Владимир Соколовский - Мурашов

• Название: Мурашов
• Автор: Владимир Соколовский
• Издательство: Пермское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1987

Владимир Соколовский, автор романа «Возвращение блудного сына», повестей «Облако, золотая полянка», «Старик Мазунин», «До ранней звезды», сборника «Мальчишки, мальчишки…», хорошо известен нашему читателю. Юрист по образованию, писатель, прежде чем взяться за перо, сменил несколько профессий: работал слесарем, экскаваторщиком, следователем, преподавателем…

Новая книга В. Соколовского написана в приключенческом жанре и адресована молодому читателю.

В центре повести — трудная судьба армейского разведчика Павла Мурашова, заброшенного летом 1944 года в небольшой бессарабский городок, оккупированный фашистами…

---

Гестаповец что-то резко скомандовал — и переводчик ушел, вернулся, привел двух солдат с носилками.

— Вас унесут в камеру, — сказал он. — Допрос будет продолжен завтра. Вы, я вижу, большой хитрец. Это может вам повредить. Господин гауптштурмфюрер дает вам время на раздумье. Помните о ноге! Если не хотите ходить оставшуюся жизнь как это… коленками назад.

Подвал, ватный комковатый матрац на полу, шаткая табуретка… Верх зарешеченного окошечка на уровне земли, да еще козырек снаружи — так что ничего нельзя увидеть, только слабый свет идет оттуда. Немецкий солдат принес чашку какого-то хлебова из кукурузы, ложку, хлеб, кувшин с водой. Гриша поел. Был уже вечер.

На другой день Геллерт снова вызвал его. На этот раз радист, хоть и хромая, пришел в кабинет сам.

— Ну, так сколько же вас было? — спросил гестаповец.

— Я один.

— Неумно, неумно… Так же, как с шифрами и частотами. Но хорошо! В таком случае — адреса явок. Ведь если бы вы были один, вам должны были дать эти явки. Разведчиков не забрасывают без связи.

— Они сами должны были найти меня. Я не знаю ни их имен, ни адресов.

— Где найти? В кукурузе?

— На рынке. Я должен был приходить на рынок, по нечетным дням, в обеденное время, и ждать.

— Что за болтовня! Вы же радист, нелегальщин, не знаете языка. Я гляжу, вы начали снова испытывать мое терпение. Хорошо. Я терпеливый. Другой бы уже переломал вам кости, отбил внутренности и выщелкал зубы.

— Вам-то что мешает так сделать?

— О-о, мальчик метит в герои. Он желает пострадать… за идею, да? Чтобы проклятый фриц видел, как он умеет умирать. Не спешите. Это все совсем не так увлекательно и очень больно. А я — я ведь говорил уже вам? — гуманист. При том — вы мне нужны здоровым, с непопорченными лицом и телом. Чтобы мы могли вместе работать на рации, пойти на явки или на встречу с вашими товарищами, сколько их там было… Сколько, ну? Один, два?

— Нисколько.

— Так. Даю вам пять дней. После чего вы примете наконец свой венец мученичества. Что делать, вы же сами этого хотите! Но прежде вы пройдете испытание голодом и жаждой. А это ужасно. Мне интересно узнать ваш характер. На каком круге вы сломаетесь?

— Ни на каком.

— Ну, мой друг, не надо зарекаться. Вы сломаетесь, это обязательно, я ручаюсь. Я слышал много интересного про русских, хоть сам и не бывал на Восточном фронте, не встречался с ними, всю войну прослужил в Венгрии и Румынии. Вы первый экземпляр, и я с любопытством стану следить за вашим превращением. Вы превратитесь в зверя, мой милый, а звери не держат секретов, у них все на виду. Ступайте и думайте, думайте.

15

Гриша вернулся в подвал. В тот день ему не принесли уже ни баланды, ни хлеба, ни воды. На следующее утро, приведя радиста на допрос, конвоир привязал его веревкой к намертво вделанной в пол железной табуретке. Затем появились Геллерт с переводчиком, солдат принес им хлеба, вина, какого-то невероятно душистого супа в красивых тарелках, тушеного мяса в горшках… Кочнев сидел, молчал, только безостановочно глотал слюну. А те разговаривали, смеялись, ели, пили вино и не обращали на пленного никакого внимания. То же повторилось на другой день. На третий день Гриша начал стонать и ругаться, на четвертый — только хрипел, на пятый, ощутив запах супа, — потерял сознание. Утром шестого дня гауптштурмфюрер показал лежащему пленнику на громоздящийся на столе узел грязной ткани:

— Гляньте сюда, Кочнев. Это парашют вашего коллеги. Испачкан, весь в земле, но это не имеет значения. Важно, что он перед вами. Если бы вы знали, сколько стоило труда найти его в степи! Но я понял, что вы сдадитесь только перед убедительными доводами. Я отдам его на экспертизу вместе с вашим, однако нас ее выводы уже не должны особенно тревожить. Теперь отпираться от того, что вы были не один, бессмысленно. Притом вспомните, что сегодня срок моего ожидания кончается, и к вам могут быть применены меры физического воздействия. Станете молить о смерти, а ее не будет. Я постараюсь, чтобы вы протянули как можно дольше. Ну же, решайте!

Значит, Паша живой. Где-то здесь. Работает. А я попался, дурак. А может, и у меня все обойдется? Попробовать схитрить, обмануть их… Что они знают? Бросить крючок. Запутаются, факт. Что из того, что они будут знать больше, чем им полагается. Все отрицать, как раньше, бесполезно — парашют-то вот… Что бы я им ни сказал, ничего уже не изменится. Пашу я им все равно не дам. Ну, скажу частоты. Там все равно примут только мою руку. Во время передачи дам сигнал о работе под контролем. Ну что ж, попробуем. Тихонько, тихонько закидывай крючочек… чтобы не сбухал поплавок… на!

Он с трудом приподнялся на локте, поднял голову.

— Я… хорошо… дайте мне поесть… Пить…

— Если вы не будете упрямиться и держать язык за зубами, вам немедленно дадут куриный бульон и чай. Ну, что вы хотите сказать? Сколько вас было?

— Двое. Я и один капитан. Левушкин Сергей Дмитриевич. Все явки у него. Мы должны были освоиться, и я… начать передачи. Все… больше не могу…

Геллерт похлопал его по щеке.

— Сейчас вас накормят и напоят. Что, плохо быть голодным, а? Я же говорил: это ужасно. Особенно, когда едят у тебя на глазах. Но вы молодец, выдержали весь срок. Удивительно. По дороге сюда я с печалью, поверьте, думал о том, что произойдет с вами, если вы и сегодня не захотите говорить. А потом я сказал себе: «Нет, это невозможно! Он еще молодой и не такой глупый, чтобы не сознавать, что его ждет». Верно, Кочнев?

— Да, да… — покивал головой Гриша. — Ну дайте же поесть, негодяи.

Он пил, захлебываясь, теплый бульон, и Геллерт благодушно поглядывал на него.

— Сегодня отдыхайте и поправляйтесь. Завтра займемся делами.

Солдат-конвоир приносил в камеру то бульон, то кашку, то яйцо всмятку, то густые сливки, то молоко, то крепкий чай. К полудню Гриша встал, потряс одрябшими руками: н-да, ушла силушка… Трижды появлялся врач-молдаванин, делал вливания в вену.

За ночь он хорошо выспался, однако когда появился в кабинете перед глазами Геллерта, тот поморщился:

— Не сказать, чтобы вы сильно посвежели за эти сутки. Раньше брились каждый день?

— Когда как. Но обычно — да.

— Курт, прибор! Извините, руки мы вам свяжем сзади, а переводчик подержит голову.

— Зачем это?

— Обычная предосторожность. Вдруг вы захотите покончить с жизнью, вырвете у солдата бритву и разрежете себе горло?

— Зачем себе? Если уж резать, так или солдату, или вам, или переводчику. А меня после этого и так убьют.

Немец засторожился:

— Мне вдруг показалось, что я в вас что-то недопонял. Вы что, не боитесь смерти? Фанатик? Разве вы не могли, в таком случае, умереть от голода?

— Так ведь вы бы не дали. А мучиться-то зачем?

— Да, конечно, у каждого человека свой предел… Что ж, будем считать это вашей не очень удачной шуткой.

— Зачем шуткой? Руки-то вы мне не в шутку собираетесь связывать.

— Я же сказал: это вынужденная мера, — дернул головой гестаповец. — И закончим на этом!

— Ну, перейдем теперь к главному нашему разговору, — сказал он, когда Кочнева побрили и солдат ушел с прибором. — Как нам найти вместе этого вашего капитана и людей, с которыми он должен установить связь.

— Но я, правда, не знаю явок! — воскликнул Гриша. — Уговор ведь какой был: мы встречаемся после высадки, находим место, где я должен сховаться с рацией и ждать. А он идет по адресам, проверяет людей, определяется с жильем. Вечером или ночью мы переносим туда рацию. Вот и все.

— Все неконкретно, все как песок между пальцев… И ничего не дает нам. Вы можете описать этого… Левушкина, да? Дать его словесный портрет? Есть у него что-то запоминающееся? Во внешности, может быть, какие-то физические аномалии?

— Нет у него ничего такого. Худощавый, рост средний, возраст тридцать-тридцать пять, смугловатый такой, усы… Пройдешь — не обратишь внимания, короче. Молдавским владеет в совершенстве.

— Что, знает его с детства? Или учил?

— Он служил в Молдавии до войны. У него на языки способности. Он говорил: месяц хожу, учу слова, слушаю, потом начинаю помаленьку калякать, а в конце второго месяца толкую свободно.

— Способный парень. Одет крестьянином, как и ты?

— Ну… под местного жителя.

— На какие имя, фамилию документы?

— Не имею понятия. Как-то… ряну, мяну, вяну… Попробуй разберись в ихних фамилиях! Нет, правда! Мне-то ведь это и не нужно было, зачем?

— Что же теперь — делать поголовную проверку по всему городу с вашим участием? Особых примет нет. Как его искать? Только проверка. Но у нас нет для этого нужного контингента хороших военных или полицейских сил. На румын и местных жандармов плохая надежда. Начнут грабить, бить и забудут про дело. Капитану не надо будет даже прятаться, они все равно его не заметят.