Ант Скаландис - Братья Стругацкие

• Название: Братья Стругацкие
• Автор: Ант Скаландис
• Издательство: ИЗДАТЕЛЬСТВА: «АСТ», «АСТ МОСКВА»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: ISBN: 978-5-17-052684-0 (ООО «Издательство ACT»), ISBN: 978-5-9713-8278-2 (ООО Издательство «ACT МОСКВА»)

Самые знаменитые в литературе братья-соавторы — Аркадий и Борис Стругацкие — не просто фантасты, не просто писатели, даже не просто кумиры миллионов. Кем они были для нас и останутся навсегда? Частью жизни.

Стругацкие — это наше представление о будущем, о мире, о человеке, о том, что правильно и что неправильно, о смысле бытия и бессмысленности смерти. Они — наш камертон, наш путеводитель, наше оружие и наш факел в мрачном лабиринте истории — прошлой и будущей.

Стругацкие — это наши вывернутые наизнанку души. И наша совесть.

Старший, Аркадий Натанович, ушел от нас в 1991 году, младшему исполнилось ныне 75 лет, и он продолжает работать.

Первую большую и подробную биографическую книгу о братьях Стругацких написал известный фантаст и публицист Ант Скаландис.

---

Потом наступила пора по-настоящему крупных вещей. Я очень люблю „Попытку к бегству“ и, конечно, „Трудно быть богом“ — как продолжение темы. Не судите меня строго, я всё-таки всю жизнь серьёзно занимаюсь космосом, и большее влияние оказали на меня не „Улитка на склоне“ и не „Гадкие лебеди“, а те первые книги, героические. Мне хотелось быть таким, как герои Стругацких. И я считаю, что в значительной степени они меня сделали таким. „Хищные вещи века“ мне тоже очень понравились. Книжный развал — как это они точно угадали! У нас же тогда хорошую книгу только из-под прилавка доставали… А сегодня — всё что хочешь, и Стругацкие лежат на развале…

Но главная там мысль: никакая техника не поможет в борьбе с социальными проблемами. Это меня поразило ещё и в „Попытке“, но больше всего — в „Хищных вещах“.

Когда в космос летел, я взял с собой три книги — не для того, чтобы читать, а из благодарности к авторам: „Трудно быть богом“ с „Далёкой Радугой“, „Леопарда с вершины Килиманджаро“ Ларионовой и „Нашего человека в Гаване“ Грэма Грина. Помню, Грин был страшно поражён, когда я подарил ему эту зачитанную книжку, побывавшую в космосе.

Я горжусь передачей, которую вёл несколько лет, — „Этот фантастический мир“, первой и последней на нашем телевидении, посвящённой фантастике, она заслуженно получила премию Европейского общества фантастов, и там у нас несколько раз выступал Аркадий Натанович.

А ещё была передача „Спор-клуб“, это уже моя, авторская. Ею я тоже горжусь. Как-то решили мы поспорить о фантастике (там не было Стругацких, но книги их я, конечно, держал в голове). А собрались ребятки молодые, глазки горят, ну, я и спрашиваю: „А зачем вам фантастика? Если любите приключения — есть приключенческая литература, если философию — философская, если науку — научно-популярная. На черта вам эта фантастика?“ Специально путая их, выводил на правильный ответ, и они вышли на него. Фантастика позволяет всё соединить и так заострить ситуацию, чтобы вопрос решался на пределе возможного. Я горжусь этой передачей.

Среди космонавтов — каждый второй любитель фантастики, но большинство читали её только в юности, а я вот — до сих пор, правда, современную не люблю, старую перечитываю. И любовь у нас была взаимная: я приходил на эти семинары, мои выступления всем нравились, я там говорил правду, хотя время было такое, когда правда не слишком котировалась, но мне как-то удавалось… Фантастика, да и только! Я рассказывал о своих полётах и о космонавтах не как о суперменах, а как о людях, которые сомневаются, ошибаются, болеют. Я сделал такой документальный фильм. Его не хотели показывать, а потом он приз получил на международном фестивале.

А на ранних вещах Стругацких воспитывались не только космонавты — вообще целое поколение.

Сейчас вот иногда вспыхивает спор, мол, нужна опять национальная идея. Я решил задуматься над этим. Меня Стругацкие приучили думать надо всем. Приведу пару примеров.

Люди до сих пор не сумели дать внятных определений самым основным понятиям. Что такое человек? Что такое любовь? Ни у Брокгауза, ни в Большой Советской — любовь ещё худо-бедно есть, а человек… Меня это потрясло. Я стал думать и выдал своё определение: „Человек — это такое животное, которое всегда хоть чем-то, но всё-таки недовольно“. А когда нас отбирали в космонавты — по здоровью, я точно так же обнаружил, что медицина не знает определения здорового человека. Военные врачи просто издали приказ под соответствующим номером: давление — такое-то, температура — такая-то, моча, кровь и т. д. Отклонение столько-то процентов — в пределах нормы. Но меня не устроило. Что это за здоровье такое — по моче и отклонениям! И я придумал: „Здоровый человек — это тот, у которого каждый раз болит что-то другое“. Если всё время одно и то же — больной. Если ничего не болит, значит, уже мёртвый.

Теперь вернёмся к национальной идее. Вряд ли тут можно придумать что-то новое. И я вспомнил финал „Пикника на обочине“. Это же просто манифест справедливости — причём самыми понятными словами.

Обычно хотят справедливости для себя и несправедливости для врагов. Справедливость для всех только звучит в гимне США — в жизни её там нет. В любой стране мира собери сто человек — обязательно найдётся хотя бы один, который скажет: „Почему это справедливость Для всех? Все — не заслужили“. А мне кажется, заслужили. И не только справедливости, но и счастья, как у Стругацких.

Я тогда не понял финала их повести: замах серьёзный, а решение какое-то детское. А теперь вот думаю, что это и может стать нашей национальной идеей. Ничего мы не придумаем лучше».

Это говорит космонавт, дважды Герой Советского Союза, коммунист и доктор физматнаук.

Вернёмся в год 75-й. Аркадий рассказал тогда Георгию Михайловичу о семинаре Бориса в Ленинграде, а Гречко — сам ленинградец и как раз после полёта ещё не добрался до родного города. Как только появился на берегах Невы, уточнил у АНа дату и тут же посетил семинар, сделав приятный сюрприз и БНу, и его ученикам. ТВ на этот раз за ним не увязалось. Обсуждали заочно Борю Штерна из Киева, и Георгий Михайлович рассказ похвалил. Сказал, что главное, интересно и весело. Потом все голосовали, как это принято было, выставляя баллы копейками, и на собранные рупь тридцать дружно попили кофе.

А за десять дней до этого семинара, 6 апреля, в Ленинград приезжает АН, возможно, 16-го он даже ещё был в городе, но, как мы уже знаем, на ленинградский семинар АН не ходит. Да и вообще как-то у братьев в этот раз всё на бегу: делаются поправки к сценарию «Парня», сочиняется заявка на сценарий «Пикника», обсуждается ещё одно продолжение «Понедельника», так и не состоявшееся никогда…

Ну а как дела в «МГ»? 30 апреля АН пишет уже из Москвы:

«Был у Медведева. Тошнило, но я держался молодцом. Суть свелась к следующему. Одобрение они согласны хоть сейчас же дать — но только по М и ТББ, а по ПнО у них есть „серьёзные сомнения“. Насколько я понимаю, сомнения эти имеют источником редактора нашего Зиберова, ибо он а) кандидат философских наук и опытный идеологический работник и б) был на БАМе и выяснил, что современной молодёжи необходимы произведения о БАМе без всяких там глупостей. Что ж, памятуя, что с паршивой овцы бери, что дают, поставил условием немедленную выплату одобрения по М и ТББ и присылку официального письма от издательства с перечислениями претензий. Полагаю, это самый верный путь. Клянчить одобрения на ПнО — унизительно. Упрямиться и отказываться от одобрения на М и ТББ — глупо. А когда получим суммы и обещанное письмо — там видно будет».

В мае так же проездом БН в Москве; кажется, он едет в очередной раз в Польшу. Там опять есть за что получить денежки — вышло целых три или четыре книги.

С 16 по 20 июня — снова АН в Ленинграде. Они вдвоём готовят материалы к документальному фильму «Встреча миров» для киностудии «Укрнаучфильм», а 18 июля АН уедет в Киев и пробудет там по этим киноделам до конца августа без видимого результата.

А в Москве перед самым отъездом будет забавный случай. АН зайдёт утром к Юре Манину, благо тот живёт через дом от него, но Юру не застанет, дверь ему откроет Володя Захаров, которого Юра, уехавший на очередную конференцию, оставил у себя квартиру сторожить. Какая приятная неожиданность! Слово за слово, решат они по случаю такой «неназначенной встречи» выпить бутылочку вина. В ближайшем магазине окажется только «Эрети». Что ж, отлично. И пойдёт оно по летнему дню и под увлекательные разговоры изумительно хорошо. Аркадий ещё дважды сходит в магазин, успев до обеденного перерыва. Расстанутся они примерно около четырех пополудни, и Захаров насчитает в кухне под столом ровно семь пустых бутылок. Причём АН после этого пойдёт домой работать, ну, например, над какой-нибудь статьей или тем же сценарием научно-популярного фильма, а вот Владимир Евгеньевич поймет, что уже ни на что не способен, и ляжет спать. Зато после он напишет замечательное стихотворение, в котором с документальной точностью упомянет эту историю:

Улус Джучи

1. Перед телевизором
Золоченое брюхо ханского вертолёта
засверкало роскошно над заснеженным лесом.
— Велик, огромен Улус Джучи,
но непобедима доблестная армия монголов,
и прекрасно она вооружена.

— Хороша была армия и у японцев,
есть у них такая солдатская песенка:
«Когда наша дивизия мочится у Великой Китайской стены,
над пустыней Гоби встаёт радуга,
сегодня мы здесь,
завтра в Иркутске,
а послезавтра
будем пить чай в Москве!»
Перевод Аркадия Стругацкого,
он пел эту песенку
и по-русски, и по-японски.

— Вы были с ним друзья?

— Сильно сказано,
большая разница в возрасте.
Хотя июльским утром,
в некой квартире на Юго-западе,
семь бутылок Эрети,
было такое грузинское вино,
дешёвое, кисленькое,
но совсем неплохое.

— Смотрите же, как картинно
выпрыгивают всадники из вертолётов на снег,
сразу строятся в боевые порядки.
Куда они,
штурмовать Рязань?
— Очень даже и может быть!
Пока мы тут с вами калякали,
наступила зима,
пооблетели листочки календаря.
Какое сегодня число?
Пятнадцатое декабря
тысяча двести тридцать седьмого года.

2. Поскачем
В угоду нежгучему вкусу
Ветров, нанимающих нас,
По бывшему Джучи Улусу
Поскачем, прищуривши глаз.

Пускай громоздятся подобья
Заводов, и фабрик, и школ,
Мы будем на всё исподлобья
Глядеть, как надменный монгол.

По нищему Старому свету
Мы мчимся на новом авто,
Мы тоже любили всё это,
Понять невозможно, за что.

Когда у ступеней истёртых
Молить «А быть может, а вдруг»
Бесцельней, чем завтрашних мёртвых
Лечить наложением рук.

1975 год славен был ещё Хельсинкским совещанием по безопасности и сотрудничеству в Европе, знаменовавшим собою высшую точку так называемой разрядки напряжённости. Но это ещё меньше, чем освоение космоса, волнует наших героев — у них-то как раз не разрядка, а самый пик напряжённости во всем. И работать получается как-то не слишком здорово.