Дункан Мак-Грегор - Битва бессмертных

• Название: Битва бессмертных
• Автор: Дункан Мак-Грегор
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Героическая фантастика
• Год: 1997
• ISBN: 5-7906-0028-X

Приятель уговаривает Конана отправится на поиски магического шлема, принадлежащего таинственному ордену. Но, как оказалось, за сокровищем охотятся не только они одни…

---

В этот момент душераздирающий вопль словно стрелой пронзил грудь варвара.

Глава III

Кулем свалился сайгад с буланой кобылки, что по инерции пробежала еще несколько шагов и только потом в растерянности остановилась, оглянулась на незадачливого седока своего.

Туша царедворца недвижимо лежала на шелковом травяном ковре, и к ней, с гиканьем и радостными криками, спешили уже бандиты. Расстояние от них до Кумбара было несколько меньше, чем от варвара до него же, но они перебирали своими ногами, а за Конана этим занимался могучий вороной, так что к бездыханному телу старого приятеля он прибыл первый.

Соскочив на землю, киммериец кинул быстрый взгляд на рану сайгада, из которой торчала стрела, определил ее как незначительную или смертельную — ибо крови видно не было, но и признаков жизни тоже, усмехнулся зло и двинулся навстречу разбойникам. Меч в его полусогнутой руке сверкал уже не весело и свободно, как пару мгновений назад, а угрожающе, яростно — как обычно в последний миг перед битвой. Первобытные дикие чувства, клокотавшие в мощной груди варвара, словно передавались мечу и мутными всполохами пробегали по синеватому гладкому лезвию; смерть — он ощущал это кожей — трепетала на самом кончике клинка в ожидании первой жертвы, и Конан знал: ей не придется ждать слишком долго.

Через несколько шагов выяснилось, что бандитов не десяток, а почти вдвое больше. Часть их выползла из-за деревьев, с удовлетворением обнаружив, что противник один, а с досадой — что он вряд ли везет в своем дорожном мешке что-либо ценное, так как вид его был хотя и грозен, но не богат. Заросшие щетиной, озлобленные и голодные, они медленно, молча шли к киммерийцу, по дороге рассеиваясь так, чтобы взять его в круг. Сине-зеленые куртки их — явно дезертиров из малочисленного войска туранского города Шангары — цветом и впрямь напоминали одеяние здешних землепашцев, зато кинжалы, мечи и сабли, зажатые в крепких руках, ничуть не походили на мотыги или лопаты.

Им исход битвы представлялся яснее ясного: этот огромный синеглазый варвар с обветренным смуглым лицом, конечно, славный воин, но против них ему никак не устоять. Привыкшие добывать себе хлеб оружием, они были уверены в себе и своей удаче — так же, как и он был уверен в своей. Уверенность их все же была разного свойства. За двадцать девять лет жизни Конану многажды доводилось участвовать в схватках и посерьезнее, чем предстоящая сейчас, но всякий раз — он отлично это понимал — могла стать последней.

Так и ныне: даже юнец, впервые взявший в руки меч, знает, что порою один воин может одолеть сотню, хоть чаще случается наоборот, и — тот же воин может погибнуть от случайного укола копья, или пасть жертвой обмана, или… Да мало ли в мире этом причин для переселения на Серые Равнины!.. Поэтому варвар, хотя и ценил свою силу и ловкость достаточно высоко, допускал возможность поражения, а главное — был к нему готов.

Видел ли сейчас суровый Кром сына своего, нет ли — Конан надеялся, что все-таки видел, — но первый удар сразу попал в цель. Здоровенный детина, примерно одних лет с киммерийцем, едва подняв свой меч, рухнул на землю с разрубленной до шеи головой.

Разбойники взревели. Звон оружия — привычная музыка и для них и для их противника — заглушил все мирные дневные звуки. Заблестели в солнечных лучах клинки, засверкали злобой и жаждой крови глаза, и в яростной битве сошлись наконец две силы, как штормовая волна сходится с берегом, а молния с землей.

Меч киммерийца рубил, сек и колол без перерыва. На каждый его вздох приходилось по несколько взмахов; клинок, уже окрашенный в алый цвет, вонзался в плоть с хрустом и чавканьем, и пьяный запах крови всасывался в поры, разогревая ненависть…

Пока Конану удавалось отбивать атаку за атакой. Трое противников его уже валялись на политой кровью земле без жизни, четверо раненых со стонами пытались отползти от круга битвы, но их же взбудораженные, охмелевшие от ярости, от безумного стремления разорвать врага на части собратья, толкаясь, топтали их. Рой серебряных лезвий вился над варваром; глухое рычанье, перемешанное с воплями отчаяния и гневными выкриками, оглушало; смерть была со всех сторон. До сих пор ни один клинок не коснулся тела Конана, не взрезал его одежды, его железных мышц, и все-таки пришло то мгновение, которое рано или поздно обязательно должно было прийти: в очередной раз разворачиваясь вокруг своей оси, киммериец спиной задел сразу с полдюжины остро наточенных кинжалов. Туника его, заправленная в штаны, тут же намокла и прилипла к коже, горячие струи крови потекли по ногам, наполняя сапоги.

Еще яростнее засвистел в воздухе меч варвара. И он был опьянен этой внезапной дикой схваткой, а сейчас еще опасался потерять силы от ран — тогда точно он нашел бы здесь свое последнее пристанище. В один момент выхватил он из-за пояса кинжал, сжал рукоять его в левой руке и сам кинулся на противников, стремясь поразить их не только умением своим, не только ловкостью, но еще и напором. Мощь его могучего крупного тела вмиг смела четверых бандитов, по которым он прошел еще пару шагов вперед, вырываясь из замкнутого круга. Отчаянный вопль был доказательством того, что он принял верное решение.

Оказавшись лицом к лицу с бандитами и с полной пустотой позади, Конан снова, не теряя и вздоха, бросился в атаку. Против него осталось лишь пять человек. Остальные — убитые или раненые — лежали в стороне от поля боя; некоторые из последних делали попытки поднять лук и выпустить в киммерийца стрелу, но не имели сил даже прицелиться.

Те, что еще были живы и бодры, кидались на Конана подобно бешеным псам, рвущимся с цепи. Ненависть и ярость в их глазах потускнели, почти закрылись ужасом, недоумением, обидой. Один воин — пусть сильный и умелый, но один — разбил всю их шайку в открытом бою! Смерть всегда бродила где-то рядом с ними, порой подходя совсем близко, порой даже касаясь их холодными пальцами, но никогда прежде она не брала за горло. А как весело казалось им убивать самим: видеть странные, совсем непонятные чувства в глазах жертв, слышать мольбы о пощаде, упиваться властью, обещать жизнь и — убивать… Видимо, ныне пришел их черед идти на Серые Равнины…

В отчаянии бандиты все рядом, плечом к плечу, двинулись на варвара, но он их маневр принял с молчаливым презрением, он только раз взмахнул мечом — две головы с глухим стуком упали наземь. Вторым ударом он скосил еще одного. Осталась пара бандитов — не самых, наверное, крепких, но обреченность придала им сил. С воем кинувшись на врага, они задели-таки его кинжалами с двух сторон. Кровь брызнула из рук киммерийца, а в следующее мгновение оба рухнули на тела своих собратьев, и головы их теперь походили на чаши — во всяком случае, от них осталась только нижняя половина — та, что с подбородком. Конан остановился. Прерывистое дыхание его, тяжелое и трудное, с присвистом вырывалось из глотки. Алая жидкость хлестала из предплечий и спины. Пот, смешанный с кровью, заливал глаза, склеивал длинные густые ресницы, затекал в рот, и варвар привычно глотал солоноватую влагу, не задумываясь о том и на миг.

Убедившись в том, что нет ни одного живого противника, он нашел сухую траву, тщательно вытер об нее меч и кинжал, потом направился к бездыханному телу сайгада.

Тот возлежал огромным животом вверх, раскинув руки и ноги настолько, насколько позволяли наросты жира на боках и ляжках. Подойдя ближе, киммериец убедился, что Кумбар вовсе не бездыханен — напротив: грудь его равномерно вздымалась, так, будто он спал, и от этих движений стрела в груди покачивалась из стороны в сторону. Глаза его тем не менее были закрыты, и вообще, кроме дыхания, никаких признаков жизни Конан в приятеле не заметил. Он отцепил от седла свой мешок, извлек оттуда кувшин с пивом и, усевшись на землю рядом с тушей поверженного царедворца, надолго присосался к открытому словно для поцелуя глиняному рту. Ароматное, чуть горьковатое пиво с каждым глотком возвращало варвару силы. С трудом оторвавшись от горлышка, он брызнул немного прохладной влаги на раненые руки свои, с наслаждением ощутив, как утихает боль в ранах и воспаленной коже. Затем он скинул окровавленную тунику, выудил из мешка новую, прихваченную в покоях Кумбара, и снова принялся вливать в глотку чудесный напиток, всерьез полагая, что тем самым лечит себя.

Немая природа вокруг него равнодушно взирала на залитые кровью трупы людей. Боль и смерть не могли взволновать ни ее, ни богов, что ее сотворили. Таково было устройство мира, и киммериец, которому не раз приходилось думать о справедливости и равновесии в жизни, считал сие единственно верным.

Даже боги — эти крамольные мысли в последнее время все чаще посещали его — не могут быть судьями. Определить, кто прав, а кто виноват, порою трудно, даже невозможно. Не то что «у каждого своя правда» (здесь имелся свой смысл, но Конан почему-то не любил эту сентенцию, презирал ее и в конечном итоге отвергал), а просто правды иногда вовсе нет. Вот есть дерево, и вот есть холм, и вот ручей вьется по равнине, а правда… Кто знает, что такое эта самая правда. Варвар, не умея оформлять свои мысли, обладал иной, может быть, более ценной способностью, чем умение думать: умением чувствовать. Он и чувствовал сейчас (и прежде тоже), что правда, и тем паче истина, не является материей, а лишь чем-то неуловимым, вроде как духом или даже вздохом, из чего следует, что обозначить ее определенно, точно — нельзя. При этом сам он обычно был вполне уверен в собственной правоте и только по прошествии какого-то времени вдруг возвращался к прошлому — не за тем, чтобы проанализировать свои и чужие поступки, а всего лишь чувствуя — опять чувствуя — нечто трудно понимаемое и, значит, трудно объяснимое.