Олег Селянкин - Будни войны

• Название: Будни войны
• Автор: Олег Селянкин
• Издательство: Пермское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1990
• ISBN: 5-7625-0182-5

Новая книга писателя-фронтовика О. К. Селянкина продолжает линию его творчества, представленную романами «Школа победителей», «Вперед, гвардия!», «Костры партизанские», многочисленными рассказами.

В буднях войны есть все: подвиг и рядовая работа, любовь и разлука, ненависть и фронтовое братство. Самые обычные люди проходят перед нами, но на их судьбах — трагический и прекрасный отблеск грозного пламени Великой Отечественной.

---

И люди на станциях в этом вагоне внешне похожи на оставшихся по ту сторону нашей государственной границы! И вообще все и всё здесь очень похоже на родное, привычное, и в то же время…

Железнодорожные станции, городки и поселки, мимо которых проползал поезд, здесь война вроде бы почти пощадила. Да и люди тут не так отощали и обносились, как в Белоруссии. Ишь, вон тот явный куркуль-хуторянин, что сидит напротив, вообще не смотрит на окружающих людей, для него их словно нет вовсе; он знай себе достает и достает из пузатой торбы вареные картофелины, раскладывает это богатство на маленьком столике, будто прилепившемся под окном вагона. И вот уже весь столик завален картошкой! А этому куркулю все мало: он опять лезет рукой на самое дно заметно отощавшей торбы, извлекает оттуда шесть куриных яиц. Куда же их положить? И он громоздит картофелины одна на другую. Наконец с довольным видом оглядывает столик и говорит майору Исаеву, улыбаясь одновременно ласково, доброжелательно и почему-то с нотками виноватости в голосе:

— Проше пана майора…

Майор Исаев растерян: а что к тому, что уже есть на столике, может добавить он? Селедку, покрасневшую будто от стыда за свою давнюю и чрезмерную соленость? Буханку ржаного хлеба, который уже завтра каменно затвердеет? Или початую пачку горохового концентрата?

Тем временем уже другой поляк к богатству, дразнившему со столика, добавил кусочек сала, третий — вареную курицу, а еще кто-то — и бутылку мутноватого самогона. Кроме майора Исаева, семь человек ехало в этом купе. И каждый из них что-то свое вложил в общий котел, разными голосами, с добрыми улыбками и без них все семь дружно сказали:

— Просим пана майора.

Первым побуждением было — гордо отказаться от предложенной еды: он — советский офицер, а не побирушка какая! Но не успел бросить резких слов: вдруг понял, что не его лично, майора Исаева, а офицера Советской Армии, турнувшей отсюда гитлеровцев, приглашают к столу эти люди. И он, уже не стыдясь, как и предлагалось ему, подсел вплотную к столику, предварительно выложив на него все, что было дано ему на дорогу.

Медленно шел поезд, вернее — подолгу стоял на станциях, пропуская воинские и госпитальные эшелоны. Почти трое суток пересекал Польшу с востока на запад. Этого времени майору Исаеву вполне хватило для того, чтобы всем нутром своим понять: только на первый взгляд кажется, будто проклятая война лишь самым краешком своего крыла коснулась здешних мест; глубочайший след оставила она в душах людей, она, можно сказать, все их понятия о жизни вообще сначала напрочь сокрушила, а затем — сразу же, не давая и минуты на размышления, — заставила строить новое и потому многих пугающее. Вот по ночам здесь и стали рвать тревожную тишину винтовочные выстрелы и автоматные очереди, а чуть погодя люди в цивильном добровольно взяли в руки оружие. Они хотели наверняка уберечь от злых вражеских помыслов то, что нарождалось в таких муках.

В голубом небе, которое лишь на самой южной своей окраине, словно резерв, держало одинокое белое облачко, похожее на клочок ваты, заливались жаворонки. Заливались так звонко и задорно, как и в России. Даже колена в их песнях звучали знакомые с детства!

Звонкоголосые жаворонки в прозрачном небе. Нежная зелень молодой травы, только пробивающейся сквозь прелые листья. Разрушенные печи и обгоревшие, в черной копоти стены бывших домов. Первый плач новорожденного и… могилы, могилы. Сегодня все это было слитно, неотделимо одно от другого.

24

Свой полк майор Исаев нашел 11 апреля, когда до заката солнца оставалось всего лишь около часа. Хотел сразу же пойти в родной батальон, но в самый последний момент решил, что будет разумнее вновь начать службу с визита к командиру полка. Вот и нырнул в подвал двухэтажного дома, в шеренге подобных же стоявшего на западной окраине небольшого городка. Напряженно думал о неизбежной встрече с полковником Муратовым (никак не мог определить своего отношения к нему), однако успел заметить, что фундамент дома сделан с учетом, того, что ему, возможно, предстоит выдержать и попадания артиллерийских снарядов; продухи в нем можно использовать под амбразуры для пулеметов и даже пушек малых калибров!

Полковник Муратов, чуть сгорбившись, сидел за столом и, судя по напряженности всего тела, обдумывал что-то чрезвычайно важное. Здесь же, в подвале, были еще два офицера — они стояли буквально за спиной командира полка, даже как бы нависали над ним, когда он склонялся к столу, — и несколько солдат-связистов, молча дежуривших у телефонных аппаратов и радиостанций.

Майор Исаев, неожиданно почувствовавший хорошее душевное волнение, тихонько кашлянул в кулак, надеясь этим привлечь к себе внимание.

Никто из офицеров даже глазом не повел в его сторону. Только один из солдат-связистов предостерегающе поднес палец к своим губам: дескать, замри!

И тогда у майора Исаева непроизвольно вырвалось:

— Тезик Хасанович…

Офицеры — подполковник и капитан — немедленно оглянулись на голос, недоумевающе уставились на долговязого майора, осмелившегося на командном пункте и в сугубо служебное время назвать командира полка по имени-отчеству. А полковник Муратов по-прежнему сидел за столом, только спина враз будто окаменела.

Наконец нарочито замедленно и всем телом он повернулся к человеку, окликнувшему его так непривычно для слуха кадрового военного. Потом вскочил, рванулся и молча не обнял, а облапил майора Исаева. Несколько минут простоял так, пробормотав лишь единожды:

— Длинная майора…

Но вот он оттолкнул от себя майора Исаева и, чтобы скрыть радость, порожденную столь неожиданной встречей, насупился:

— Теперь докладывай.

— Приказано принять свой батальон — всего и делов-то, — наигранно беспечно ответил майор Исаев, чуть излишне театрально извлек из нагрудного кармана гимнастерки свой пока единственный документ и протянул его командиру полка.

Тот бумагу взял, даже покосился на текст, но читать его не стал, заранее твердо зная, что майор Исаев не способен даже на малую ложь, что каждое его слово, оброненное сейчас, — сущая правда, и сказал то, чего майор Исаев никак не ожидал услышать от него:

— Насчет батальона — и без него пока перебьешься… При мне будешь. Одним из моих замов.

За все многие годы службы в армии ни разу не случалось такого, чтобы Дмитрий Исаев — рядовой ли, командир ли — стал перечить, возражать начальству, а сегодня он вдруг ляпнул:

— Как же так? В той бумаге прямо сказано…

Полковник Муратов высек гневные искры из своих почти черных глаз, однако своим офицерам, молча стоявшим у стола, на котором лежал, как разглядел майор Исаев, подробнейший план Берлина, сказал подчеркнуто спокойно:

— Вы, товарищи, свободны на тридцать минут.

Те, почтительно козырнув, поспешили исчезнуть.

Только теперь, когда, если не считать солдат-связистов, в подвале никого лишнего не оказалось, полковник Муратов и спросил сурово, сведя к переносице густые брови, тронутые сединой:

— Считаешь, если я обнял, то можно уже и спорить со мной?

— Виноват…

— Сам знаю… Небось подумал, что не доверяю? Потому и намереваюсь какое-то время исключительно для личной страховки держать под своим наблюдением?

Нет, до такого майор Исаев пока еще не додумался. Просто все время, пока сидел в тюрьме, он жил воспоминаниями именно о своем батальоне. Потом, уже приобретя свободу, только и думал о том, как душевно будет теперь командовать теми же людьми. Что ни говорите, а все случившееся, все, что узнал и пережил, — ума и жизненного опыта добавило.

— ао том человеке, который сейчас батальоном командует, ты почему думать не хочешь? Он-то в чем перед тобой провинился?.. Есть и другие во много раз более важные обстоятельства, которые мы с тобой сегодня учитывать тоже просто обязаны…

И тут полковник Муратов, окончательно усмирив раздражение, сел на один из стульев, стоявших у стола с телефонными аппаратами, майору Исаеву глазами показал на соседний стул и для начала разговора сказал, что гитлеровское командование придает огромное значение обороне Берлина: ведь именно он во всей Германии занимает первое место по производству военной продукции. Потому его и опоясывают три оборонительных обвода: внешний, внутренний и городской. Кроме того…

Полковник Муратов достал из кармана галифе самый обыкновенный пятак, потом, обшарив все свои карманы и не найдя, попросил у солдат-связистов копейку. Ее аккуратно и положил на пятак таким образом, что она точно закрыла его центр.

— …Кроме того, Берлин по окружности своей, — палец полковника скользит по пятаку там, где он не закрыт копейкой, — разбит на восемь секторов обороны. И есть еще девятый. В самом центре Берлина. Допустим, там, где сейчас копейка лежит… Велика ли эта монетка? Не покупательную способность, а размеры ее в виду имею… Так вот, под ней на сегодняшний день в Берлине помимо всякого прочего укрылось еще и более четырехсот железобетонных долговременных сооружений. Говоришь, мы уже видали такое?.. Шутить изволите, Дмитрий Ефимович, а точнее сказать — заведомо ложные слухи распространяете… Не видывали мы с вами еще подобных чудовищ! Ни одного из них пока не взяли ни штурмом, ни осадой!.. Самые крупные из этих сооружений — шестиэтажные бункера, углубленные в землю. Чуешь? Пять этажей под землей! И в каждом таком «шалашике» гарнизон — около тысячи отъявленных головорезов, которым, как говорится, терять уже нечего!