Даниэл Уолмер - Багровое око

• Название: Багровое око
• Автор: Даниэл Уолмер
• Издательство: Северо-Запад пресс
• Жанр: Героическая фантастика

Приключения Конана и его спутника на Черном континенте, южнее реки Стикс. Колдунов и злодеев там оказалось меньше, чудес — больше…

---

Шумри оказался в каменном мешке, почти таком же, как тот, куда бросили его в мире с фиолетовой кровью. Единственное отличие — хлеб, кусок которого швыряли ему раз в день, был съедобным.

Его держали в камере смертников, потому что барон собирался казнить его самой лютой и страшной казнью на следующее же утро. Но память старика и его рассудок, подточенные долгими годами тревоги за жизнь дочери, были уже не те, что прежде. Проснувшись утром, барон был в полной уверенности, что кофийский шарлатан, заставивший его испытать такой ужас и такое отчаянье, уже предан мучительной смерти. Правда, он не очень помнил, какой именно, но это было и неважно. Даже если его подвергли не слишком изощренному виду казни, особой беды в этом не было: ведь Илоис не умерла. Больше того, она встала с постели!

Прилежная стража продолжала сторожить узника, как было ей приказано, ни на миг не спуская с него глаз. Возможно, у начальника стражи и мелькала мысль, что барон выдумывает способ казни уж слишком долго, но, как полагается хорошо вышколенному слуге, он не позволял себе задавать хозяину лишних вопросов.

Шумри потерял счет дням, проведенным в полной тишине и тьме, нарушаемой лишь раз в день лязгом засовов и грохотом открываемой двери, когда ему приносили кусок хлеба и кружку воды. Ни отсутствие света, ни затхлость воздуха, ни каменный пол, ни голод не мучили его с такой силой, как мысль о том, что Илоис пыталась покончить с собой от звуков его музыки. Но почему? Если тема песни натолкнула ее на мысль, что многолетнюю муку можно пресечь одним решительным ударом, — тогда Шумри виноват лишь в том, что не подумал хорошенько, прежде чем запеть. Но если она узнала его? По той же песне, по голосу, по интонациям, по забившемуся сердцу?.. Конечно же, она узнала его, не могла не узнать! И воспоминание о его предательстве было таким мучительным, что вынести его она не смогла. Не смогла, не захотела дышать одним воздухом с трусом и предателем…

В таком случае она никогда не сможет его простить.

И не помогут даже синие камни Алмены.

Илоис встала с постели. На третий день после того, как синие камни согрелись на ее худой шее, она окрепла настолько, что смогла выйти в сад.

Старый барон возносил искренние благодарения Митре. О кофийском целителе он старался не вспоминать. Конечно, он не мог не связывать улучшения состояния дочери с его коротким и нелепым визитом, но думать об этом, останавливать свое внимание он себе не позволял. Иначе что-то похожее на укоры совести могло омрачить его радость, что было бы совсем некстати.

Все домашние, все слуги пребывали в радостном возбуждении, ходили на цыпочках, стараясь предупредить каждое желание выздоравливающей. Но никаких особых желаний у нее не было. Разве что только одно.

В тот день, когда она смогла выйти в сад, Илоис спросила отца.

— Скажи, куда делся человек, который пел мне и который оставил синие камни?..

Барон замялся. Сказать дочери, что он велел казнить человека, вернувшего ей желание жить, он не осмелился.

— Этот проходимец… он назвался целителем из Кофа… Он обещал тебя вылечить, но от его музыки ты еще больше расстроилась и… и чуть было не…

Она смотрела на отца с таким напряженным вниманием, покачиваясь от слабости, затаив дыхание… что ложь давалась ему с большим трудом.

— …Он сразу же ушел из замка, испугавшись того, что случилось с тобой. Оставил свои камни, чтобы хоть немного смягчить мой гнев…

— Где он сейчас?!

— Откуда же мне знать?.. Шляется где-нибудь… Пытается вытянуть деньги из доверчивых простаков…

Он видел по глазам дочери, что она не верит ему, но ничего более убедительного в голову не приходило.

Илоис отошла, промолчав, но на следующее утро обратилась к нему снова.

— Отец, ты сказал мне неправду. Человек, оставивший мне камни, не мог уйти. Что с ним?

На этот раз ее непонятная настойчивость вывела барона из себя. Расшатанные переживаниями и возрастом нервы старика не выдержали.

— Да, я сказал тебе неправду! — запальчиво и раздраженно воскликнул он. — Барон Цальс покривил душой, впервые в жизни! Не хотелось огорчать любимую доченьку!.. Его нет больше, этого кофийского шарлатана! Я приказал казнить его мучительной казнью за то, что он посмел расстроить тебя!..

— Это неправда, — прошептала Илоис.

— Правда! Правда! Вот это-то как раз и правда!.. — Старик даже притопывал ногой, словно раскапризничавшийся ребенок.

Через мгновение он уже пожалел об этом. Но было поздно — Илоис ушла.

Спустя недолгое время барон узнал от домашних, что дочь его снова слегла и снова перестала отвечать на вопросы и разговаривать.

Шумри знал, что если он не найдет способа выбраться из своей темницы в ближайшее время, Илоис умрет. Правда, она могла умереть и в том случае, если он обретет свободу. Разве не под воздействием его песни она едва не лишила себя жизни?.. Если б ее исхудалая рука оказалась сильнее… И что за злая звезда висит над его головой, что за рок такой, заставляющий приносить несчастья всем, с кем пересекается его путь? Недаром Конан как-то засомневался, не демон ли он. Выбрать для умирающей девушки песню о двух самоубийцах! Вряд ли на это был бы способен кто-нибудь, кроме него. Кроме Кельберга, не ставшего рыцарем, Кельберга, загубившего свою любовь, Кельберга, не сумевшего за время своих долгих странствий обрести хоть каплю мудрости…

Эти отчаянные и безнадежные мысли захлестывали Шумри, перемежаясь с безумными проектами побега из каменного подземелья. О, если бы на его месте был Конан! Уж верно, могучий и бесстрашный варвар не стал бы валяться на гнилой соломе, предаваясь угрызениям совести и бесплодным мечтам. Он бы действовал!

Шумри старался представить себе как можно живее и подробнее, что стал бы делать на его месте киммериец, чтобы обрести свободу. Прежде всего он замолотил бы крепкими кулаками в дверь…

— …Проклятье! Вы что там, спите, грязные отродья Нергала!!! — от мощных ударов обитая медными листами дверь мелко трясется. — Сейчас же отворите! Слышите!!!

— Ну, чего тебе там? — ворчит стражник, отодвинув засов и настороженно вглядываясь во тьму камеры.

— Это что тут, по-твоему, а?!.. — надрывается с возмущением узник.

— Где?.. Что?..

— А ты посмотри! Посмотри вот сюда! — Конан ожесточенно указывает рукой в угол камеры. — Это что, по-твоему, сонная туша, ленивый выкормыш Эрлика?!

Стражник пытается рассмотреть, что именно вызвало столь безудержный гнев пленника, но кроме гниловатой трухи на полу не видит ничего. Он шагает вперед и наклоняется, на миг забыв об осторожности. Этого мига достаточно, чтобы ладонь киммерийца, ребром обрушившаяся на шею, лишила его сознания. Даже не вскрикнув, стражник валится лицом в тот угол, который тщетно пытался рассмотреть.

Конан выхватывает у него из рук копье с медным наконечником и выбегает в коридор, не забыв плотно задвинуть засов на двери темницы, которая мгновенье назад была его собственной, теперь же стала принадлежать другому. Как всегда, после периода неподвижности и вынужденного бездействия ярая молодая сила так и бурлит в нем. Еще двое стражников, на свою беду встретившиеся ему в коридорах подземелья, тоже не успевают понять, что произошло — пронесшийся на полной скорости мимо них киммериец лишает обоих способности двигаться…

Миновав галерею, оставив за собой длинные ряды комнат с застывшими, как разодетые изваяния, слугами, он взлетает по винтовой лестнице и рывком распахивает дверь.

— Вот и я!.. — на радостном выдохе восклицает Конан.

Илоис поворачивается к нему…

Конан… Но отчего же Конан? Это он, Шумри, должен расшвыривать, как соломенные чучела, стражников, взлетать по винтовой лестнице и рывком распахивать дверь. Но для него проделать все это немыслимо. Невозможно…

Яростный и веселый голос спутника и побратима стихал в его ушах. Мускулистые руки, ловко орудующие чужим копьем, переставали мелькать под закрытыми веками. Конан уходил.

И тогда появлялась Алмена.

«Алмена, Алмена, — тихо и настойчиво спрашивал у нее Шумри, — что бы ты стала делать, очутившись на моем месте, в этой безысходной тьме?..» Алмена улыбалась светло и грустно, она проводила ладонью по сырым стенам; казалось, от пальцев ее исходит сияние, и влага на камнях искрится, как луговая роса. «Прости меня, Алмена, — бормотал Шумри, уже не отличая мечту от действительности, — конечно же, ты не можешь оказаться на моем месте. И представить трудно, чтобы ты спела умирающей девушке песню о самых красивых способах смерти. Но — все-таки! — помоги мне, подскажи мне, как быть».

Алмена подходила к дверям, прижималась лбом к холодной меди и вслушивалась. Шумри знал, что она внимает не шорохам, лязгам и крикам, доносящимся из подземных коридоров, но слушает то, что творится в голове охраняющего дверь стражника. Шумри становился рядом и пытался сделать то же самое. Как она говорила?.. Чтобы услышать чужие мысли, надо перестать бояться, что кто-то узнает, чем полна твоя собственная голова.