Борис Малиновский - Путь солдата

• Название: Путь солдата
• Автор: Борис Малиновский
• Издательство: Радянський письменник
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1984

Это повесть бывшего фронтовика-артиллериста, ныне члена-корреспондента Национальной академии наук Украины, работающего в Институте кибернетики имени В.М.Глушкова НАНУ, прошедшего тяжелые фронтовые дороги, познавшего горечь тяжких отступлений в начале великой битвы с фашизмом и радость победы. Война днем и ночью, зимой и летом, жизнь в землянке, в лесу и в болоте, тяжкие бои и походы, страдания и короткие минуты радости фронтовика - все есть в этой простой, но искренней солдатской исповеди.

---

– Борис, тебе надо подкормиться. Давай я загоню твои часы и буду покупать тебе, что ты захочешь.

Часы подарил мне отец, когда я окончил десятый класс. Они отлично шли. Я сказал летчику, что подумаю. На другой день он опять завел разговор об этом.

– Я неплохо разбираюсь в людях,- сказал он,- у тебя, Борис, сила воли есть, а решительности мало. Чего ты тянешь с часами? Твой отец тебя поймет!

Я отдал часы летчику. Наверно, он прав. Денег у меня ни копейки не было: вся "зарплата" посылалась по аттестату домой. А "подкормиться" все-таки нужно было. Летчик завалил меня едой. Недели через три я смог добираться до столовой. Там познакомился с моряком, раненным при форсировании Припяти. Нога у него была еще в гипсе, но он мог ходить, опираясь на палку. Как-то он пригласил меня к своим знакомым девушкам, жившим вблизи госпиталя. Мы зашли в дом, поздоровались. Начался разговор, заиграл патефон.

С каким наслаждением я слушал музыку! Впервые за три года войны, если не считать испорченного патефона, попавшегося нам на Днепре, да нескольких пластинок в Брагине! Может быть, впечатление усиливалось тем, что рядом сидели две красивые девушки?

А дивизия продолжала наступление: смело, уверенно, дерзко!

Бои проходили в тех местах, где в 1941 году фашисты, используя свое военное превосходство, накопленный военный опыт, внезапность нападения, нагло начинали свое вторжение на советскую землю.

В госпиталь мне часто приходили письма, и я представлял, как быстро продвигалась дивизия.

За операцию по освобождению города Лунинец Верховный Главнокомандующий объявил благодарность всему личному составу нашей части. Дивизию наградили орденом Красного Знамени. 107-й и 111-й стрелковые полки получили название Лунинецких, 228-й – Пинского и был награжден орденом Красного Знамени!

Час расплаты за горечь отступления, за погибших товарищей, за истерзанные белорусские города и деревни наступил!

"Так и до Берлина дойдут, пока валяюсь в госпитале",- думал я про своих товарищей.

Чаще всех мне писал Николай Портяной. После ранения Гены Николай стал моим близким другом. Когда я познакомился с ним, то почувствовал, что это человек незаурядный. Откровенный и предельно честный, он иногда имел большие неприятности из-за нежелания терпеть какие-либо несправедливости к себе и своим подчиненным. К тому же был великолепным рассказчиком.

Сохранилось письмо, в котором он описал один из боев, случившихся, пока залечивались мои раны в госпитале. Из тона и содержания его видны огромный наступательный порыв и радость моих товарищей, быстро гнавших врага на запад.

"…Я лежал на снарядных ящиках на четвертой машине, считая с головы колонны, и дремал под негромкий гул моторов. Дремотное состояние мое было прервано внезапно наступившей тишиной и чьим-то будничным, бесстрастным возгласом:

– Немцы!

Я увидел, что слева, из слегка волнующейся ржи неподвижно торчали (более подходящего слова не подобрать) пять или шесть солдатских голов в немецких мышиного цвета пилотках с невероятно вытянутыми от удивления физиономиями, из чего можно было сделать вывод, что столкновение было обоюдно внезапным. Немая сцена длилась всего несколько секунд. И вдруг все словно взорвалось.

Крики: "Бей гадов!", "Вперед!", "За Родину!", "За мной!" – слились с автоматными очередями, и всех словно смело с машины. С ходу открыв огонь из автоматов и карабинов, разведчики, огневики, связисты бросились в атаку.

Пытаясь достать завалившуюся между снарядными ящиками полевую сумку с пистолетом, я сверху, с кузова, видел, как один за другим атакующие врезались в рожь, над которой повисло хватающее за душу протяжное "ура-а-а!…" Тут же во ржи завязался рукопашный бой.

Когда, наконец, сумка была извлечена из-под ящиков, а пистолет из сумки, бой переместился уже метров на 500 дальше к лесу. В это время справа, куда до сих пор никто и взглянуть не вздумал, по машинам ударил вражеский пулемет. Установленный в 100-120 метрах от дороги на картофельном поле, у самой ржи, в свежевырытом, совсем не замаскированном гнезде, он бил длинными очередями вразброс от головной машины до последней. И поэтому, а может быть, от внезапности нашего появления или неопытности пулеметчика, огонь был не очень метким – пули резали картофельную ботву перед машинами и поднимали фонтанчики пыли на дороге и под машинами и между ними. Однако все живое было прижато к земле. Я очутился в кювете справа от машины с Форталевым и шофером. Кювет был мелким даже для наших тощих фигур, и нам казалось, как всегда кажется в таких случаях, что весь огонь вражеского пулемета сосредоточен на нас. Вдруг, перекрывая шум боя, почти одновременно раздались знакомые слова: один со среднеазиатским акцентом, другой певучий, как все украинские: "За Родину! За мной!", и где-то справа у шестой или седьмой машин с пистолетами в руках во весь рост поднялись младший лейтенант Юлдашбеков и комсорг полка Бражник и бросились навстречу пулемету. За ними поднялось несколько бойцов. Но вражеские пулеметчики перенесли огонь на атакующих, и Юлдашбеков, не пробежав десяти метров, упал, срезанный пулеметной очередью. К нему бросились Бражник и солдаты шестой батареи. Он был мертв. Три пули навылет прошили ему грудь. А пулемет словно озверел, бил и бил без передышки, теперь уже короткими очередями, но все так же по низу. Артиллеристы стали отвечать огнем из карабинов. И тут у меня мелькнула мысль, что стоит только поднять прицел пулемета и ударить по машинам, как после первого же попадания в головку снаряда (а их на каждой машине сотни) мы все взлетим в воздух вместе с машинами. Видимо, такая мысль пришла в голову не одному мне, потому что, словно отвечая на нее, раздался голос нашей медсестры Юли Тико (Сарычевой):

– Черепанов! Разворачивай гаубицу!

Будто он только и ждал такой команды: командир орудия выскочил из-за машины и каким-то отчаянным рывком снял гаубицу с передка. Два огневика выбросили ящик со снарядами из кузова машины на землю и тут же были ранены. Юля, увидев это, выхватила из ящика снаряд и зарядила орудие. Машина отработанным маневром, совершив левый поворот по картофельному полю, ушла к лесу. У орудия метались двое: маленькая, худенькая Юля и тоже невысокий, но коренастый Черепанов – они с трудом разворачивали орудие.

Мы лежали от гаубицы в каких-то пятнадцати метрах, Я к ней был ближе всех и поэтому первым бросился на помощь. Потом подбежал еще кто-то, из шоферов, четвертый. Уже снаряд с зарядом были в канале ствола, Юля и я развели станины гаубицы, а Черепанов не мог опустить ствол – что-то заело. Несмотря на огонь, он стоял перед щитом и чем-то деревянным ожесточенно колошматил по механизму, в то время как Юля за щитом пыталась опустить ствол. Наконец задержка была устранена, и ствол начал опускаться. Черепанов одним прыжком оказался за щитом, приник к прицелу, и… грохнул выстрел. Отдачей гаубицу вместе с незадачливой прислугой отбросило на картофельное поле и развернуло почти на 90 градусов. В спешке мы забыли отбросить сошники, да, откровенно говоря, на такой укатанной дороге они были бесполезны.

Снаряд разорвался во ржи далеко за пулеметом. Мы уже вчетвером ухватились за колеса, пытаясь вновь развернуть орудие в нужном направлении. Но этого уже не потребовалось. Все, кто оставался у машин, а таких набралось не более полутора десятков, ведя огонь с ходу, поднялись в атаку на пулемет. Пулеметчики, бросив свой пулемет, припустились к лесу. Их было двое. До леса добежал один, второй был убит.

Все бойцы действовали смело и решительно. По сути дела, исход боя решили быстрота и натиск. При этом выделить более храбрых и даже первых, бросившихся в атаку, было невозможно.

Телефонист рядовой Астапенко во ржи догнал немца и с такой яростью двинул его прикладом карабина, что тот упал замертво с раскроенным черепом, а в руках растерявшегося телефониста остался обломок карабина без приклада и даже цевья. Плюнув в сердцах и отбросив в сторону обломки, он выхватил у убитого им немца автомат (кстати, оказавшийся новейшей конструкции) и бросился за ушедшими вперед товарищами.

Сержант Кабищев (командир отделения радистов) с двумя разведчиками настигли командира немецкой роты обер-лейтенанта и пытались взять его невредимым, но он так яростно отбивался, даже кусался, что пленить его удалось только после того, как он был ранен, причем довольно неудачно, в живот. Так его раненого и приволокли к машинам. Он держался за живот и стонал, но смотрел зверем и не отвечал ни на какие вопросы. И хотя в бою было убито всего около десятка немцев и взято в плен только двое, разгром роты был полным. Наши потери составили: двое убитых и несколько человек легко раненных, наотрез отказавшихся идти на полковой медпункт. Их перевязала Юля…"

…Описанный Николаем случай был каплей в море боевых событий. И все-таки этот быстротечный бой артиллеристов, неожиданно встретившихся с пехотной ротой противника, отражает главное: приподнятое настроение бойцов и командиров, завершающих великий подвиг освобождения Родины, их возросшее мастерство, умение действовать решительно и бесстрашно даже в совершенно непредусмотренных уставами обстоятельствах.