Анна Оуэн - Стальное зеркало

• Название: Стальное зеркало
• Автор: Анна Оуэн
• Жанр: Фэнтези

Четырнадцатый век. Это Европа; но границы в ней пролегли иначе. Какие-то названия мы могли бы отыскать на очень старых картах. Каких-то на наших картах не может быть вовсе. История несколько раз свернула на другой путь. Впрочем, для местных он не другой, а единственно возможный и они не задумываются над тем, как оказались, где оказались. В остальном — ничего нового под солнцем, ничего нового под луной. Религиозные конфликты. Завоевательные походы. Попытки централизации. Фон, на котором действуют люди. Это еще не переломное время. Это время, которое определит — где и как ляжет следующая развилка. На смену зеркалам из металла приходят стеклянные. Но некоторые по старинке считают, что полированная сталь меньше льстит хозяевам, чем новомодное стекло. Им еще и привычнее смотреться в лезвие, чем в зеркало. И если двое таких встречаются в чужом городе — столкновения не миновать.

---

— Я его как раз и спросил, он мне под руку подвернулся. Мол, о несчастье, наверное, десять раз доложили — а о том, что все миновало, вряд ли. А если кузина Лукреция сама напишет, так он ей вряд ли поверит, подумает, что успокаивают. А синьор Петруччи мне в ответ, что люди не любят огорчать облеченных властью, а сообщить, что теперь все хорошо, значит признать, что раньше случилось неладное.

— Так вам и сказали, синьор де Монкада, чтоб вы не писали! — Лукреция.

— По-моему, все вполне ясно было сказано, — пожимает плечами ее муж.

— Да что ж тут ясного? Ну хоть сейчас объясните.

— Что огорчать не надо! И про все хорошо писать тоже не надо! Конечно, если написать «уже все хорошо», так кто угодно спросит — а что, было плохо? Вот и нечего было.

— Ну я-то как мог это понять? Я же не знал о вашем дурацком сговоре.

Да что ж они тут как дети? Отвернуться бы от родственников, подойти бы к окну, поглядеть бы на реку, она тут настоящая, большая и желтая… да нельзя. Точно выйдет не спор уже, а настоящая ссора.

— А вы бы подумали! — ядовито советует Лукреция. — Вот что вы сидите в Орлеане…

— И получаю письма от своих людей, от подчиненных, от десятка таких, как я — и хоть кто-то да обязательно упомянет же. И только семья молчит, как утопилась… Значит, точно дело плохо. Я бы от беспокойства сердце надорвал, любезная кузина.

— Так никто же, кроме вас, не написал!

— Да откуда же вы знаете?

— От брата и знаю!

— Не повезло…

— Да уж, не повезло, что вы вообще вернулись в Рому нынче весной! — еще раз топает ногой Лукреция. — Мне из-за вас написали такое…

Уго представил себе, что мог высказать сестре разъяренный старший брат… потом вспомнил самого старшего брата и решил, что воображение ему все равно откажет на полдороге.

— А вы можете радоваться, доносчик! Вас-то назвали преданным другом и родичем!

— Да чему ж мне радоваться, кузина… это ваш сиенец радоваться должен со своими советами. Извольте видеть, семейная свара из-за сущих пустяков.

— При чем тут синьор Бартоломео?! — поднимается до сих пор сидевший за столом и смотревший в недоступное окно Альфонсо.

— Так чья это затея, позвольте спросить? Вас с толку сбил, потом меня!

— Меня никто с толку не сбивал…

— …а если вы неправильно поняли вполне простые слова, так при чем тут сказавший? — рассудительно добавляет герцог Бисельи, обнимая жену за плечи.

Уго смотрит на белобрысое воплощение достоинств и добродетелей. Красив, хорошо сложен, по общим отзывам — умен, песенки хорошо сочиняет, отменно танцует, также отличный всадник — это мы проверяли, и правда, отличный; якобы очень хороший мечник — вот тут врут, уметь — умеет, но дерется с видом крайнего одолжения сопернику и всем окружающим… Воплощению достоинств хочется дать в глаз: унял бы супругу, право слово.

А может быть, это он советчика и привел…

— Да при том, что нельзя своих так обманывать.

— Кто же вас обманывал?

Ну сидел ты себе над листом бумаги, стихи, наверное, писал — так и писал бы. Вот какой стол хороший, большой, рогом инкрустирован — и даже не заставлен всякой античной мелочью для сборки пыли, как было бы в другом месте. Тут и правда пишут. Так и чирикал бы свои рифмы, молча, а не лез в чужое болото.

— Мне не сказали правды.

— Вам все сказали вполне понятным образом. Что же касается нашей небольшой договоренности, синьор Бартоломео просто не взял на себя смелость сообщать о ней. Разумная и достойная деликатность с его стороны. Простите, родич, но вы несправедливы и свою ошибку, имевшую неприятные последствия для моей супруги и остальных, называете чужой.

Ничего себе, изумляется Уго. С виду же — сущий котеночек беленький, пушистенький, а тут как будто ему колючка в… туфлю попала.

То есть, этот сиенец-ни-рыба-ни-мясо для него свой, а я — чужой?

— Я не думаю, что я совершил ошибку, — спокойно говорит Уго. — Ошибку совершил сначала тот, кто послушался опасного совета, а потом тот, кто не сказал мне о вашем решении. Зная о нем, я не стал бы вас выдавать. Одна глупость — плохо, две глупости — хуже.

— И что вы хотите сказать? — задумчиво смотрит Альфонсо.

— Синьор Петруччи не член семьи. Он мог не знать, что мне не сказали.

Герцог Бисельи — тоже весьма сомнительный член семьи, зло думает Уго, глядя на котеночка, поставившего шерсть дыбом. Без году супруг Лукреции… очередной. К сестрице его Санче я все-таки привык уже, да и знакомы ближе некуда, а братец в Роме опять-таки и года еще не провел. И невесть кого тащит в дом, слушает, а потом выгораживает, нарываясь на ссору. Но не говорить же это ему прямо в лицо? Лукреция тогда сочтет, что это как раз Уго лезет на рожон. Она тоже от этого сиенского не пойми кого в восторге.

И дернул же черт заговорить тогда… ведь от сущего безделья и легкой озадаченности, а тут человек вдвое старше, в дом вхож, с папским медиком дружбу водит, может, что умное скажет? Сказал. Надвое. Так сказал, что нарочно не придумаешь. Уго одно было ясно, Лукреции с Альфонсо совсем другое — и кто тут прав?

А с другой стороны посмотреть… так ведь откуда было сиенцу знать, что ему, Уго, никто, ну совершенно никто, от Лукреции до самого Его Святейшества об этом деле и упомянуть не додумается?

Нашли постороннего… может, ухитрился впасть в немилость, пока отсутствовал? Да уж, впал, выпал — и сам не заметил.

— Подождите… — вдруг говорит Альфонсо. Заметил на тыльной стороне руки чернильное пятно, покосился, оттирает уже не глядя. — кажется, вы отчасти правы. А я понял, как это случилось. Если бы это был я, мне бы обязательно сказали и еще три раза напомнили. Но вы — ближний родич, вам не то что доверяют во всем, с вами не думают о доверии… и конечно же, каждый решил, что вы знаете, потому что кто-то же обязательно должен был с вами об этом поговорить…

И правда что — умен котеночек, не врали. Пожалуй, так все и вышло. Со стороны это, наверное, понятнее. Все подумали, что я уже знаю — и знаю, и буду участвовать в этой дурацкой выдумке. А я стал бы? Наверное, нет. Но письмо, конечно, написал бы по-другому — мол, тут ваша сестрица с мужем ее, с отцом вашим и прочими добродетелями решили вас не беспокоить, ну так и нечем, в общем, оказалось беспокоить, так что не волнуйтесь, а на заговорщиков этих не сердитесь, любезный брат. Ибо сердиться на них, конечно, можно, но — они из лучших побуждений. И по дурацкому совершенно совету.

А вот что касается советчика…

— Вы правы, Альфонсо. Благодарю. Так, наверное, все и было. Но идея вашего сиенца… не знаю, что там Чезаре написал, но согласен заранее. И сами же видите, что из этого вышло.

Если бы на свете были сероглазые белые коты, то Уго всерьез заподозрил бы в Альфонсо оборотня. Ночью он мышей ловит, по крышам гуляет и кошкам серенады поет, а днем вот, извольте видеть, иногда забывает, что ни хвоста, ни острых ушей на макушке у него нет, и шерсть на загривке отсутствует. Только в положенных человеку мужеского пола местах имеется, да и дыбом не встает.

Очень герцогу Бисельи не нравится, когда философа, которого он взял под крылышко… тьфу, откуда у котов крылья? — в общем, синьора да Сиена, ругают, и советы его считают неразумными. Кто его знает? Может, он до того и после того только хорошие советы давал.

Ну да ладно. С этими двумя спорить бесполезно, Чезаре такой ерундой тревожить нечего. А встретимся — расскажу.

И тут — извольте видеть, сам предмет диспута пожаловал, собственной персоной. Лукреция его, наверное, пригласила. Надеюсь, что объяснять, внятно и подробно, что ни Его Святейшество, ни Чезаре терпеть не могут вранья, недоговорок и тайн на пустом месте внутри семьи. Это все для посторонних, для врагов, для некоторых союзников. Но не для ближайшей родни. Не для отца и сына, не для брата и сестры. Понавыдумали… Альфонсо не понимает, наверное. Они там у себя привыкли при Ферранте черное белым называть перед чужими, красным перед своими и полосатым наедине с собой.

Заходит — беззвучно почти, только легкое шуршание, но это, скорее, из вежливости — кланяется, застывает на мгновение. Наверное думает, не лишний ли он тут — и, видимо, решает, что не лишний. Потому что делает шаг вперед и спрашивает:

— Что вас могло так расстроить, монна Лукреция?

— Наша с вами затея не понравилась моему брату, и он мне за нее жестоко выговорил, — немедленно объясняет кузина. Вот, значит, как. Их общая затея. Ну как же, я уже верю… — А все потому, что нашлись добрые люди…

— Лукреция… — просыпается котеночек, и опять руки ей на плечи опускает. Ну хоть что-то он да соображает. Если сестрица будет жаловаться этому советчику на Уго, это уже повод для настоящей ссоры.

Сиенец наклоняет голову… сейчас он стоит прямо против большого окна, тень ложится наискосок на каменные плиты, на ковер, на книжные полки.