Екатерина Некрасова - Когда воротимся мы в Портленд

• Название: Когда воротимся мы в Портленд
• Автор: Екатерина Некрасова
• Издательство: АСТ
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-006249-4

Екатерина Некрасова. Единая в двух лицах. Молодой и талантливый автор не просто классического, но классицистического романа-катастрофы «Богиня бед» — и культовая «Сефирот» российской Интернет-прозы, «взорвавшая» сеть жестким, скандальным антиутопическим «пастишем» «Notre Dame de Amoi»…

Перед вами — книга, в которой Некрасова «сводит воедино» две свои ипостаси.

Альтернативная история? Историческая фэнтези? Просто — сильная, резкая фантастика?

Прочитайте — и подумайте сами!

---

Стуча зубами и по возможности подпрыгивая, он вступил в лес и тут же понял, что сделал это зря.

Лес был страшен. По этому лесу не ходили люди. А если и ходили, то лишь изредка, крадучись, пугливо озираясь… Здесь не было тропинок — которые он, в сущности, не видевший дикой природы, подсознательно полагал естественной частью лесного ландшафта. Обросшие мхом необхватные стволы терялись в путанице заснеженных ветвей, на каждом шагу торчали полузанесенные коряги, с каждым шагом он проваливался по пояс… Такие леса он видел только на иллюстрациях к русским народным сказкам — преимущественно на страницах, где повествовалось о Бабе Яге.

— Люди! — крикнул он отчаянно, прыгая на месте и оттого проваливаясь глубже в снег.

Лес отозвался эхом. Что-то ударило его по плечу — шарахнувшись в сторону и едва не упав опять, он с ужасом разглядел утонувшую в сугробе шишку. Кричать было жутко. Молчать — смертельно опасно. Через час начнет темнеть, а я совсем замерзну и обессилю, соображал он, затравленно озираясь. Через два часа наступит ночь…

— Лю-у-у-ди!

Сзади кашлянули. Он круто обернулся — едва не сев в сугроб — и увидел.

ПРОШЛОЕ

На экране монитора светилась карта Египта.

— Смотри, — объясняла Галка, лежа на столе и вопреки многократно повторенному запрету тыча в экран пальцем. — Это Хургада — видишь, на самом берегу Красного моря? А это Шарм-Аш-Шейх, вот он, подальше в пустыню…

Под окном прогремел последний трамвай; в углу экрана моргали цифирки, отщелкивая интернетовское время. Галка увлеченно рассуждала о кораллах Красного моря и о том, что в приличных отелях дают напрокат акваланги; об отелях «первой линии», ближайших к морю, самых дорогих, и «второй линии», подальше…

— Все, — сказал он, сдаваясь. — Согласен. Хочу на Красное море!

…И были дни разговоров — об экскурсиях и их стоимости, о катаниях по Нилу, о пирамидах, о Каирском музее — это он хотел в Каирский музей, а она хотела в Каир, в старые кварталы — она собиралась еще в России накупить сумку пленок и снимать, снимать… Она любила фотографировать и фотографировала вполне профессионально; на День Святого Валентина он подарил ей «Никон» какой-то там, из последних, — фотоаппарат с объективом стоил, как полмашины, но Галка была счастлива.

Они уже обошли — на пробу — несколько турагенств; даже купили в «Доме Книги» путеводитель по Египту. Да вот не сложилось.

НАСТОЯЩЕЕ

…Трое стояли на опушке — шагах в десяти от него. Заросшие, бородатые, в косматых, на вид овчинных полушубках — не полушубках, в круглых шапках с мехом, в каких-то немыслимых онучах на ногах, совершенно доисторического вида мужики выглядели еще менее правдоподобно, чем все остальное. Сказочные персонажи в сказочном лесу. (Вот тебе и привидения…)

Дырка во времени, подумал он тупо, глядя, как с поляны к троим пробираются еще двое, еще четверо… Даже на традиционных русских крестьян они как-то мало смахивают. Это какое же у нас время?.. А места-то все-таки — те же или не те?

Дальше опушки они не двигались. Стояли, увязнув в снегу, и смотрели на него. У того, что стоял крайним справа, морда была обвязана тряпкой.

Но выбирать не приходилось. И все-таки это были люди. Он ничего не понимал, но это все-таки были люди. И он двинулся к ним, проваливаясь при каждом шаге.

Люди молча глядели на него. Лица их были неприветливы — впрочем, под бородами было не понять. И некоторые держали — сразу он этого не заметил — длинные, выше их роста шесты с явными заостренными наконечниками. Копья.

Он остановился. Теперь он разглядел дубинки, на которые кое-кто из них опирался. Тесаные, толстые внизу и заостренные вверху. Тесаки. Он никогда, кроме как в мультфильмах, не видел такого. И на поясах у них висели явные ножны — длинные ножны, откуда торчали рукоятки мечей, а у нескольких еще что-то болталось за плечами — что-то, насколько он мог судить, весьма похожее на луки и колчаны…

Тот, с обвязанной мордой, с рукой на рукояти меча, сказал что-то — голос невнятно прозвучал сквозь тряпку. И услышав эту речь — вроде бы знакомые, похожие по звучанию, как бы русские, но невоспринимаемые слова, архаически шипящие окончания, — он не поверил сам себе.

«Я безоружен», — хотел сказать он, но на этот раз сведенные челюсти просто отказались разжиматься, а губы — шевелиться. Тогда он заставил себя высвободить и поднять руки. Всплыла единственная тоскливая мысль: «Убьют». Человек соображает быстро — времени, что он блуждал среди сугробов, хватило, чтобы почти свыкнуться с мыслью, что он погибнет в этом нелепом бредовом мире. На краю сознания держалась некая странная уверенность, что тогда-то он и очнется на коленях у Галки.

Один из бородатых шагнул вперед — он был ниже Эда на голову, или просто глубже ушел в снег, — и схватил его за плечо. Двое других тотчас наставили копья — тусклые отблески лежали на плохо отшлифованном металле наконечников.

«И все твои боевые искусства тут ни к чему. Рука с мечом-копьем-дубиной длиннее ноги, тут уж ничего не поделаешь…»

Мужик ощупывал на нем рубашку. Подергал за воротник, отковырнул край нагрудного кармана — рука в меховой рукавице не пролезала внутрь. Дышал он ртом, выпуская облачка пара, неопрятная борода — скорее желтая, чем белокурая — вокруг рта смерзлась сосульками.

Кто-то из стоявших вдруг размашисто перекрестил их. (Эд при этом жесте испытал легкое облегчение — христиане, есть надежда, что людей не едят. С другой стороны — могут сжечь на костре…) Тип с завязанной мордой толкнул желтобородого в плечо и, шагнув вперед, сам оказался лицом к лицу с Эдом.

Он был повыше того — ниже Эда на полголовы. Между опушкой шапки и красно-синей полосатой тряпкой Эд видел только верх измазанной чем-то черным скулы да глаза — зеленоватые, светлые в черных ресницах. С коротким шелестом из ножен вылетел меч и уперся Эду под подбородок. И по тому, как сощурились глаза, по складкам тряпки ему показалось, что человек улыбается. Из-под шапки завиток русых волос лез в глаз.

Отступать было уже некуда — с двух сторон его схватили за руки. Он рванулся, но двое бородатых держали крепко. Легонько нажимая, острие меча прочертило на его шее линию — от уха до уха. Глаза щурились смехом. «Чокнутый какой-то, — подумал Эд с тоской. — Зарежет…»

Где-то вдалеке заржала лошадь. Визгливый, прерывистый, утробный звук. Человек круто обернулся — все они обернулись. Одинаково напряженные лица. А потом острие больнее вдавилось в горло — и Эд понял, что все до этого было только игрой, а теперь игры кончились. За остановившимися зрачками зеленоватых глаз он осознал (уловил? ощутил?) работу мысли. «Взгляд убийцы».

Человек снова отвернулся, точным движением бросив меч в ножны. Махнул рукой куда-то в сторону, с явно восклицательными интонациями прошептав (скомандовав?) что-то, и первым побежал в указанном направлении. Остальные — их оказалось неожиданно много — сорвались следом. Эда волокли под руки. В забитых снегом кроссовках онемевшие ноги уже не чувствовали ничего.

Деревья расступились на краю обрыва. (Эд вдруг вспомнил: про обрыв рассказывал — должно быть, по ассоциации, — Витькин однокурсник Паша, заливая йодом полученную при падении в раскоп ссадину. Обрыв сровняли в пятидесятых годах, когда поворачивали речку Глуховку.)

Внизу, между склоном обрыва и, кажется, полем — заснеженным пустым пространством — открылось что-то похожее на дорогу. По крайней мере, в неглубоком на вид снегу виднелись конские следы и запорошенные навозные кучки.

Вместе со всеми глядя сквозь путаницу кустов, Эд, уже не в состоянии сдерживаться, трясся и громко стучал зубами. Тип с завязанной мордой оглянулся, сквозь зубы прошипел что-то, махнув на него рукой. Испугаться Эд не успел — сзади ему на плечи набросили плащ. Подбитый мехом. Навалясь и дыша в ухо, затянули тесемки под горлом.

Прячась за стволами, банда смотрела вниз. Лошади заржали снова — совсем рядом. Из-за поворота, из лесу, четверо вороных вытянули кожаный расписной возок — нечто вроде кибитки на полозьях. Следом появились всадники и еще двое саней, с верхом груженых чем-то накрытым тканью и кожами.

Всадников было несколько десятков. Может быть, человек сорок. Эд тупо разглядывал, пытаясь понять, похожи ли они на древних русичей. То, что древние — это стопроцентно…

Шлемы, у кого круглые, а у кого конические, забрала вроде металлических очков, круглые шиты… Копья. У одного на древке копья, пониже наконечника, развевался флажок. Плащи, мечи, сапоги… Топот, ржание и фырканье коней, скрип, звяканье, голоса… Съемки исторического фильма.

На краю обрыва вокруг Эда толпилось человек тридцать. Он слышал их тяжелое дыхание. Все смотрели вниз. («Разбойники? Так тогда они опоздали, нападать надо было в лесу…»)