Григорий МАРГОВСКИЙ - Садовник судеб

• Название: Садовник судеб
• Автор: Григорий МАРГОВСКИЙ
• Жанр: Проза

---

[2] Это примечание, по всем законам, должно было бы оказаться длиннее самого текста, но у автора, не желающего разрушать общую структуру вещи, и без того писавшейся мучительно долго, да и вдобавок вставляющего свой комментарий с явным запозданием по отношению к свершившимся трагическим событиям, нет ни сил, ни времени. 1 декабря 2003 года Настя Харитонова выбросилась из окна своей квартиры и вскоре скончалась в больнице. За два года до этого умер ее отец, Роман Федорович. К моменту ее самоубийства мы были с ней в разводе более тринадцати лет. За все эти годы она так и не вышла замуж: возможно, и не очень стремилась. Любви к отцу ей, вероятно, вполне хватало. Харитонов-старший, так и не сумевший добиться известности как поэт, в постперестроечные годы основал издательство «Русь», где издал все книги своей дочери, включая том избранного – более шестисот страниц. Очевидно, лишенная привычной поддержки, Настя не смогла вынести этой утраты. Кроме того, по некоторым источникам, у нее не складывались отношения с дочерью… Так или иначе, а при всей своей человеческой беспомощности, она была поэт выдающийся и свое законное место в истории русской поэзии конца XX века неизбежно займет. Вообще же, автор с прискорбием вынужден признать, что чересчур многие персонажи этого романа, по мере того как они возникали на его страницах, расставались с жизнью по своей либо по чужой воле. Помимо чистой мистики, объяснением, конечно же, могло бы служить еще и традиционно российское отношение к человеческой жизни…

[3] Метаисторическая подоплека дуэли на Черной речке, на мой взгляд, такова: поражение в войне 1812 г. нанесло экспансионистским устремлениям Франции непоправимый ущерб; убийство величайшего из русских поэтов (вдобавок ярчайшего выразителя российской имперской идеи) ни кем иным как французом, частично компенсировало этот позор. Разумеется, все происходило на уровне подсознания, тем более что Дантес пытался избежать столкновения и послал картель лишь после оскорбительного письма его пожилому дружку, голландскому посланнику Геккерну.

[1] Часть вторая.

[2] Со временем она осуществит свою мечту – вырвется обратно в столицу, но на свою беду: связь с Михасем, известным российским криминальным авторитетом, станет причиной ее ареста в Швейцарии; затем, выйдя на свободу, она вернется в столицу с триумфом и в скором времени погибнет в автомобильной катастрофе при весьма загадочных обстоятельствах.

[3] Не могу не отметить еще одно совпадение: войска НКВД приступили к выполнению операции «Чечевица» в предпоследний год войны 23 февраля. Эта дата странным образом приходится на день моего рождения. Кто знает – быть может, вся эта чеченская эпопея в моей судьбе и есть результат магического наложения дат друг на друга?..

[4] Догадку мою, уже в Израиле, во время перекура подтвердит Камилла, восемнадцатилетняя сотрудница телефонной компании «Кавей Захав» («Золотые линии»), где мне доведется работать. Журналистка из Баку, еврейка по матери, по отцу азербайджанка, она через своего любовника – скрывавшегося в горах чеченского боевика – неплохо изучит ментальность горцев, а посему, когда я поведаю ей этот армейский эпизод, скорчит сочувственную гримаску (вероятно, опираясь на свой личный опыт): как если бы я и впрямь пошел на поводу у «расщедрившегося» султана.

[5] Впрочем, сотворчество богам, которого он жаждал, сочеталось у Сократа с заурядным продлением рода: одного из троих сыновей он нарек Софрониксом – в память о деде, мастере резца. Благоговение же перед отцом осталось доминантой всей его жизни; Евтифрона, подавшего на своего родителя в суд за убийство гостя, он – с помощью рассуждений о благочестии – отвратил от недостойного замысла.

[6] Это случится через пару месяцев после того, как наш менеджер, израильтянка Шарон (еще одно знаковое совпадение!), девица крайне левых взглядов, безжалостно вышвырнет меня из телефонной компании – из-за провокации, которую подстроит мне мстящая за своего моджахеда Камилла. Однажды утром она займет мой компьютер, а я – вполне вежливо попрошу освободить закрепленное за мной рабочее место. Камилла, одна внешность которой будет внушать мне мистический ужас (на Пурим она выкрасит волосы в алый цвет – протестуя против геноцида чеченцев), наябедничает, будто я ее грязно оскорбил. Тогда я ей брошу в присутствии начальницы: «Ты заявляешь, что ТАНАХ – книга, изобилующая инцестами. Неужто твой Коран научил тебя так безбожно лгать?» Шарон сделает страшные глаза: что ты, что ты, как можно! И на полгода оставит меня с женой и новорожденным младенцем на голодном пайке.

[7] Иру с Мишей я неожиданно встречу в Америке. Они приобретут шикарный дом в районе Лонг-Айленда; старшая их подрастет и упорхнет из гнезда – тогда на смену ей явится кроха-сестра. Увидев меня, Ира так и ахнет: «Ну ничего себе!» – подразумевая мою способность с годами не стареть. Это при том, что ее Иоффе окончательно лишится волосяного покрова и превратится в тучного, нелюдимого домоседа.

[8] Воспитательница жила в деревянной избе со взрослым сыном. Не хочется возводить напраслину, но, кажется, нас тогда с Павловским слегка подпоили – то ли сливовой, то ли еще какой наливкой. А, может быть, мне это сегодня лишь чудится? Далекое прошлое видится словно в тумане…

[9] Эвелина мне рассказывала, что Петра в свое время порывался совратить Андрей Черкизов, бывший личный секретарь Юлиана Семенова, ныне известный скандальный журналист. Племянника Черкизова, Вадима Чурсина, я затем повстречал в армии, служа в минской роте управления, и тот засвидетельствовал мне содомитские наклонности дяди, назвав их основной причиной разрыва своих с ним отношений.

[10] Артистизм этого начетчика исчерпывающе объяснялся его сексуальной ориентацией; жизнь он окончит трагически: его найдут мертвым в ограбленной квартире, после того как кто-то из случайных партнеров решит прикарманить собранные им в течение жизни театральные реликвии.

[11] Стоило автору написать эти строки (в Израиле, весной 2000 г.), как по российскому телевидению передали сногсшибательную новость: упомянутая телебашня вдруг запылала по неведомой причине; пока ее тушили пожарные расчеты, в груди моей не переставало тлеть странное чувство сопричастности.

[12] Летом 1997 г. литературный обозреватель «Русской мысли» прибудет в Санкт-Петербург, чтобы представиться родителям своей невесты, работавшей корректором в той же издании. К Ане Пустынцевой в Париж он уже никогда не вернется: его поместят на больничную койку, где он скончается к утру – по вине злостного непрофессионализма врачей. По чьей же конкретно вине он угодит на операционный стол – так и останется для всех загадкой. Бесспорно одно: браться за статью о деле Никитина – процессе, сфабрикованном органами безопасности, – браться попутно, да еще и без какого бы то ни было опыта в политической журналистике, ему ни в коем случае не следовало.

[13] По остроте дементьевского профиля я и прежде догадывался, что он – полукровка. Позднейшие же его телерепортажи из Израиля и вовсе не оставили сомнений.

[14] С годами гений аватюриста возмужает, Пелленягрэ заделается башлевым песенником; «Как упоительны в России вечера!» – этот шлягер я впервые услышу бат-ямовским вечером, когда, не чуя под собой ног, пришкандыбаю домой, с подносом набегавшись на суматошной хасидской свадьбе; следующий его шедевр – «За нами Путин и Сталинград!» – вызовет споры, когда я уже буду жить в Америке: кое-кто не поверит своим ушам, оптимистически уверяя, что «Витек просто стебается».

[15] И действительно, Машу я следующий раз встречу уже в Нью-Йорке, на конференции славистов, спустя ровно восемнадцать лет со дня нашего знакомства. Склонясь над спирально закрученной лестницей «Мариотт-отеля» и страдая от раздвоения личности, вызванного бурными отношениями сразу с двумя одинаково чуждыми мне женщинами, я буду всерьез раздумывать: прыгнуть или нет? Тут возникнет она – с иголочки одетая вечная аспирантка, успевшая поучиться в Сорбонне и Калифорнийском университете. Страшно удивится, узнав меня, но окажет мне дружескую поддержку, чем меня на время и успокоит. Когда же в толпе ее разыщет супруг-профессор, мы выпьем втроем по коктейлю в буфете, беззаботно ведя типично американский разговор ни о чем.

[16] Поразителен следующий факт: по окончании войны, возвращаясь из Польши, Арсений Александрович нелегально провез в протезе ноги небольшой томик Библии.

* На иврите «на» означает «пожалуйста».