько строк на первом попавшемся клочке бумаги.

Но и с тех пор прошло уже больше полуторы недели, а о Константине ни слуху, ни духу. Татьяна вконец истосковалась. От вечно тревожной, одной и той же думы и бессонных ночей, она осунулась и побледнела. Она совсем перестала показываться на свет Божий, никуда не выезжала, сидела большею частию в своей комнате или бродила без цели по всей квартире. Все ей опостылело, все раздражало — и работа, и чтение — просто рук ни к чему приложить не могла. Тетка серьезно стала опасаться за ее здоровье. В то время они уже переехали на постоянную квартиру, которая, по случаю временного отъезда хозяев, сдавалась на шесть месяцев со всею мебелью и принадлежностью. Для старушки это была истинная находка, и с тех пор она всегда с большой похвалой отзывалась о "Полицейских Ведомостях", в которых помещаются такие полезные объявления.

* * *

Татьяна Николаевна была одна. Тетка отправилась к поздней обедне, ко "Всем Скорбящим", и еще не возвращалась. Часовая стрелка показывала еще только двенадцатый час в начале.

Вдруг звякнул колокольчик, и Татьяна услыхала в передней знакомый голос, который спрашивал ее.

Вся кровь прихлынула ей к сердцу, и застучало оно порывисто и шибко. Как стояла, так и осталась она на месте, словно бы онемела вся. После стольких дней тщетного ожидания, ей смутно представлялось, что это действительность. Но она боялась поверить в то, что это все наяву, что это точно его голос.

В комнату вошел Хвалынцев.

— Голубчик!.. Милый ты мой!.. Здравствуй! — стремительно кинулась она к нему, вся вне себя от счастья, радости и восторга.

Это нечаянное ты, еще впервые только сорвавшееся для него с ее уст, словно обожгло его. Столь сильный и неожиданный порыв смутил молодого человека. Он почему-то ждал более обыденной и более сдержанной встречи. Не допуская себя принять ее объятия, радостные до полного самозабвения, он, отступя на шаг, тихо встретил ее простертые к нему руки и с чувством, но очень сдержанно пожал их.

— Здравствуйте, Татьяна Николаевна, — сказал он, стараясь казаться спокойным.

Та, не отнимая от него рук, отшатнулась легким движением назад и с недоумением заглянула ему в глаза.

— Разве так друзья встречаются после такой разлуки?

— Мне нужно поговорить с вами, Татьяна Николаевна… Я не надолго… Я приехал проститься… Завтра уезжаю…

Внутренняя тревога и смущение, несмотря на напускной спокойный тон, сквозили в невольно отрывистых и мало связных фразах Хвалынцева.

Татьяна еще с большим недоумением поглядела на него.

— Что?.. Проститься?.. Уезжаете?.. Как это… куда уезжаете? Зачем? — пролепетала она.

— Да не близко еду… Может, и не увидимся больше.

— Господи, да что это все такое!.. Где вы до сих пор-то были, — говорите мне!

— Я уезжаю из Петербурга… и… сегодня только приехал, — солгал Хвалынцев.

— Где же вы были? — продолжала она расспрашивать с возрастающим недоумением. Сердце ее тревожно подсказало ей, что во всем этом кроется что-то недоброе.

— Где я был, — пожал он плечами, — этого я вам сказать не могу.

— Константин Семеныч! да что вы, шутки шутите, что ли?

— Нет, я говорю совершенно серьезно.

— Так что же это за таинственность?!.. Почему это мне вы вдруг сказать не можете?

— Не имею права… Это не от одного меня зависит…

— Да вы мне скажите толком: сидели вы где-нибудь? Арестованы были? Высылают вас теперь из города, что ли?

— Нет, я сам уезжаю, своей доброй охотой.

— Куда?

— В Варшаву.

Она молча оглядела его испытующим взглядом.

— Надолго вы едете?

— Не знаю… Может, и навсегда.

— Что ж это за странное решение?

— Служить еду.

— Служить! — удивилась она. — Да прежде же курс ведь кончить надо! Куда же вы без диплома служить пойдете? И что за идея!

— Для моей службы можно и без дипломов; я ведь в военную.

Изумление Стрешневой дошло до крайней точки, она даже руки опустила.

— Константин Семеныч!.. Да что же вы, наконец, мистифицируете меня, или что?.. Если все это шутки, так кончите, пожалуйста! Хорошенького понемножку.

— Никаких тут шуток нету! Я вам говорю самым серьезным образом! — вступился он за себя в несколько амбициозном тоне; — да и что же тут невероятного, что человек пошел служить?

— В военную?! — подхватила Стрешнева.

— Да, в военную, как будто это не все равно: военная или гражданская.

— Но это, вероятно, покамест так только… одни мечты, предположения, намерения? — улыбнулась Татьяна, которой решительно не хотелось верить в дикую идею Хвалынцева.

— Далеко не мечты и не намерения, — возразил он. — Я уже поступил… Я и теперь, можно сказать, считаюсь на службе… Я уже зачислен в N-ский полк.

Хвалынцев все это солгал, ради пущего удостоверения в справедливости слов своих, но солгавши раз, и в этой лжи как бы даже порисовавшись пред нею в новом положении, он как будто сам поверил в истину сказанного; ему вдруг и самому стало казаться, что все это точно так и есть, что он точно зачислен и уже служит.

Стрешнева молча поглядела на него взглядчивым, внимательным взглядом.

— Что же за цель, наконец? — тихо спросила она, после некоторого молчания.

— Цель… чуть-чуть замялся Хвалынцев. — Боже мой, да надо же человеку что-нибудь делать с собою!.. Не небо же коптить, вот и цель вам!

Татьяна чутко чувствовала в глубине души, что это все что-то не то. Раза два молча прошлась она по комнате и вдруг с веселым и решительным видом остановилась пред Хвалынце-вым.

— Полноте-ка, Константин Семеныч! Оставьте все это! — с убеждением заговорила она, взяв его руки и ласково глядя в глаза. — Бросьте все эти пустяки!.. Ей-Богу!.. Ну, что вам?!. Давайте-ка лучше вот что: если вам здесь очень уж надоело, укатимте в Славнобубенск, поезжайте в имение, призаймитесь хозяйством, ей-Богу же, так-то лучше будет!.. А то что вдруг — служба, да еще военная, да еще в Варшаву… Нет, право, бросьте, голубчик!

— Все это так легко только говорить, — возразил он, видимо стараясь придать словам своим и серьезность и значительность, — но что сделано, то сделано, и назад его не вернешь! Это уж теперь зависит не от моей воли, Татьяна Николаевна!

— Как не от вашей?.. Как не от вашей?!. Вздор! Чисто от вас одного только и зависит, больше ни от кого! — входя в некоторый азарт, возражала и доказывала Стрешнева. — Во-первых, если вас зачислили, то могут и отчислить, ведь это не кабала же какая, не запродажей, не контрактом, а своею доброю охотою!.. Ну, вчера вам хотелось, а сегодня расхотелось… Ну, там по домашним обстоятельствам, по болезни, по встретившимся препятствиям… да Господи! мало ли можно найти предлогов для отставки!.. Стоит захотеть только! Ну, захотите, Константин Семеныч!.. Ну же, ну?.. Скорей!.. Да захотите же, Боже мой! Ну, что вам стоит отказаться от такой пустой идеи?!.

На эту живую, ласковую шутку, он только хмуро, с опущенными вниз глазами, отрицательно покачал головою.

Стрешнева снова пристально и долго поглядела на него пытливым, осторожным взглядом и тихо опустилась на кресло подле него.

Оба молчали, и обоим начинало становиться как-то неловко, и оба чувствовали в то же время один в другом ту же самую неловкость. А неловкость эта нашла оттого, что Стрешнева все больше и больше угадывала в Хвалынцеве присутствие какой-то неискренности и затаенности, и он тоже понял, что она угадала в нем именно это. Молчание начинало становиться тягостным.