Олег Селянкин - Будни войны

• Название: Будни войны
• Автор: Олег Селянкин
• Издательство: Пермское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1990
• ISBN: 5-7625-0182-5

Новая книга писателя-фронтовика О. К. Селянкина продолжает линию его творчества, представленную романами «Школа победителей», «Вперед, гвардия!», «Костры партизанские», многочисленными рассказами.

В буднях войны есть все: подвиг и рядовая работа, любовь и разлука, ненависть и фронтовое братство. Самые обычные люди проходят перед нами, но на их судьбах — трагический и прекрасный отблеск грозного пламени Великой Отечественной.

---

Всю ночь не выпускали из рук лопат — рыли окопы. И хорошо, что себя не пожалели: едва солнце поднялось над лесом, на шоссе, туда, где отчетливо просматривалась еще рваная линия окопов, обрушились бомбы, снаряды и мины. Сначала одиночные, а потом они посыпались так обильно, столько вздыбили земли, что временами солнце, которое все еще упрямо ползло в зенит, вдруг меркло и день превращался в густые сумерки.

В полдень, когда нормальные люди обедают, фашисты начали первую атаку. Выскочили из своих окопов и, мгновение постояв словно в ожидании кого-то или чего-то, не побежали, а неспешно зашагали навстречу сотням злых, безжалостных пуль. Многие падали и оставались лежать на чужой для них земле недвижимо, разметав руки и ноги или умоляя о помощи. Но остальные по-прежнему печатали шаг. Может быть, лишь чуточку поспешнее, чем в начале атаки.

Казалось, нет такой силы, которая способна остановить фашистских солдат. И кое у кого страх затронул душу. Однако двое минувших суток у капитана Исаева и почти всех его товарищей копилась злость. На себя. За то, что отступали перед нахальным врагом. Хотя еще сегодня ночью или на рассвете об этом и не было сказано ни слова, каждый про себя твердо решил, что пора показать фашистам, где раки зимуют. И еще яростнее забахали винтовки, казалось, бесконечными стали пулеметные очереди.

Вдруг наши солдаты с радостью заметили, что кое-кто из гитлеровцев — не один, не два, а сразу несколько — чуть замедлили шаг, словно раздумывая, где здесь, на поле боя, можно укрыться от смерти. Этой заминки нескольких человек оказалось вполне достаточно: всю атакующую цепь вдруг залихорадило, она из линий с плавными и сравнительно малыми изгибами превратилась в ломаную кривую, которая какое-то неуловимо короткое и одновременно невероятно длинное время потопталась на месте, устилая землю телами в мундирах мышиного цвета, а потом неудержимо рванулась назад, к своим окопам, чтобы там попытаться найти спасение.

Капитан Исаев и его товарищи обрадовались своей первой победе над гитлеровцами. Кое-кто даже подумал: мол, я уже исчерпал свой лимит на отступление — и гордо расправил плечи.

Стемнело настолько, что не стали видны вражеские окопы, — капитан Исаев разрешил добровольцам сползать на поле недавнего боя, чтобы поискать немецкие автоматы и патроны к ним.

Добровольцы, сползав на ничью землю, принесли сорок семь немецких автоматов. Капитан Исаев еще решал, кому их доверить, а из штаба какого-то стрелкового корпуса уже прибыл командир связи и сказал, что настало время отступить до такого-то рубежа обороны, где проклятые гитлеровцы наконец-то и будут остановлены намертво. Там-то уж — непременно!

Организованно отступили сначала до одного указанного рубежа, потом до другого; кое-где и стихийно бежали. Втянулись в эти отступления, даже почти привыкли, что днем смертный бой с фашистами, а ночью опять отступление. Короче говоря, и опомниться не успели, как оказались уже в Эстонии. Здесь, получив короткую передышку, которую использовали на пополнение личным составом и на самый обыкновенный сон, капитан Исаев и сообщил подчиненным, что гитлеровцы все еще наступают повсеместно, что 8 июля они овладели Пярну и наверняка были бы уже в Таллинне, если бы наша армия не перекрыла им дорогу, если бы она ценой огромных усилий и жертв не придержала их.

Здесь, в Эстонии, когда до Таллинна оставалось всего лишь около пятидесяти километров, капитан Исаев наконец-то точно узнал, что его батальон сейчас входит в состав 10-го стрелкового корпуса, имевшего на тот день только около десяти тысяч бойцов, хотя по штатному расписанию в любой дивизии их должно быть побольше. А оборонять им выпало почти девяносто километров линии фронта. Выходит, фашистов, рвущихся к Таллинну, сдерживает цепочка людей, расстояние между которыми около девяти метров? Не густо, прямо скажем, даже очень не густо…

Потом поползли слухи, будто 5 августа гитлеровцы захватили станцию Тала и тем самым перерезали железную дорогу Таллинн — Ленинград, а 7 августа вышли и на побережье Финского залива между мысом Юминда и Кундой.

Командование не опровергло этих слухов.

4

Вдоль шоссе, бежавшего к Таллинну, отступал отдельный сводный батальон особого назначения, которым командовал капитан Исаев. И вся его «особость» сводилась к тому, что его бросали в бой лишь тогда, когда становилось ясно, что еще минута промедления с нашей стороны, и… фашисты снова полным ходом попрут на восток. Почему почти всегда только так поступало командование стрелкового корпуса? Уверяло, будто непоколебимо верило в стойкость и боевую сплоченность батальона. Но капитан Исаев в тайниках души предполагал: разгадку нужно искать в том, что не родным, а приблудным был он, его батальон.

Так или иначе, но батальону выпадали и передышки между боями. Однажды даже двое суток отхватили! А поскольку время от времени перепадали часы отдыха — возможно было и заиметь пополнение (по лесам порядочно шастало наших солдат, отбившихся от своих частей). Значит, батальон, случалось, в очередном бою бывал и почти полнокровным.

В бой батальон всегда вступал зло, даже яростно, знал, какие надежды возлагает на него командование, и гордился этим. Да и понимали его бойцы и командиры: стоит им дрогнуть в бою и раньше обусловленного времени начать отход — он, этот отход, не прикрытый товарищами по всем правилам военной науки, неизбежно обратится в отступление, может быть, даже в паническое бегство, и тогда фашисты, используя свою богатую технику, обязательно бросятся вдогон, непременно настигнут и смешают с землей; еще не известно истории такого случая, чтобы бегущий оказался способен оказать преследователю достойное сопротивление. А жить всем так хотелось… Потому — позвоночник от натуги звенит! — и держали оборону до указанного часа или соответствующего приказа командования. Чаще — до глубокой ночи приходилось стоять в обороне на очередном рубеже. А потом уходили, тщательно маскируя каждое свое движение, каждый звук, способный непроизвольно родиться в ночи. Уходили в заболоченный лес, куда фашисты соваться остерегались. Или в откровенное болото лезли, где малорослому солдату воды было по самый рот. Уходили ночью и потом брели все темное время суток, потому что тогда, в первые месяцы войны, фашисты ночами еще предпочитали спать.

Все время батальон капитана Исаева вел бои вдоль шоссе. Лишь однажды военная судьба в лице майора Петрова бросила батальон к железной дороге, слева напоминавшей о себе тревожными гудками паровозов, тщетно взывавших о помощи, и взрывами бомб, сотрясающих, раздирающих землю.

— Твоя задача, Дмитрий Ефимович, умудриться сделать так, чтобы для своего наступления фашисты не смогли воспользоваться железной дорогой, — сказал майор Петров и замолчал. Однако капитан Исаев почувствовал, что должно быть обязательно добавлено и еще что-то чрезвычайно важное. Действительно, помявшись в нерешительности, тот вдруг продолжил зло, категорично: — Чтобы на новом месте фашистов достойно встретить, нам минимум сутки понадобятся!

Говоришь, вам минимум сутки надо, чтобы попытаться выжить в грядущем бою… Он, капитан Исаев, будь его власть, дал бы времени и поболе. Но у фашистов свое командование, у которого свои планы, расчеты… Правда, нам уже неоднократно доводилось ломать их различные хитрые задумки… Ладно, живы будем — хрен помрем!

Эта лихость была напускной. И родил ее в великих душевных муках капитан Исаев исключительно для того, чтобы хоть самую малость взбодрить себя, если не прогнать вовсе, то просто уменьшить усталость души и тела. Она, эта общая усталость, к тому моменту войны была уже столь огромна, что казалось: только допустите, товарищи командиры, самую малюсенькую слабину — вот прямо сейчас, стоя, уснет любой солдат.

После полуночи вышли не просто к железной дороге, прямехонько к какой-то станции вывел их едкий запах недавнего пожарища. Казалось безлюдным, даже мертвым было это скорбное пепелище. Однако, едва мелькнули первые минуты пребывания батальона здесь, появились люди. Сначала это были одиночные тени. Но скоро капитан Исаев оказался в центре толпы. Женщины и дети всех возрастов окружали его. Человек двести, если не больше. Воспитанники и воспитательницы детского дома, семьи командного состава и учительницы истории и литературы, справедливо посчитавшие, что от фашистов им нужно убежать обязательно. Лица настороженные, в глазах — мольба о помощи.

Все женщины, сейчас окружавшие капитана Исаева, молили только о помощи. А чем он мог помочь? Нет у него ни единой автомашины. Даже разнесчастной повозки он не имеет!

Он, хмурясь и будто ругаясь, приказал старшему лейтенанту Загоскину со своей ротой занять оборону у западных входных стрелок.

Казалось, давно ли пришли сюда, а уже поступают первые донесения: в станционном поселке было девять домиков, а теперь ни единого; здесь три железнодорожные колеи и тупик; на путях и в тупике четыреста восемьдесят шесть вагонов с различными грузами и порожних, это не считая того, что осталось от сгоревшего госпитального эшелона; на теплушках того госпитального эшелона — и сейчас кое-где отчетливо видно! — красные кресты во всю дверь намалеваны, однако гитлеровцев это не остановило; есть на станционных путях и паровоз, еще вполне теплый; как говорят люди, поездная бригада убежала в лес еще при первой сегодняшней бомбежке, и с тех пор нет ее; солдат Карпов велел передать: мол, он попросил одного морячка расшуровать топку паровоза; дескать, тот теперешний морячок до службы на военном флоте одну навигацию кочегарил на речном пароходе.