Альберт Лиханов - Собрание сочинений в четырёх томах. Том 4.

• Название: Собрание сочинений в четырёх томах. Том 4.
• Автор: Альберт Лиханов
• Издательство: Мол. гвардия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1987

В четвертый том вошли роман «Мой генерал» и художественная публицистика «Драматическая педагогика» и «Сын России».

---

Кстати говоря, жулье — хоть мы и уговорились рассуждать не о нем — часто очень поворотливо, изощренно, страх дает ему высшее образование по части сообразительности, и оно так ухитряется устроиться среди своего окружения, причем не только бесчестного, — мелкими услугами, помощью, вниманием, — что претензии к нему утрачиваются, стираются, исчезают. Жулье как бы обретает черты вкрадчивого сервиса — запчасти дефицитные, кофточку импортную, вкусную еду достанет, и, покупая втридорога, ему еще трижды спасибо скажут да и поклонятся.

Так что приспособляемость жулика поразительна, и, к сожалению, довольно часто он вызывает среди людей, знающих его, куда меньше зависти — все же рискует! — и беспокойства, чем крупный инженер, ученый, специалист, который купил машину не таясь, открыто и держит ее во дворе большого дома.

Игорь в своем письме ни слова не сказал о соседе, который купил «Волгу». Кто он, что он, похоже, вовсе не интересует паренька. А ведь зря. Существенная, даже решающая подробность. Ведь если, предположим, купил сосед машину на честные деньги, про Игоря его возмущение дурно говорит. Получается, что человеку, начинающему жить, просто завидно. Вычислил: двадцать пять лет ждать придется. А может, сосед двадцать пять лет и ждал. Или сделал что-то такое в жизни, за что ему такие деньги по закону должны в руки попасть. По праву.

Игорь, судя по всему, начинающий рабочий. И не так-то плохо начинающий — судя по заработку. Все, как говорится, впереди. Профессионализм, учеба и — что ж! — достижения в работе — этой самой или, может, другой. Глядишь, станет зарабатывать так, что соберет и на машину. И будет эта его машина — не просто благо, не только имущество, но прежде всего эквивалент хорошей, сложной, важной работы, эквивалент ума и физических затрат, которые он отдает обществу, — а общество ему за это, пожалуйста, машину.

Но дело в том, что сперва надо чем-то овладеть, чему-то научиться, чего-то достичь. Никто и ничего в этом мире не приносит на тарелочке. Все надо заработать, всего надо добиться. И ни в каком обществе никакие блага не даются просто так.

Это очевидная истина.

И между прочим, достижение благосостояния может быть одним из внутренних стимулов человеческой подвижности — роста, развития, учения. Тут нет ничего греховного. Но только именно так — одним из, а не единственным — и целью, и смыслом.

Жить ради шмоток, ради машины, ради дачи, жить ради, во имя какого бы то ни было имущества — постыдно, ибо у человека есть куда более высокие предназначения: дело, любовь, дети, умение, совесть, верность — разве мыслимо перечислить великое множество составных человеческого счастья?

4

В том-то и дело, что человек обязан следить за собой — во имя самого себя и суда человеческой чести.

Следить за собой, в моем понимании, означает лишь одно — не разменивать себя, свою жизнь на мелочь бытовых достижений. Разве же не преступно перед самим собой, перед высшим даром жизни, гоняться за модными шмотками, напрочь забыть старую русскую поговорку — по одежде встречают, да по уму провожают. Некоторым, особенно молодым, неутвердившимся — а Игорь относится к ним, — кажется, будто поговорка эта устарела и смысла не имеет или смыслом ее возможно пренебречь. Им кажется, коли ты в джинсах да дубленке — так уже что-то, личность, человек!

Для кого — человек? Для зеленых огольцов, как ты? Для девиц, истративших полжизни в погоне за импортной парфюмерией?

А не стоит ли, впадая в копеечное отчаяние, хоть раз задуматься: может, я что-то крупно перепутал в этой жизни? За цель принимаю антураж, пену? Ведь джинсы — не больше, чем штаны. А дубленка не больше, чем шубейка, — раньше их носили извозчики, так, может, и впредь будут таскать их шоферы грузовиков в дальние рейсы?

А может, подумать, что новомодная мебель — всего-то лишь стулья да диваны? И легковой автомобиль — только средство передвижения?

И если так подумать — то что же останется?

Тем, кто гонится, гонится, гонится за всем за этим — копит, манипулирует порядочностью и рублишками, — тем, кто живет этим, барахло избрал целью существования на белом свете, — так вот, если подумать подобным образом, — что останется? Пустота?

Кто-то, пожалуй, наивно думает: вот сперва всего добьюсь, раздобуду все, хоть лопну, а потом уж и жить начну. Не начнет. Раздобудет все честно — так там и жизни конец. А нечестно — непременно попадется.

Выдуманный все это мир, иллюзорный. Вещи, даже самые дорогие, на то и вещи, чтобы человека лишь только окружать, не делаясь смыслом его жизни. Вещи на это и не претендуют. Претендует сделать их сутью своей жизни сам человек. Неумный и — не забудем подчеркнуть — неверно воспитанный. В поклонении вещам есть что-то от предрассудков, от сильной ограниченности.

Обожествление вещей, по-моему, низшая ступень какой бы то ни было веры. Этот самообман предполагает, что вещь создает впечатление о человеке и повышает его значимость. Хотя бы самозначимость.

Мелкая мысль и ничтожная цель.

5

В своей исповеди Игорь — нечаянно, конечно, — сформулировал одну любопытную мысль. «Духовной пищей никого не удивишь, — пишет он, — да и где взять ее? Книги с рук дорогие».

До важного добрались, на мой взгляд, до очень важного. Наивно, вовсе не думая о каком-нибудь обобщении, Игорь означил печальный итог. Вслушайтесь, что он сказал: «Духовной пищей никого не удивишь».

А материальной, выходит, можно. Это за текстом, это подразумевается. Не хватает джинсов — и за ними гоняются, не все, но все же. Машина дорогая, поэтому ее очень хочется, и очень грустно, что, оказывается, надо потратить двадцать пять лет на то, чтобы скопить на нее. Это Игорь сумел сосчитать. Только вот от духовного отмахнулся — его не удивишь, никого не удивишь. Печально. И печаль эта требует размышлений.

Итак, о пище духовной — удивишь ею или не удивишь.

Весь смысл нашего строя прежде всего в том, чтобы накормить человека пищей духовной.

Неужто можно это забыть, отодвинуть в архивную даль — первые дни Советской власти, первые ленинские декреты, среди которых десятки и десятки — о сохранении библиотек, старинных усадеб, музеев, дворцов, которые отныне принадлежат народу. И еще — о детях. О том, чтобы накормить и напоить их. Ленин был политик, но всю его политику как две красные черты пронизывают главные заботы: сохранить культуру и сохранить детей. Главной его мечтой было — раскрепостить народ. А это значило — сделать народ поголовно грамотным, создать институты, открыть тысячи библиотек, выпустить миллионы книг. Переписка и разговоры Ленина с Горьким пронизаны беспокойством вождя: скорее издать классику, подарить людям Пушкина, Гоголя, Белинского.

Сотни театров, музеев, десятки тысяч библиотек, миллиарды книг — возможность для любого школьника — при самом небольшом желании — прикоснуться к самым горним высотам человеческого духа. А кино, а телевидение, а возможность попробовать самого себя в любом из искусств, как говорится, не сходя со школьной парты!

Меньше всего я хотел бы выглядеть в этом месте голым пропагандистом. Лишь человек, не хлебавший лиха и не видавший света, может пренебречь всем, что я перечислил, далеко, конечно, не полно. Государство создало у нас небывалые возможности для потребления духовной пищи, и пищи этой очень много, возможно, даже чрезмерно много.

И вот — «ею не удивишь».

Игорь — парень молодой, судя по всему, немного отведавший духовной пищи — при громадном выборе ее, и я не склонен слишком сильно укорять его за то, что в нем идет от неискушенности, от незнания, от неопытности. Да и точка зрения сия — заемная, не его. Но вот точка зрения требует отпора. И самого решительного.

Такой взгляд — взгляд воинствующего мещанства. Ведь воинствующего обывателя духовной пищей не удивить не потому, что он ею объелся, а потому, что она его не интересует. Для него духовное — нечто неосязаемое, бесплотное. А боевик от мещанства — материалист. Он пощупать хочет, погладить, и не вообще, не чье-то чужое или, скажем, общее — а свое собственное, личное. Игоря печалит, что книга с рук вздорожала, и печаль эта справедлива. Надо, правда, заметить, что и книга с рук ныне продается во многом из-за него, из-за воинствующего мещанина, из-за его потребности даже книгой покрасоваться перед другими.

Книга стала вещью, это верно, — ценной вещью — но, к печали, не потому ценной, что хранит бесценные мысли, а потому, что стала козырем в состязании за высокий престиж человека в своем кругу. Хочу оговориться: не все, конечно, ценят книгу по такому мрачному прейскуранту, да, не все, за нужной книгой гоняется ученый, писатель, аспирант, настоящий книголюб, — но немало, да, немало скупает книги и такого народу, которого как раз «духовной пищей не удивишь». Книга ему не как пища нужна, а как форма доказательства своей культурной значительности — без культуры нынче никуда.