Дмитрий Градинар - 2034. Война на костях (сборник)

• Название: 2034. Война на костях (сборник)
• Автор: Дмитрий Градинар
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-36722-1

2034 год. После ядерной войны и череды глобальных катастроф вся Земля превратилась в радиоактивную Зону, а человеческая цивилизация лежит в руинах. В пламени мирового пожара выжил один из тысячи – отчаявшиеся, изувеченные лучевой болезнью и калечащими мутациями, вымирающие от голода и холода, последние люди влачат жалкое существование на развалинах и пепелищах.

Однако трагедия ничему не научила неразумное человеческое племя: первое, что сделали выжившие, едва стих грохот Армагеддона, – вновь взялись за оружие, пусть не такое мощное, как раньше, но не менее смертоносное. Малые, скоротечные, но по-прежнему беспощадные войны идут за последние плодородные клочки земли, за безопасную пищу, за чистую воду. А иногда – просто от безысходности, от осознания того, что завтра не наступит никогда…

---

– Обязательно возвращайтесь, – сказала, а у самой на глазах слезы. Хорошая она, Машка, и добрая, очень я ее люблю, даже больше, чем Ленку, хотя боец Машка никудышный, а Ленка – каких поискать. Наверное, Ленка – лучший боец из нас. Из тех, кто остался.

Правда, и Динка боец неплохой. Если бы только глупостей про наших мальчишек говорила поменьше и в зеркало гляделась пореже. Она, Динка, красивая, и волосы у нее белые, длинные и густые. Не то что у нас с Ленкой – редкие и бесцветные. Когда Палыч Динкины волосы обрезает, та плачет, будто не понимает, что на дело нужны – тетивы для луков плести. А Машка не плачет, хотя у нее тоже длинные и красивые, только черные.

Двинулись мы, значит, вдоль по Смрадному Туннелю, держась правой стены, на север.

– Свет, может, кого из Летучих Мышей прихватим, – Витька шепчет. – У них винтарь хороший, да и сами ребята… Саню возьмем или Генку, а? Или, может, Катьку.

Задумалась я. Взять, конечно, можно. Только их всего пятеро осталось, Летучих Мышей, это если с их старшим, с Иванычем, считать. Остальных Карантины перебили, а Руслан недавно сам умер, Иваныч сказал – от цинги. А сам Иваныч не ходит, только ковылять может, так что бойцов у Летучих Мышей, считай, всего четверо осталось, а винтарь один на всех.

– Нет, – говорю, – Витя, не будем мы ребят брать, сами сделаем.

Кивнул Витька. Молодец он, понимает. Нас, Кротов, все же девять бойцов, и Палыч десятый, а он троих стоит, по меньшей мере. Раньше нас было гораздо больше. И Летучих Мышей было больше, и Крысоловов, что к югу от нас живут, там, где Смрадный Туннель обрывается в реку. Кротов было около тридцати Зараз, и Крысоловов не меньше, и Летучих Мышей почти полтора десятка. Вздохнула я: перебили нас Карантины, из трех наших, считай, один остался. Кроты все в Черном Штреке лежат, двенадцать моих братьев и восемь сестер. Летучие Мыши своих в Паучьей Шахте хоронят, вот как раз мимо отворота на нее сейчас проходим. Гады эти Карантины, жабы вонючие, сволочи. Ну ничего, прежде чем нас перебьют, многих они у себя не досчитаются. Мы, конечно, все сдохнем, но Карантинов с собой заберем столько, сколько сумеем.

Так мы и прошли мимо Дома, в котором Летучие Мыши живут. Это они свой Схрон Домом называют, а Крысоловы свой называют Убежищем. А на самом деле, все одно и то же: Палыч объяснял, что наши жилища – какие-то бывшие склады, и еще много чего говорил. Но он, Палыч, много всего знает, он очень старый, ему уже почти двадцать пять. И Иванычу, который у Летучих Мышей старший, не меньше, и Крысоловской Николаевне тоже. А нам всем по четырнадцать. Счет ведут старшие, они на стенах каждый день зарубки делают.

Есть и еще семьи, только мы с ними редко встречаемся, они дальше на юг и на восток живут. А еще, говорят, за рекой есть, только этих мы никогда не видели. А вот Лягушек, что в Схроне на Тухлом Канале жили, больше нет, никого не осталось. Их всех в одночасье Карантины огнеметами пожгли.

От Схрона до Третьей Северной Норы почти час ходу, если быстрым шагом. Эта Нора самая удобная, от нее до Карантина ближе всего. Выползли мы, значит, с Витьком – ох, благодать-то. Это вам не в Смрадном Туннеле дышать или на Тухлом Канале. Воздух чистый, и видно все прекрасно. То для Карантинов поганых ночь, а для нас – мать родная. Так Палыч говорить любит, он про мать часто в речь вставляет. У нас у всех тоже когда-то матери были, только мы их не помним. Палыч для любого из нас и мать, и отец, и оба вместе.

Махнул Витька рукой, и поползли мы, он впереди, а я точно вслед. Тут главное, чтобы, пока ползешь, в винтари грязи не набилось. Но мы привычные, что-что, а оружие беречь любой Крот умеет, с самого детства приучен. Палыч учил, а это дорогого стоит. Подползли мы, значит, на расстоянии выстрела и затаились. Ближе нельзя, можем не успеть уйти. Колька вон не успел. Отчаянный он был, всегда наверняка хотел, и обязательно офицеров. У него на счету уже пять офицеров было, когда это случилось. В паре с Колькой Машка тогда была, не удержала она его, не сумела. Я бы сумела или Ленка, а Маша – нет, воли не хватило. Колька – он вообще такой был, сам Палыч иногда сладить с ним не мог. В общем, пополз он тогда вперед, Машку в тылу оставил, у Норы, а Карантины как раз новую пакость придумали – выдвижные посты. Колька их, конечно, первый заметил. И стрелял первый, а вот уйти не успел. Дополз только до Норы, как дополз – неизвестно, дальше Машка его на себе через Смрадный Туннель тащила уже мертвого.

Короче, лежим мы с Витькой, не шевелимся, момента ждем. Тут ведь обязательно надо, чтобы два Карантина сразу подставились, за одним мы не ходим, а по второму разу выстрелить не дадут – не успеем. И повезло: глядим, вот они, двое вместе сошлись, да еще закуривают, один другому огонек подносит. Ну, спасибо, сволочи, так нам только целиться удобнее.

– Светка, левый твой, – Витек прошептал, и я кивнула и взяла левого на прицел.

– Три, два, один, – сквозь зубы процедил Витек и выдохнул: – Залп!

Выпалили мы разом, и как только эти жабы повалились, рванули назад. Тут уже скорость решает и сноровка, ну, да нам ни того, ни другого не занимать. Карантины еще ответный огонь открыть не успели, а мы уже в Нору нырнули и отдышались.

Хлопнула я Витька по плечу.

– Молодец, – говорю, – здорово ты его.

Молчит Витек, а я гляжу – в глазах у него что-то. Нет, странно иногда на меня Витька смотрит, ну, да что взять, мальчишки – они все немного странные. Не нравятся мне такие взгляды, но я терплю, мало ли чего он смотрит. А Динке, наоборот, нравится, когда на нее глазеют, и она об этом болтает постоянно. Как Толик посмотрел, что Ринат сказал, и все такое. Нет, не завидую я Динке, плохо для бойца это, когда ерундой голова забита.

Посмотрела я Витьке в глаза, он их и отвел сразу, как будто всю жизнь только и делал, что в сторону глядел, мне аж смешно стало.

– Пошли, – говорю, – еще час шагать. Успеть надо, пока остальные спят.

Санчита

Ночью во втором секторе опять двух мальчиков застрелили. Австралийца и испанца из Севильи, Роберто Андреса. Восемнадцать лет, весенний призыв, недели еще здесь не пробыл. Сколько же их тут полегло всего, святая Мадонна. Я вспомнила похоронки на каталонских мальчиков, которые отвозила сама, когда последний раз ездила в отпуск домой, в Барселону. И вспомнила, как встала с инвалидного кресла и через секунду упала замертво на пороге своего дома наполовину парализованная Памела Мартинез, когда я протянула ей треугольный конверт с именем Хозе Мартинеза, ее единственного сына.

Утром я сказала старой Женевьеве:

– Carajo, с меня хватит. Не могу на все это больше смотреть. До конца месяца оттяну и уйду, что я здесь забыла, в России. В Барселоне сейчас цветы, коррида и молодые мучачос, а я здесь гляжу, как одни несчастные убивают других.

Подобралась Женевьева, с койки встала и глянула на меня, как она одна умеет. Так, что дрожь по коже от того, что в ее выцветших от старости глазах плещется.

– Забудь, – говорит, – все, что сейчас сказала, и я тогда тоже забуду. Ты здесь не цветы собираешь и не с мучачос на свидания бегаешь. Ты божье дело делаешь, поняла? И не несчастных здесь убивают, а божье воинство борется с напастью, что дьявол на человечество наслал. И будет бороться, пока всю нечисть не искоренит подчистую. Ты гордиться должна, что тебе такая честь выпала, а ты вместо этого…

– Поняла я все, – говорю, – извините, сорвалось. Вчера опять соотечественника убили, мальчик он еще был.

– Мир праху, – Женевьева говорит, – а у самой морщины уже разглаживаются, отходить старая начала. Она, не будь на религиозной почве подвинутая, золотая бы была тетка. За своих кому хочешь горло перегрызет, за любую из нас, а нас в медицинском взводе восемь молодух, да у каждой мозги от жизни такой набекрень.

– Ты, девочка, крепись, – Женевьева продолжает, – каждому из нас своя ноша уготована господом. Но может так статься, что недолго осталось нам ее тянуть.

Сказала и замолчала. Ну и я молчу, захочет – сама скажет, а нет – из нее и пыткой слова не вытянешь. Вздохнула Женевьева старчески, снова пучок морщинок на лбу собрала, да и говорит:

– Ты вот что, девочка, особо не болтай, но говорят, что очень скоро с нечистью вовсе покончат. Я вчера с отцом Кларком встречалась: он полагает, что, может быть, даже на следующей неделе.

– Как покончат? – охнула я. – В каком смысле?

– Все, Санчита, – Женевьева говорит, – иди. И готовься, сегодня большую партию медикаментов в госпиталь завезут. Ну, бинты там, перевязочный материал, корпию. Нам за несколько дней надо все это оприходовать и по местам разложить, работы много будет. А до вечера отдыхай пока. Иди, девочка.

Вышла я. Вот какое дело, значит. Похоже на то, что мальчиков погонят на убой, как в позапрошлом году было. Тогда операция провалилась, с треском, много начальства полетело, даже главврач госпиталя, хотя он-то совсем ни при чем. А сколько солдат погибло, и не сосчитать. Хорошо только – заразу никто не подхватил, хотя какое там «хорошо». Приказ был: раненых, у которых реакция на вирус Бугрова – Циммера положительная, в госпиталь не класть, их в специальный карантин помещали, сразу за колючкой тогда для этого бараки сколотили. Живым оттуда никто не вышел, и слухи ходили, что их там…