Валентин Пикуль - Барбаросса

• Название: Барбаросса
• Автор: Валентин Пикуль
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2004

Сталинград – это не просто город на Волге , символ нашей Победы. Это еще и главный военно-политический фактор Второй мировой войны; его влияние сказалось на всем ходе истории человечества. Героической и трагической Сталинградской битве посвящен роман-размышление «Барбаросса» – первый том последней, незавершенной дилогии «Площадь Павших борцов» Валентина Пикуля. Написать второй том автор не успел – здоровье оказалось подорванным многолетней работой на износ. Валентин Саввич честно признавался, что не считает себя вправе приглашать читателей в «окопы Сталинграда», ибо сам в них не бывал. Но как сын героя Сталинграда, как писатель-историк и участник войны (соловецкий юнга) он не мог пройти мимо грандиозных событий на великой русской реке.

---

– Не бойтесь. Я не по этой части. Переводчик. 

– Значит, в эмиграции нашего языка не забыли? 

– Я не русский, а немец. Садитесь, пожалуйста.

Манштейн привычно запустил руку в магазинную тару и вытянул на стол четыре бутылочки – каждому по штуке.

– Никак не научусь открывать без штопора.

– Невелика мудрость, – сказал пленный, ударом ладони вышибая пробки, так что водка плеснулась за печку.

На его груди одиноко светилась медаль «XX лет в РККА», и Паулюс с некоторым удивлением заметил: 

– Не слишком-то щедро вас награждает Сталин.

Подполковник оглядел Паулюса с ног до головы: 

– Да, Гитлер щедрее… Но вы и воюете больше нашего. А у нас – что? Конфликт на КВЖД, конфликт на озере Хасан, конфликт на Халхин-Голе, конфликт на Карельском перешейке… Войн нет – одни конфликты: а с них, сами понимаете, воевать не научишься и орденов не нахватаешься.

Кутченбах долго изучал водочную этикетку. 

– Цена три марки и пятнадцать пфеннигов… Дорого!

– А вам-то, – ответил пленный, – не все ли равно, что дешево, что дорого? Вы же за нашу водку не платили.

– Думаю, – ответил зондерфюрер, – приди вы в Берлин, вы бы тоже не стали выбивать в кассе чеки за хальблиттер.

На это подполковник сказал ему: 

– До Берлина-то нам еще топать и топать…

Кутченбах перевел, и все дружно захохотали. 

– Ваш чин в царской армии? – спросил Паулюс. 

– Штабс-капитан. Честь имею.

– Образование?

– Начал солдатом. В четырнадцатом. Три «георгия». Школа подпрапорщиков. Снова фронт. И стал штабс-капитаном. А Военную академию имени Фрунзе закончил лишь в тридцать четвертом году… уже при Сталине.

– Я понимаю, – кивнул Кутченбах, – большевики после революции принудили вас к служению в своей армии.

– Я вступил добровольно. Потому что вы наседали на нас. А мне обидно. Как же? С четырнадцатого в окопах мурыжился, и вдруг… вы в Крыму! Вы в Пскове!

– Кстати, как и сейчас, – заметил Манштейн, протягивая пленному кусок колбасы, наколотый на вилку.

– Скажите, пожалуйста, – допытывался Паулюс, – почему вы при царе хорошо воевали, а сейчас отступаете? Наверное, вы, русские, не любите этого азиата Сталина?

– На это я могу вам ответить, что немцы при кайзере воевали тоже намного лучше, нежели сейчас при Гитлере. Дело не в Сталине! У меня нет никаких симпатий к этому человеку, но в свою последнюю атаку я поднимал людей с его грозным именем… Будь там Сталин или не Сталин, наши цели в этой войне четко определились: выгнать всех вас… обратно! И чтоб вы, немцы, даже забыли, по какой дороге ехали сюда ваши танки.

Ни Манштейн, ни Паулюс не обиделись, спрашивая:

– А вы разве сами не видите, что уже разгромлены?

– Не вижу! У нас Мамай был… триста лет на шее сидел, и то – спихнули. А с Гитлером мы скорее разберемся. Еще год, от силы два, и ваши ролики повернут обратно.

Пленный поднялся, и тут Кутченбах крикнул ему: 

– Стоп, моторы! Ну-ка, снимайте правый сапог…

Подполковник прятал в сапоге ордена Ленина и Красного Знамени. Паулюс шутя приложил их к своей груди:

– А это у вас за что? Тоже за… конфликты?

Русский офицер разом опустошил всю четвертинку: 

– А ну вас всех… Чем с вами водку тут пить, так лучше отправьте меня за колючую проволоку, как всех. Там мне, знаю, будет хуже, чем в баньке. Но зато… лучше.

– Барон, – обратился Манштейн к Кутченбаху, – доставьте офицера в СД, и пусть ему устроят «шарф-фернемунг»…

В тайной полиции так назывался «энергичный допрос».

Вскоре Манштейн покатил свои ролики к Ленинграду. Сталин отстранил Ворошилова от командования, ибо «железный нарком» вносил в дела только путаницу, а оборону Ленинграда доверил Георгию Константиновичу Жукову. Мы отступали…

………………………………………………………………………………………

Страшно! Страшно, если в первый же день войны немцы уничтожили 1 200 наших самолетов, так и не успевших взлететь в небо, их разбили в куски на аэродромах – бомбами, их перекорежили гусеницами танков. Не хватало даже винтовок! Ополченцы шли на фронт без оружия, подбирая винтовки убитых. На фронт слали пополнения с учебными винтовками, из которых можно стрелять сколько угодно – все равно никого не убьешь, только глаза себе выжжешь. Генерал-лейтенант Н. К. Поппель вспоминал: «Сейчас даже странно объяснить этот винтовочный голод. А все объяснялось просто: огромные ружейные склады находились близ самой границы» (там они и остались), – за это можно благодарить Мехлиса: удружил нам Лев Захарович!

Только углубившись в Россию, немцы своими глазами убедились, что никакой «линии Сталина» у Сталина не было и в помине – очередная басня! Правда, кое-где попадались остатки заброшенных сооружений, уже поросшие травой и земляникой. Еще накануне войны оборудование «укрепрайонов», начатых при Тухачевском, было безжалостно демонтировано, по распоряжению Л. З. Мехлиса вооружение куда-то вывезли. Генерал-полковник Л. М. Сандалов писал по этому поводу: «Многое из того, что казалось нам тогда непреложною истиной, кануло в Лету потому только, что прямо или косвенно связывалось с именами лиц, отстраненных от командования по вражеским наветам».

Отступали… Новые танки Т-34 еще только входили в серийное производство, а Кулик со щаденками еще до войны запретили выпускать запасные части к танкам устаревшей системы (об этом я говорил ранее), и танкисты, чтобы спасти технику, бывало, «раскулачивали» цельный танк, лишь бы раздобыть запасные детали для других машин. Изношенные БТ-7 и Т-26 бросали на маршах с пустыми баками без горючего – как рухлядь.

Мы отступали… Еще гремели бои под Смоленском, когда под угрозой падения оказался Киев – матерь городов русских. Сталин выходил из себя, не позволяя отступать из Киева:

– Нельзя брать пример с Буденного, который, вместо того чтобы остановить Клейста, отважно руководит нашим драпом. Потеряй мы Киев, и немцу откроется путь на Харьков и Донбасс, там наш уголь, наши заводы – за них держаться…

Недоволен был Сталин и действиями Еременко, который сам же и напросился командовать Брянским фронтом.

– Я же его за язык не тянул, – рассуждал Сталин. —Еременко вот здесь, за моим столом, при всех клялся, что оставит от Гудериана рожки да ножки. А теперь сам прыгает по кустам от танков Гудериана, словно заяц…

Но при этом Еременко не потерял его доверия:

– Он, конечно, не генерал от наступления. Чувствую, в этой войне нам пригодятся и генералы от обороны. А в обороне Еременко на своем месте, наказывать его не надо…

…Война явилась строгим проверщиком всех людей, калибров, брони и составов горючего. Прежние тормоза на пути к победе убирались. Л. З. Мехлис еще витийствовал, стреляя в людей, виноватых и неповинных, но Щаденко уже скатился по служебной лестнице – за свое авторство «индивидуальных ячеек»; немцы скученно сидели в траншеях, а наш боец, не видя других из своей «ячейки», считал себя покинутым, ему казалось, что все ушли, бросив его одного; от этого, уже психологически надломленный, боец оставлял «ячейку» и уходил… догонять своих! А эти «свои» оставались в индивидуальных ямах, напоминавших им об уюте могилы.

Кулик был тоже разжалован из маршалов, но оставался верен себе – даже в условиях фронта. С утра раннего он, напомаженный, словно уличная девка, выстраивал на позициях духовые оркестры, как это делалось еще в гражданскую войну, и под музыку трескучих маршей гнал свои войска под немецкие пулеметы. Выкосят немцы одних – шлет вторично. Под музыку! Как под Царицыном… Но тут вмешался сам Жуков, уже входивший в силу, и сказал, что ему плевать на прежние заслуги Кулика:

– Долой с фронта! Чтоб я его больше не видел…

Наверное, Сталин испытал горькое разочарование, когда его старые полководцы, о которых поэты слагали хвалебные песенки, на деле оказались болтунами – и не больше того! Суровое время требовало новых людей, прошедших высшую академическую школу. Знающих не только свою армию с ее портянками и лозунгами, но и тактику противника, наконец, нужны люди убежденные, которых не устрашит никакая ответственность. Где взять таких людей?.. Если, читатель, спокойными глазами оглядеть когорту тех, что начинали постепенно образовывать Ставку, то мы увидим, что победа выковывалась людьми тридцати-сорока лет, не старше. А иначе нельзя: люди другого поколения просто не выдержали бы адского напряжения и такого частотного ритма событий, в каких жила потрясенная страна. Понятно, почему Сталин ухаживал и за Шапошниковым.

– А вы уже не молоды, – говорил он. – Поставьте у себя в кабинете диван. Часа три-четыре позанимайтесь, потом ложитесь и размышляйте… это ведь тоже дело! Вам снова быть начальником Генштаба, а это – не та фигура, чтобы по окопам мотаться. Для этого я найду людей помоложе вас…

Признаем за истину, что Сталина никогда не покидала вера в ум и благородство Шапошникова, хотя Борис Михайлович иной раз сильно его озадачивал. Так, например, когда одному генералу угрожал трибунал с необратимым расстрелом, Шапошников заявил, что он уже наказал виновного.