Анна Оуэн - Стальное зеркало

• Название: Стальное зеркало
• Автор: Анна Оуэн
• Жанр: Фэнтези

Четырнадцатый век. Это Европа; но границы в ней пролегли иначе. Какие-то названия мы могли бы отыскать на очень старых картах. Каких-то на наших картах не может быть вовсе. История несколько раз свернула на другой путь. Впрочем, для местных он не другой, а единственно возможный и они не задумываются над тем, как оказались, где оказались. В остальном — ничего нового под солнцем, ничего нового под луной. Религиозные конфликты. Завоевательные походы. Попытки централизации. Фон, на котором действуют люди. Это еще не переломное время. Это время, которое определит — где и как ляжет следующая развилка. На смену зеркалам из металла приходят стеклянные. Но некоторые по старинке считают, что полированная сталь меньше льстит хозяевам, чем новомодное стекло. Им еще и привычнее смотреться в лезвие, чем в зеркало. И если двое таких встречаются в чужом городе — столкновения не миновать.

---

— Так пусть и нанесет визит тетке, приглядится, — коннетабль уже с трудом сдерживает смех, и правильно делает, потому что смеется он — стекла в переплетах дрожат, посуда со столов падает. — Мою должность… кабы не Марсель, я б ему ее уступил на годик. От сегодня и до плахи.

Де да Валле из тех, кто не говорит всего, что думает — но все, что говорит вслух в одном месте, готов повторить и в другом. Не только на исповеди. Он и на военном совете запросто скажет Клоду нечто подобное. И посмотрит выжидательно, с надеждой, что и Валуа-Ангулем посмеется над замечательной шуткой. В которой каждое слово — правда. Но Клод, увы, не поймет. И не потому что глуп — он как раз умен и полководец стоящий, и люди его любят. С низшими он хорош. Это равных и высших герцог Валуа-Ангулем презирает — за недостаток отваги и широты кругозора, за то, что терпели дядюшку и его порядки, да за все, в общем… иногда даже справедливо. И не понимает, что сам он в этом презрении прозрачен как горная речка.

— Так сколько вы, Ваше Величество, полагаете еще выжидать?

— Сколько тебе нужно, чтобы на севере все пришло в порядок?

— Чтобы пришло в полный — месяц. Уже все заканчивается, — а что на убыль идет именно «поветрие», коннетабль не скажет, потому что у стен бывают и уши, и глаза, умеющие читать по губам, да мало ли, что у них еще бывает, у этих стен, даже если это стены королевского кабинета… — Но через тот же месяц, в первых числах июня, и выступить можно. Ничего не случится, Ваше Величество. А вот если мы протянем, то посланник-то… обидится. Он же в бой рвется, — усмешка вполне одобрительная.

Король опять морщится. С послом им сильно не повезло. Когда по мосту пошел этот… парад ослов, король вздохнул с облегчением — мальчишка и мальчишка, любитель пустить пыль в глаза, легко будет иметь дело. Как же. Будущий союзничек оказался таким же вертопрахом, как сам король — тюфяком. Все в соответствии с протоколом, ни одного лишнего движения, ни одного лишнего слова — и все увиденное в копилку. Другой бы уже за ворот тряс — что у вас тут происходит, где война, где развод, где невеста, для чего мы сюда ехали — а у этого даже выражение глаз не меняется. Такому слабость показывать нельзя. Воспользуется полной мерой, не сейчас, так через пять лет. Или через десять.

— Чем вам посол-то не угодил? — изумляется коннетабль. А вроде бы и в окно глазел…

— А тебе он нравится? — в свою очередь удивляется король. Они с Пьером редко оценивают людей по-разному. Да что там редко, почти никогда.

— Да славный же такой молодой человек. Дельный. Ну… с перьями, конечно. Но вы на моего посмотрите, а ведь два года разницы.

— Твой… твой вырастет. — и будет не таким как ты, потому что ему никогда не нужно было прятаться, — А этот уже вырос.

Коннетабль пожимает плечами, разводит руками, потом стряхивает невидимую пыль с низко вырезанной вставки на камзоле. С его-то статью нынешние моды на подбитые для ширины конским волосом плечи смотрелись бы нелепо… вот де ла Валле и не носит такого платья. Посол — тоже не носит, хотя он за Пьером спрячется, как за щитом. Впрочем, за коннетаблем укроется почти кто угодно, исключая его сына. И король спрячется, и Клод Валуа-Ангулем… не всем только коннетабль позволит за собой прятаться. Тем более — собой прикрываться…

— И ничего так себе вырос. А дорвется до войны — и всем же легче.

— Ты думаешь — или знаешь? — если Пьер говорит так уверенно, значит основания у него есть.

— Думаю, что знаю. Один из его людей недоумевал в разговоре с другим, почему мы так медлим. Говорил, что Его Светлость удивлен. На толедском говорил, конечно… но не думаю, что он меня не заметил. Хотя и очень старался. Это то, что я сам слышал и видел. А еще они интересуются потихоньку — всегда ли здесь все происходит так медленно. Привыкли у себя — от города до города один переход, ночью фьють! — и вот вам армия. Человек в пятьсот и три пушки…

Король фыркает. Если бы в Аурелии дело обстояло так — была бы не война, а удовольствие одно. Тут и он не стал бы ждать.

— А еще, — добавляет коннетабль, — я говорил с Трогмортоном.

С секретарем альбийского посольства? Это еще почему?

— Я ему посоветовал поинтересоваться настроением нашего гостя. Он меня даже не спросил — зачем.

А что тут спрашивать — конечно за проливом обеспокоены. Нужно быть очень наивным человеком, чтобы считать, что катоновы вопли Клода туда не доходят. И конечно, в интересах и коннетабля, и Аурелии в целом — убедить недоверчивых соседей в том, что в их карман никто лезть не собирается, по крайней мере, сейчас.

И секретарь пошел убеждаться — и, видимо, убедился вполне, если уж Пьер об этом рассказывает.

Итак, посол хочет воевать. И коннетабль хочет воевать. И даже Валуа-Ангулемы на самом деле хотят воевать, и вовсе не в Каледонии, которая подождет. Только армия не вполне готова, и, неровен час, вместо выдвижения войска к Марселю придется то же войско отправлять на границу с Франконией. Остается надеяться, что Пьер говорит чистую правду и положение на северной границе действительно куда лучше, чем показалось сначала. Поветрие, но еще не мор. Не чума, не черная оспа, ничего подобного — хотя холера немногим лучше, но с ней в гарнизонах бороться все-таки умеют.

И непонятно, что еще случится в ближайшие дни. Весь апрель приходили вести — одни хуже других, хоть вспоминай нравы тысячелетней давности и начинай вешать гонцов. Хотя не поможет, просто сообщать перестанут. Поветрие на севере. Болезнь каледонской регентши на западе. Сперва половодье, потом затяжные дожди на востоке. Какой-то юродивой дуре в Лютеции было явление со знамением… не хватает только семи казней египетских. Веселое начало правления, нечего сказать.

— А жениться этот воитель не собирается? — спрашивает король. — Со мной он отчего-то только о свадьбе и говорит…

— А с женитьбой, — радостно сообщает коннетабль, — он готов подождать хоть до второго пришествия, если кампания того требует.

— Это тебе Трогмортон сказал… или об этом на лестнице по-толедски разговаривали?

— Трогмортон. Ему дали понять, весьма недвусмысленно дали понять, что свадьба, даже с учетом всего, что к ней прилагается, может быть отложена до конца войны.

— Лучше наоборот. Пусть он пока что женится — месяц уйдет на торжества, а потом уже будем воевать.

А вот этот ответ коннетаблю неприятен. Пьер все еще надеется, что брак мытьем или катаньем да расстроится и ему не придется огорчать сына. К счастью, Пьер есть Пьер, он может возражать и подыскивать предлоги, но никогда не станет действовать за спиной короля. Даже если речь идет о любимом и единственном отпрыске и его идиотической влюбленности, о которой, наверное, уже слышали все коты и уж точно все питейные заведения Орлеана. Нет, хорошо, что Жан де ла Валле не похож на посла… будет пить и буянить, и пугать добрых обывателей по ночам, но дальше жалоб не пойдет, а если пойдет, то с таким грохотом и треском, что видно его будет за лигу и до цели ему дойти не дадут — а потом посидит в четырех стенах, остынет. А там и война.

— На войне… — изрекает наконец де ла Валле, — всякое бывает… Мне бы не хотелось, чтобы, в случае чего, обо мне или о моем сыне могли плохо подумать.

Его Величество Людовик VIII раздраженно оглядывается по сторонам, и видит подсвечник — бронзовую весталку, письменный прибор с мощной яшмовой подставкой, тяжелый золотой кубок, украшенный гранеными камнями, малую печать… и чем из этого швырнуть в коннетабля? Пришибить его не пришибешь в любом случае; но не печатью же разбрасываться?..

— Пьер… — король набирает воздуха в легкие и от души приказывает: — Уйди!!!

Коннетабль с удивительной легкостью кланяется и идет к выходу. Медленно. Всем собой изображая… не недовольство, нет, сомнение в уместности и разумности действий Его Величества.

4.

Заведение — не единственное на земле Орлеанского университета. Студентов много: сюда едут учиться не только со всей Аурелии, из большинства стран Европы. Правда, в последнюю четверть века почти не встретишь франконцев — у северных соседей нынче другая вера, да и грамотность не в моде, а немногие желающие учатся в Трире и Кельне, где все благопристойно и соответствует еретическому учению, которое франконцы почитают истинной верой. Меньше, намного меньше стало и студентов из Арелата: половина теперь тоже едет в Кельн, а те, что из семей добрых католиков, большей частью покинули Аурелию еще до войны. Но студентов все равно много, несколько тысяч, и одних питейных заведений не меньше десятка… но это — наиболее приличное. Сюда не ходят столоваться, не закатывают особо шумные пирушки, есть другие места, где можно позволить себе побольше — зато сюда часто заглядывают преподаватели, а иногда даже и деканы факультетов. И не только они — многие, кто связан делами с университетом, приходят обсудить сделку или попросту выпить вина. А некоторые и просто так — и кормежка вкусная, на зависть многим другим орлеанским кабакам, и вино хорошее — аурелианское, толедское, италийское, какого только нет. Да и беседы случаются интересные — не беседы, целые диспуты.