Даниэл Уолмер - Багровое око

• Название: Багровое око
• Автор: Даниэл Уолмер
• Издательство: Северо-Запад пресс
• Жанр: Героическая фантастика

Приключения Конана и его спутника на Черном континенте, южнее реки Стикс. Колдунов и злодеев там оказалось меньше, чудес — больше…

---

К тому времени, как к нему пришла идея ограбить пирамиды Кеми, Конан уже имел немалый опыт в подобного рода делах. Прекрасная выучка в Шадизаре, городе воров, практика в не менее славном Аренджуне, морские походы с несравненной Белит не прошли для него даром. Амра — Лев! — под таким именем запомнило его и долго будет помнить все юго-западное побережье, от Шема до Черных Королевств. Но если он Лев, то и новая цель у него должна быть соответствующей. Блистательной. Львиной!

До Кеми Конан добрался без особого труда. Пару лет назад, когда они плавали вместе с Белит вдоль стигийского побережья, по настоянию киммерийца, в котором беспечность и широта натуры странным образом уживались с редкими вспышками предусмотрительности, они закопали несколько кладов в показавшихся им наиболее безлюдными местах. Теперь Конану удалось отыскать один из них — ящик со слоновой костью и благовониями, часть товара, которым поделился когда-то пузатый и медлительный купеческий парусник, шедший на север из Куша.

Побыв несколько дней в непривычной для него шкуре купца, Конан на удивление удачно распродал весь товар. Теперь у него были деньги. Можно было не отказывать себе ни в одной из земных радостей — жить на приличном постоялом дворе, вкусно есть, обильно пить, развлекаться с самыми красивыми женщинами — и при этом потихоньку собирать все необходимые сведения и вынашивать в голове план блистательного мероприятия.

Правда, при более близком знакомстве с жизнью этого древнего и загадочного города оказалось, что радость и веселье произрастают на его почве весьма скудно. Красивые стигийки не удостаивали Конана своим вниманием, ему приходилось довольствоваться лишь чернокожими рабынями либо шоколадными уроженками Куша; и те и другие были совершенно не в его вкусе. Вина, правда, было вдоволь, и оно было на редкость крепкое, но почему-то опьянение от него не приносило желанной радости. С каждым стаканом голова становилась все более тяжелой, чугунной, мысли текли все медленней, шевелились еле-еле, словно плавники у выброшенной на берег рыбы… затем наступал провал в сон, глухой и изнуряющий.

Сам город напоминал своим обликом старого злобного мага. Он был окружен высокими стенами и башнями из черного камня, и даже густая зелень пальмовых и апельсиновых рощ, широким кольцом раскинувшихся вокруг города, не скрашивала гнетущее впечатление. С наступлением сумерек улицы быстро пустели, и мрачную тишину не нарушали ни смех, ни пьяные разгульные песни, ни вопли расшалившейся молодежи.

Несмотря на все это, Конан часами ходил по узким кривым улочкам, словно хищник на полусогнутых, подрагивающих от нетерпения, пружинящих лапах. Энергия и жажда дела — громкого, достойного имени Льва, — так и рвались наружу. Но прежде необходимо было все как следует разузнать, исследовать, продумать.

Конану удалось завести двух-трех приятелей, но все они были чужеземцами, главным образом, из охраны купцов или вельмож, приехавших по посольским делам. Благодаря их рассказам и собственным наблюдениям его сведения о таинственной стране становились все более полными. Когда речь заходила о сокровищах пирамид, все его собеседники сходились в одном: пробраться в именные тайники и ограбить их невозможно. Не раз предприимчивые и отважные люди совершали подобные попытки, но как бы хитроумны они ни были, ни один из проникших в пирамиду не возвращался назад.

Такие речи действовали на Конана как красная тряпка на зингарского быка. Невозможно? Как бы не так! Это чугунное слово «невозможно» применимо ко всем его предшественникам, но только не к нему, Конану-киммерийцу, Льву. Он молчал, ничем не выказывая своих чувств, лишь усмехался неприметно, да синие глаза его принимали странное выражение, отчего простодушные собеседники непроизвольно ежились.

Часто его новые приятели обсуждали храмовые обряды, совершаемые здесь во имя главного божества Стигии — Великого Змея Сета. Молва не лгала, не преувеличивала: поистине Стигия была оставленной светлыми богами страной. Даже у толстокожего, ко многому привычного, лишенного сентиментальности варвара, каким был Конан, рассказы об обычаях местных жрецов вызывали что-то похожее на содрогание. Чего стоило, к примеру, периодическое появление на улицах города храмовых змей — огромных, пятнистых, толщиной со среднюю пальму тварей. Те из прохожих, кем гадины насыщали свой голод, считались принесенными в жертву Великому Сету. Не менее жутким и отвратительным был обряд, называвшийся «выбор Кээ-Ту».

Со дня прибытия Конана в Кеми не прошло и пол-луны, как ему пришлось стать свидетелем — больше того, участником «выбора Кээ-Ту». К счастью, благодаря беседам с бывалыми приятелями, он был готов к этому испытанию, знал, как нужно себя вести, и почти не испытал страха или тревоги.

В тот день с утра Конан бродил по базару, самой большой городской площади, заполненной разноязыкой толпой народа. Он бесцельно поглядывал на груды товаров, разложенных прямо в пыли: голубоватые бритунские клинки из отличной стали; расписные фарфоровые безделушки из далекого Кхитая; свитки выделанной особым способом кожи из гирканских степей — броню из такого материала пробивало далеко не всякое копье; оленьи и медвежьи меха из Ванахейма; яркие вендийские ткани — одеяние фей, — один взгляд на которые мог лишить женщину ее и без того невеликого разума… Несколько дней назад он сам торговал здесь, напрягая глотку, чтобы перекричать сотни других торговцев, призывно расхваливал свой товар: резные украшения из слоновой кости и кушитские благовония. Чтобы покончить с несвойственным ему занятием побыстрее, киммериец почти не торговался, охотно уступал в цене и разрешал богатым стигийкам подносить к носу каждый флакончик, чтобы выбрать наиболее пленительный запах.

Неожиданно беспорядочный базарный гул стих. В воздухе почувствовалось непонятное напряжение. Купцы и покупатели с застывшими и словно схваченными неведомым здесь морозом лицами смотрели в одну сторону. Конан заметил, что четыре узкие улочки, впадавшие в площадь, как ручьи в круглое озеро, оказались перегорожены — на каждой встали по два стражника с длинными бронзовыми копьями.

В центр толпы, стремительно освобождавшей ему дорогу, в окружении таких же стражников неторопливо шествовал человек в длинном, ниспадающем до земли фиолетовом жреческом одеянии. Его голову с наголо обритой макушкой украшал золотой обруч в виде змеи, кусающей свой хвост. И макушка, и обруч сверкали под лучами полуденного солнца. На правой руке человека сидела крупная коричневая птица — она была укрыта куском темного бархата так, что виднелись лишь цепкие когти да концы острых крыльев.

Остановившись, жрец выждал паузу, обводя темными, без блеска, лишенными какого-либо выражения глазами окаменевшую толпу. В полной, неестественной тишине он произнес несколько торжественно-громких фраз. Конан был не слишком силен в стигийском наречии, но, подготовленный рассказами приятелей, все хорошо понял.

— Великий Сет и его слуги сегодня утром снизошли до своего раба, чтобы объявить, что они голодны. О позор! О страшное бесчестье! Мы позволили голодать Великому Сету, Колебателю Земли, Владыке Пучин, Сердцу Пустыни! Прости нас, недостойных! Прими нашу жертву, Великий Сет! Пусть мудрый Кээ-Ту совершит свой выбор.

С этими словами жрец сдернул ткань с головы птицы, и по толпе пронесся тихий вздох, похожий на стон. Конан увидел, что то был коршун, по-видимому, очень старый, с вылезшими на шее и боках перьями. Его круглые глаза снабрякшей пленкой век напоминали желтый лед. Жрец вытянул руку, и птица, сильно оттолкнувшись от его жилистой кисти, взмыла вверх. Несмотря на старость, крылья были еще крепки, они вознесли ее высоко над площадью и медленно кружили над замершей толпой.

Конан заметил, что ни один человек не осмеливался поднять голову, чтобы проследить за полетом Кээ-Ту. Все лица были опущены долу; те, у кого были головные уборы, торопливо сняли их. Киммериец знал, что, если хочешь сохранить свою жизнь, нужно поступить так же. Если Кээ-Ту увидит запрокинутое вверх лицо — немыслимое святотатство! — он бросится на наглеца в первую очередь. Если чья-либо голова под холодным взглядом божественного слуги будет покрыта чем-то, помимо волос, — последует та же кара. Ну, а из всех остальных голов, непокрытых, покорно склоненных, Кээ-Ту выберет те, чьи волосы отличаются от вороного блеска урожденных стигийцев: светловолосых и рыжих северян, русых немедийцев, темных, но мелко-курчавых кушитов, бреющих по-особому головы уроженцев Кхитая…

Кром наградил Конана волосами прямыми и черными, как хвост вороного жеребца, но, тем не менее, он не смог бы поклясться, что под взглядом зловещей птицы сердце его так же ровно и уверенно, как обычно, гонит по его жилам кровь.