Жак Ивер - Новые забавы и веселые разговоры

• Название: Новые забавы и веселые разговоры
• Автор: Жак Ивер
• Издательство: Правда
• Жанр: Европейская старинная литература
• Год: 1990

Французская новелла эпохи Возрождения

В издание вошли новеллы из анонимных сборников «Сто новых новелл», «Некоторые из прекрасных историй…» и произведения наиболее выдающихся новеллистов XVI века: Филиппа де Виньёля, Никола де Труа, Бонавантюра Деперье, Маргариты Наваррской, Жака Ивера и др.

---

– Уверяю вас, ваша милость, – настаивал слуга, – вы должны заплатить за нее один дукат, только вместе с ней вам придется купить и кошку, а за нее мне следует девяносто девять дукатов.

Тогда дворянин, которому эта цена показалась подходящей, сразу же заплатил слуге один дукат за лошадь и девяносто девять за кошку, как тот и просил, унес кошку и увел лошадь. Слуга же доставил вырученные деньги своей госпоже, которая была премного этим довольна; дукат, полученный за лошадь, она тут же раздала нищим, выполняя волю покойного мужа, а все остальные оставила себе и детям.

– Как вы думаете, может быть, эта женщина была разумнее, чем ее муж, – ее ведь беспокоили и совесть, и благополучие семьи?

– Мне кажется, мужа своего она действительно любила, сказала Парламанта, – просто она понимала, что перед смертью люди чаще всего выживают из ума; и зная, какова была его воля, она решила истолковать эту волю на пользу детям, что, по-моему, весьма разумно.

– Как, – воскликнул Жебюрон, – не исполнить волю покойного друга – это, по-вашему, не преступление?

– Ну, разумеется, преступление, – сказала Парламента, – если только завещатель в твердой памяти и не совершает никакого безумия.

– Стало быть, вы считаете безумием отказать свои деньги церкви и бедным нищим?

– Я вовсе не считаю безумием, – сказала Парламанта, – когда человек, умирая, раздает бедным все богатства, которыми господь его наделил. Но я не считаю, что он очень мудр, если он раздает как милостыню то, что ему не принадлежит. Вы ведь видите, что самые жадные ростовщики воздвигают самые красивые и роскошные часовни в надежде умилостивить бога десятью тысячами дукатов, истраченных на постройку этих зданий, и расплатиться с ним за те сто тысяч, которые они награбили. Как будто господь совсем не умеет считать!

– В самом деле, я много раз удивлялась, – сказала Уазиль, – как это люди думают умилостивить господа подношениями, которые Христос сам в земной своей жизни не одобрял: постройкой величественных зданий, позолотою, росписью и картинами. Но если бы они вникли в слова, некогда сказанные господом,[382] что единственным истинным приношением он почитает сердце смиренное и чистое, и в то, что говорит апостол Павел[383] – что каждый из нас и есть тот храм, в котором господу угодно пребывать, – они бы пеклись при жизни, чтобы совесть у них была чиста, и не стали бы дожидаться того часа, когда человек уже не может сотворить ни добра, ни зла, а паче всего не заставляли бы тех, кто остается в живых, раздавать милостыню людям, которых сами они при жизни не удостаивали даже взглядом. Но того, кто видит сердце человеческое, обмануть нельзя, он будет судить их не только по их делам, но и по вере их и по милосердию.

– Почему же тогда, – спросил Жебюрон, – и францисканцы, и все нищенствующие монахи только и твердят нам, когда мы при смерти, чтобы мы заботились об их монастырях, обещая, что помогут нам попасть в рай, хотим мы этого или нет?

– Как, Жебюрон! – воскликнул Иркан. – Вы, должно быть, забыли, сколько вы же сами рассказывали нам плохого о францисканцах, если спрашиваете: «Неужели эти люди способны на ложь?» Говорю вам, нет на свете больших лжецов, чем они. Не будем особенно упрекать тех, которые пекутся о благе всей своей обители, но ведь есть среди них и такие, которые забывают проданный ими обет нищеты и думают только о том, чтобы удовлетворить свою жадность.

– Мне кажется, Иркан, что вы знаете такого монаха, – сказала Номерфида, – и если история эта стоит того, расскажите ее.

– Хорошо! – согласился Иркан. – Хоть мне и неприятно говорить об этих людях, потому что я причисляю их к разряду тех, о ком Вергилий сказал Данте:[384]

Они не стоят слов: взгляни, и мимо! —

но для того чтобы вы увидели, что, расставаясь со своей мирской одеждой, они не расстаются со своими страстями, я расскажу вам об этом монахе.

Новелла пятьдесят шестая

Одна благочестивая дама обратилась к монаху-францисканцу с просьбой найти мужа для ее дочери и обещала дать за ней такое большое приданое, что святой отец, надеясь завладеть деньгами, предназначавшимися ею для будущего зятя, выдал девушку замуж за своего младшего собрата – монаха, который каждый вечер являлся к ним в дом, чтобы поужинать и провести ночь с женой, наутро же, переодевшись студентом, возвращался к себе в монастырь. Однажды жена узнала его в монастырской церкви, где он служил мессу, и показала его матери. Та сначала ни за что не хотела верить, что это ее зять, но когда ночью они сорвали с него шапочку, она увидела на голове у него тонзуру и убедилась, что дочь ее права и святой отец ловко их обманул.

Однажды в город Падую приехала некая француженка, и кто-то рассказал ей, что в епископальной тюрьме находится монах-францисканец. Слыша, что говорят о нем все с насмешкой, она осведомилась, за что его туда посадили. Тогда ей оказали, что монах этот, человек уже пожилой, был духовником одной очень благородной и благочестивой дамы. Дама эта, овдовев, осталась одна с дочерью, которую так любила, что готова была сделать все что угодно, лишь бы ублаготворить ее и хорошо выдать замуж. И видя, что дочь ее подросла, она денно и нощно пеклась о том, чтобы найти ей хорошего мужа, который бы жил с ней в мире и дружбе, человека такого же совестливого, как и она сама. А так как один глупый проповедник сказал ей, что даже дурной поступок, содеянный по совету богослова, лучше любого хорошего, внушенного духом святым, она обратилась к духовнику своему, доктору богословия, который был уже человеком пожилым и пользовался в городе большим уважением, прося, чтобы святой отец молитвами своими и советом помог ей и дочери обрести мир душевный. И она стала умолять его найти мужа для ее дочери – и именно такого, какого могла пожелать женщина благочестивая и достойная. Святой отец ответил, что прежде всего надо снискать милость духа святого постом и молитвою и что, если господь вразумит его, он надеется, что сумеет помочь ей в том, о чем она просит. С этим он и ушел и стал думать, как ему поживиться на этом деле. А так как дама эта сказала ему, что она скопила пятьсот дукатов, чтобы отдать их будущему зятю, и берет на себя прокормить молодых, а также отделать и обставить их дом, он вспомнил, что у него есть товарищ, молодой монах, статный и красивый, который, взяв эту прелестную девушку в жены, получит за ней хорошо обставленный дом, а пятьсот дукатов достанутся ему самому и удовлетворят всю его неуемную страсть к наживе. Он поговорил со своим товарищем, и тот согласился. Тогда он пошел к вдове и сказал ей:

– Должно быть, сам господь послал ко мне, как к Товию,[385] ангела своего Рафаила, чтобы указать мужа, достойного вашей дочери, ибо могу вас уверить, что в доме моем сейчас находится благороднейший из мужей Италии. Он несколько раз видел вашу дочь, и она так ему нравится, что, когда сегодня я стоял на молитве, господь послал его ко мне, и дворянин этот поведал мне, что любит вашу дочь и хочет на ней жениться. А так как я знаю его родных и знаю, что он из хорошей семьи, я обещал ему поговорить с вами. Правда, есть тут небольшое препятствие, о котором известно только мне одному. Недавно кто-то задумал убить одного из его друзей. И вот, чтобы спасти друга, молодой человек выхватил шпагу и хотел разнять враждующих. Но случилось так, что, защищаясь, его друг убил противника. И тогда ему, хоть сам он никого не тронул, пришлось бежать из этого города – все ведь видели, что он был там и выхватил шпагу. И вот, по совету родных, переодевшись студентом, он бежал в наш город, где его никто не знает, и останется здесь до тех пор, пока родители его не замнут это дело, что, вероятно, произойдет очень скоро. Поэтому свадьба должна быть тайной, и вам придется примириться с тем, что утром он будет уходить слушать лекции и только по вечерам приходить домой. – Отец мой, – ответила дама, – то, что вы мне сейчас говорите, большая для меня радость. Ведь желание мое исполнится, и в доме моем будет жить тот, кто мне более всего угоден.

Монах исполнил свое обещание и привел к ней своего молодого друга, одетого в роскошную куртку алого шелка, и тот очень понравился этой даме. Молодых помолвили, и когда наступила полночь, все прослушали мессу и была сыграна свадьба, после чего молодые легли спать, а наутро муж сказал, что, дабы его не узнали, он. должен скрыться в университете. Надев свою куртку из алого шелка и свое длинное одеяние, не забыв и своей черной шелковой шапочки, он пошел проститься с женой и сказал ей, что каждый вечер они будут ужинать вместе, к обеду же она его ждать не должна. С этим он и ушел, а его молодая жена считала себя счастливейшею из смертных, оттого что нашла себе такого хорошего мужа. После чего молодой монах пришел к своему почтенному другу и передал ему пятьсот дукатов, о которых они еще раньше договорились между собою. Вечером же он снова вернулся к той, которая считала его своим мужем. И он сумел снискать такую любовь жены и тещи, что те не променяли бы его на самого знатного принца.