Ант Скаландис - Братья Стругацкие

• Название: Братья Стругацкие
• Автор: Ант Скаландис
• Издательство: ИЗДАТЕЛЬСТВА: «АСТ», «АСТ МОСКВА»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: ISBN: 978-5-17-052684-0 (ООО «Издательство ACT»), ISBN: 978-5-9713-8278-2 (ООО Издательство «ACT МОСКВА»)

Самые знаменитые в литературе братья-соавторы — Аркадий и Борис Стругацкие — не просто фантасты, не просто писатели, даже не просто кумиры миллионов. Кем они были для нас и останутся навсегда? Частью жизни.

Стругацкие — это наше представление о будущем, о мире, о человеке, о том, что правильно и что неправильно, о смысле бытия и бессмысленности смерти. Они — наш камертон, наш путеводитель, наше оружие и наш факел в мрачном лабиринте истории — прошлой и будущей.

Стругацкие — это наши вывернутые наизнанку души. И наша совесть.

Старший, Аркадий Натанович, ушел от нас в 1991 году, младшему исполнилось ныне 75 лет, и он продолжает работать.

Первую большую и подробную биографическую книгу о братьях Стругацких написал известный фантаст и публицист Ант Скаландис.

---

Надо было видеть, как Дима, изображая заправского медвежатника, вставлял ключ в замок и поворачивал его тихо-тихо, а потом восемь человек, на цыпочках, крадучись, будто воры, дурачась и давясь от смеха, проникали в квартиру. И ведь удалось никого не разбудить и тихо извлечь из буфета бутыль с вишнёвкой! Вот только когда Таня над головой у спящей мамы стала извлекать из серванта рюмки и уронила одну, мама испуганно приподнялась в постели:

— Случилось что?!

— Спи, мамуля, спи, у нас гости. Всё нормально.

Похоже, в ту ночь все напитки были волшебными. После наливки они почувствовали себя лет на десять моложе, тихонько включили граммофон, раздвинули мебель в большой комнате и устроили безумные танцы, меняясь партнёршами и демонстрируя всё, на что способны. От вальсов и танго перешли к твисту и шейку и тут уж отвели душу — отплясывали как угорелые, а ведь Аркадию с Леной за сорок было, и Севе с Таней не многим меньше, Биленкины и Можейки помоложе, но тоже четвёртый десяток не вчера разменяли, а дуремарились — ну, честное слово, как школьники. И что удивительно, так никого в квартире и не разбудили. Крепко спал народ. А когда Аркадий в каком-то немыслимом па разбил ногою стекло в самой нижней полке с книгами, никто даже не расстроился, все только хохотали безудержно…

(Почти через сорок лет Татьяна Юрьевна показывала мне эту полку: «Вот видите, так и не вставили стекло — наверно, в память об Аркаше, о той сумасшедшей ночи, и о Диме…» Дмитрий Александрович Биленкин умер очень рано, в июле 1987-го, пятидесяти четырёх лет и на четыре года раньше АНа.)

А в ночь с 6 на 7 сентября 1968-го приключения не завершились разбитой полкой. Спать уже никому не хотелось, хотелось куролесить дальше. Они пошли вроде как провожать друзей, ловили машину, долго никто не останавливался, потом подъехали сразу две, и это был знак судьбы. Погрузились все вместе и махнули к Булычёвым, точнее к Можейкам. Ещё точнее — Кира не была ни Булычёвой, ни Можейкой, она так и остаётся по сей день Сошинской, но у Игоря на тот момент уже напечатали добрый десяток рассказов под псевдонимом Кир Булычёв. Вообще удивительно: ни у одной из собравшихся тогда супружеских пар не было общей фамилии — Татьяна Юрьевна тоже не Биленкина, а Притула, как тогда, так и теперь.

Там, на Мосфильмовской, они хотели сначала раскинуть партию в канасту, но карты любили не все, и решили вместо этого играть в чепуху. Очень литературная игра: каждый пишет фразу по заданной схеме, заворачивает листок и передаёт по кругу, и так пока лист не кончится. Получаются жутко смешные рассказики-буриме. Эх, разыскать бы эти листочки сегодня! Да вряд ли сохранились. Ну и конечно, у Можеек тоже пили что-то, кажется, коньяк, и, кажется, даже Сева за компанию приложился, а иначе с чего бы это пришло ему в голову доказывать свою силу и на спор отрывать от пола почти стокилограммовую тушу Стругацкого. Сева, на голову ниже Аркадия, всегда худенький, но жилистый, о своей физической подготовке мнения был высокого, ну и рванул Аркашку ввысь, словно собирался в окошко кинуть. Спасибо над головой не поднял — у того аж дух захватило. И что-то хрустнуло громко в тишине.

— Севка, да ты орёл! — похвалил Классик (а его уже тогда звали именно так). — Но ты мне, кажется, часы сломал.

Часы были без секундной стрелки, и Аркадий долго к ним присматривался, прислушивался и даже принюхивался, пытаясь понять, ходят они или не ходят. Но было шумно, все галдели, смеялись, и ничего нельзя было разобрать. Весело было, отчаянно весело. И они стали наливать по новой…

Под утро пошли провожать Стругацких с явным намерением разыскать что-нибудь спиртное теперь уже у них в закромах. От Мосфильмовской до дома номер четырнадцать на Бережковской тоже не дальний свет — минут двадцать, Лена сразу пыталась объяснить, что дома родители и две девочки, вторая девочка, правда, уже почти взрослая, но в пять утра всё равно все спят, и никто не поймёт странных намерений этой пьяной ватаги. Однако на улице все стали стремительно приходить в себя. Пахло влажным асфальтом, большой рекой и щемящей горечью первых осенних листьев, вдалеке дрожали огоньки на тёмной воде, оттуда тянуло свежим, очень свежим ветерком. У начала набережной, не доходя до длинного забора ТЭЦ, Аркадий остановился и, сказав: «Мне надо позвонить», свернул в старый квартальчик, где громоздились друг на дружку какие-то лачуги, гаражи и голубятни (сейчас в этом месте развязка автомобильного Третьего кольца).

— Куда это он? — всплеснула руками Лена.

— Ленка, — засмеялся Игорь, — ты что, не знаешь второго смысла этой фразы? Он сейчас вернётся.

Но Лена уже бежала вслед за мужем, крикнув на ходу:

— А вдруг ему плохо…

Так они потеряли их обоих, но искать не стали, а пошли себе потихоньку вдоль парапета, бросая в реку веточки, мелкие камешки, монетки — на счастье — и медленно трезвея. Стругацких встретили во дворе, у подъезда. (И как это они подошли с другой стороны?) Попрощались тепло, умиротворённо, радостно. Ненадолго. Что бы они делали друг без друга? А так — всё отлично! Можейки пойдут обратно пешком, а для остальных уже совсем, совсем скоро откроют метро, «Киевская» — рядышком…

— А правда здорово погуляли? — сказала Лена, обнимая Аркадия за шею уже у дверей квартиры.

— Правда, — он вдруг погрустнел. — Так здорово уже никогда больше не будет.

— С чего ты взял? — она обиженно надула губки.

Он не ответил. Только пожаловался после паузы:

— Бок болит. Сердце, что ли?

— Ну, ты фантаст! — улыбнулась Лена. — Сердце у него в боку!

Поразительно, но за всю эту ночь они ни разу не вспомнили — будто сговорились, — о трагических событиях двухнедельной давности.

21 августа советские танки вошли в Прагу. Об этом трудно было теперь не думать. Но в минувшую ночь им удалось. Прекрасно удалось. Что это было? Торжественное прощание с эпохой, уходящей навсегда? Наверно, так. Уходит любая эпоха, но эта была самой счастливой в их жизни. И так здорово уже действительно никогда не будет.

Утром проснулись, и бок у Аркадия болел ещё сильнее, даже припух. Пришлось идти к врачу. Там отправили на рентген. Трещина в ребре. Аи да Сева! И даже боли не было совсем. Тогда. Забавно это всё, если б не было так пронзительно грустно. Трещинка на снимке была ма-а-аленькой, то-о-оненькой — и не разглядишь, если не знать, но Аркадию вдруг представилась, что эта трещина проходит не только через его ребро, а через всё мироздание, и такая трещина уже не зарастёт.

«Процесс „эрозии убеждений“ длился у нас до самых чешских событий, — говорил БН в одном из интервью. — В 68-м какие-то иллюзии ещё оставались. В частности, я до самого последнего момента был убеждён, что чехам удастся сохранить свободу. Я был в этом уверен на девяносто девять процентов! Я считал, что какие у нас сидят ни идиоты, какие они ни кровавые дураки, но и они же должны понимать, что идея превыше всего, идею задавить танками нельзя… И вдруг выяснилось, что можно. Мы говорили тогда друг другу: „Не посмеют!“ А самые умные из нас говорили: „Ещё как посмеют!“ И оказались правы. И это было для нас полным и окончательным прощанием с иллюзиями. Для нас — и для подавляющего большинства наших друзей и знакомых».

Вместе с Пражской весной были раздавлены последние надежды советской интеллигенции. Диалог с властью стал невозможен. Теперь надо было просто слушать власть и слушаться её. Или не слушаться, но это было чревато. Семёрка отчаянных смельчаков, вышедших на Красную площадь 25 августа со знаменитым плакатом «За вашу и нашу свободу!», оказалась разбросана по тюрьмам и психушкам на долгие годы.

Резкое похолодание в связи с чешскими событиями ударило и по фантастике, и конкретно по Стругацким, причём быстро и весьма ощутимо. Быть может, первым тревожным сигналом стал звонок Алексея Германа БНу:

— «Трудно быть богом» остановили.

— Почему?

— В сценарии видят прямые аналогии с чешскими событиями, теперь не отбояришься от них…

— Идиоты! — проворчали оба, точнее все трое, потому что Аркадий так же воспринял, когда узнал.

Но на самом-то деле, в руководстве «Ленфильма» были совсем не идиоты, а трусы. Никто не хотел быть крайним. А если вдуматься, аналогии и впрямь были очень прямые, прямее некуда. Власть, в очередной раз проспавшись, разглядела себя в зеркале.

Грех жаловаться на подобные претензии, если учитывать, до чего доходила паранойя перестраховщиков в те годы. Ролан Быков снимал чудесную детскую комедию «Внимание, черепаха!», ни сном ни духом не помышляя о политике. Там дети решают проверить, выдержит ли панцирь черепахи, если её положить под гусеницу танка на учениях. Танки в фильме, разумеется, советские, а черепаха начинается на «че», как и всем известная страна… У Быкова были большие трудности с выходом фильма на экран. Ну, как тут не вспомнить остроумный и печальный анекдот про «Муху-цокотуху», в которой при каждом новом генсеке находили свои политические аллюзии!