Анна Оуэн - Стальное зеркало

• Название: Стальное зеркало
• Автор: Анна Оуэн
• Жанр: Фэнтези

Четырнадцатый век. Это Европа; но границы в ней пролегли иначе. Какие-то названия мы могли бы отыскать на очень старых картах. Каких-то на наших картах не может быть вовсе. История несколько раз свернула на другой путь. Впрочем, для местных он не другой, а единственно возможный и они не задумываются над тем, как оказались, где оказались. В остальном — ничего нового под солнцем, ничего нового под луной. Религиозные конфликты. Завоевательные походы. Попытки централизации. Фон, на котором действуют люди. Это еще не переломное время. Это время, которое определит — где и как ляжет следующая развилка. На смену зеркалам из металла приходят стеклянные. Но некоторые по старинке считают, что полированная сталь меньше льстит хозяевам, чем новомодное стекло. Им еще и привычнее смотреться в лезвие, чем в зеркало. И если двое таких встречаются в чужом городе — столкновения не миновать.

---

— Да, я сообщил герцогу Ангулемскому о содержании проекта договора. В тот же день. Меня предупреждали о том, что подобное соглашение состоится и о том, что я должен немедленно поставить его в известность, — Кит кивает. Разумеется. Ему сказали, он и сделал. Где услышал, оттуда и понес нерадостную весть. Очень исполнительный человек…

А герцог, естественно, сделал выводы — и принялся объяснять Его Величеству, что договор не стоит того пергамента, на котором написан. И, наверное, если бы Его Величество был сколько-нибудь склонен слушать, ему бы предъявили Таддера — живого и целого, для подобающего потрошения. Но Его Величество в то время у кузена воды в пустыне не взял бы. Вот Таддер и уцелел в тот раз, не выбрасывать же ценный источник попусту.

— Что еще из услышанного в посольстве и не предназначенного для чужих ушей вы сообщили герцогу Ангулемскому? — флегматично спрашивает Никки. Свидетель оживляется, мрачно смотрит на Таддера. Есть у молодого человека определенные понятия о сотрудничестве между службами…

— О смерти регентши, об отбытии из Орлеана в Лондинум под видом секретаря Томаса Дженкинса искомого им сэра Кристофера Маллина, — монотонно перечисляет Таддер. — О…

— Что же вы не доложили, что искомый сэр на самом деле не отбыл? — Трогмортон не особо удивлен, разве что непоследовательностью, а молодой человек с честными понятиями выпячивает нижнюю губу и смотрит на допрашиваемого как на особо крупную мокрицу в салате.

— А зачем? — удивляется Таддер. — Что бы мне это тогда дало? Если б я знал… то, конечно, сказал бы. А так пользы никакой, а кого еще сюда пришлют, неизвестно.

— Если бы вы знали о чем именно?

— Об этом, — поднимает руку Таддер.

Трогмортон слегка улыбается. Герцог Ангулемский вовсе не желал свидеться с искомым сэром, он куда больше хотел, чтобы искомый сэр убрался из Орлеана и Аурелии как можно дальше — к чертям, к антиподам, на южную оконечность Африки… куда угодно. Таддер не угадал дважды.

— О чем вы еще сообщали герцогу Ангулемскому и как долго?

— Год и десять месяцев, — без запинки отвечает допрашиваемый. Посчитал, что ли, на досуге? — О том, что мне приказывали сообщать.

— Самое существенное?

— Смерть Марии Валуа-Ангулем, наши планы относительно Каледонии и Арморики, наши представления о том, какими силами располагает Аурелия, количество высланных к нему курьеров и их судьба.

Независимый свидетель не говорит вслух «это восхитительно!», но слова явственно звучат у него в голове. Очень громко. Произносит же он другое:

— По чьему именно приказу вы передавали сведения о планах и представлениях?! — Спокойнее надо, юноша, спокойнее… но вопрос снова дельный.

— По приказу моего руководства. Я исполнил первое распоряжение, но потребовал подтверждений. Меня вызвали обратно, я говорил с… сэром Энтони. Свидетелей у меня нет, бумаг тоже.

С сэром Энтони Бэконом. Начальником соответствующей службы адмиралтейства. Веселее некуда.

Впору подумать, что их всех приобрел герцог Ангулемский собственной персоной. Нет, к сожалению, эти дураки — не наемные, наши собственные, ретивые и считающие себя очень умными. И с лучшими намерениями. А господин тогда еще маршал Аурелии просто был достаточно умен, чтобы понять и направление, и смысл обмана.

А я-то ломаю голову, отчего в последний год в Нормандии и Арморике потихоньку укрепляют побережье. Без шума, без парадных спусков кораблей на воду, аккуратно так — там роту в крепость добавили, тут галера пришла из Толедо, да так и осталась. Вот почему. И кому, спрашивается, служит сэр Энтони?..

Но Бэкон-то ладно. Он дурак, он спустил лавину и он за это ответит — не перед Ее Величеством, так перед первым попавшимся своим соперником. Уж как-нибудь я это устрою. Но у Бэкона есть некоторые оправдания — он сидит сиднем через пролив в своей канцелярии и знает только то, что ему докладывают. А вот Таддер со своим «объектом» общался регулярно. И кое-какие последствия наблюдал. И он идиот, но не бездарь. Вот что он думал?

— Вы докладывали наверх, как герцог использует предоставляемые вашим начальством данные? — спрашивает Кит.

Недоумение. Глухое, испуганное недоумение, грозящее обернуться паникой. Не понимает. Даже не догадывается, о чем речь, чего хотят, чем чревато отсутствие ответа. Уже попал в колею, будет говорить, пока не расскажет все. Хорошо. Но — восхитительно же, и вправду.

— Вы не получали сведений с побережья?

— Это не входило в мои обязанности.

А самому интересоваться и не нужно. Не велено — не будем. Агент спит, служба идет. Удивительное все-таки, невозможное, невероятное бревно. Дуб мореный.

— То есть, — это не столько для Таддера, это уже для Уайтни, чтобы было сказано вслух, — вы не знали и не хотели знать, что все это время там проводились земляные работы? Что армориканскую систему сигнальных огней распространили на всю Нормандию? Что там теперь от маяка до маяка восемь-десять миль — как у нас? Что в последний год возобновлены обязательные стрелковые состязания для всех взрослых лично свободных мужчин? Опять же, как у нас… В Нормандии. В Арморике об этом сроду не забывали. Что гарнизоны усилены — в последние несколько месяцев?

— Нет… — говорит Таддер, и присовокупляет к ответу унылую и длинную брань, смыслом которой является то, что некто — может быть, покровитель, может быть, герцог Ангулемский, вступил с Таддером в противоестественную связь, имея целью совершение мошенничества, удовлетворением от коей связи жертва мошенничества глубоко потрясена.

Сообразил. Теперь — сообразил, когда носом ткнули. Что сам натворил, что в адмиралтействе натворили, и что в совокупности с задуманной провокацией уже вышло и еще выйдет на всем побережье.

— А хоть что-нибудь вы тогда поняли? — поморщился Трогмортон.

— Понял. — Таддер опять прикладывается к кружке. Вроде ожил, и глаза блестят. Жар у него начинается. Не страшно. Договорить мы договорим, а там посмотрим. — Понял, что не действует. И пять раз докладывал. А мне сказали — продолжайте. И я продолжил.

— А как должно было действовать?

— Не валяйте дурака. Я королеве побег не устраивал. И рот за нее не открывал. Оно все без меня случилось, и без меня случилось бы.

— Да нет же, — терпеливо качает головой Никки. — Каких именно действий герцога ждали в адмиралтействе? На что вы должны были его… сподвигнуть?

— Да как раз на то, что произошло. Ну или на что-то похожее. Марию Валуа ведь в Каледонии почти терпели — ну, по их мерке — у нее силы не было стать королевой всерьез. А наша партия там, она же на словах только наша, а обернись дело всерьез к нашей победе, половина перебежит, если не все, потому что под нами им воли не дадут. А вот господин герцог — это другая история. Если его в первую пару лет не своротить, его уже не своротить никогда. И это повод для войны.

— Уж своротили — так своротили, — усмехается Уайтни. — И Каледонию взяли. Без боя. — Саркастичный наш, думает Кит, за столько времени не понял, что на допросе не нужно вступать в диспуты, да и чувства лучше придержать.

— Я им говорил, — дергает плечом Таддер. — С прошлого ноября.

— И что вам отвечали? — продолжает Трогмортон.

— Что капля камень точит. И что внутренняя свара в Аурелии нам тоже сгодится.

Кит выводит последние слова, поворачивается вместе со стулом, смотрит на Таддера. Его, кажется, не устраивала только собственная бесполезность. Больше ничего. Не получается — доложил, велели продолжать — продолжил. Вот даже уже не намекнули, прямо объяснили, что именно сгодится. И куда едет эта телега. Все равно продолжил. Зачем думать-то? Как каторжник на галере: могу грести… могу не грести.

— Сохранились ли у вас какие-либо свидетельства, которыми вы можете подтвердить, что действовали по распоряжению?

— Да… и нет. У меня сохранилось около пятнадцати письменных приказов, но только в одном, в первом, о существе дела говорится прямо. Еще в трех можно понять, о чем речь, если знать. От всех остальных можно отпереться.

Молодой человек улыбается — этак многообещающе. Ну вот, думает Кит, так хорошо держался, считал нас за последних выродков и извращенцев — а разозлился, выслушав показания, и теперь с явным удовольствием думает о том, что отпереться Бэкону будет трудно: спрашивать станут умеючи, а умеючи — это долго. Только радоваться этому — не стоит. И с этим нужно что-то делать. У трепетного Уайтни было три пути — начать биться головой во все стены и просить выпустить его, вылететь домой и никогда больше в государственные дела не соваться по собственной воле; отделить мух от пудинга и начать заниматься делом — и испортиться вконец. Его обидели недавно, по-настоящему, всерьез обидели. Ему плохо до сих пор. Выглядит уже не так паршиво, как месяц назад — но видно же. И вот в таком состоянии, когда словно толченым стеклом накормили, и все никак не сдохнешь, некоторые начинают радоваться чужому несчастью. Мне плохо — пусть и вам всем будет не лучше. Хоть кому-то. Если от меня зависит…