Абдижамил Нурпеисов - Кровь и пот

• Название: Кровь и пот
• Автор: Абдижамил Нурпеисов
• Издательство: Жазуши
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1981

Историко-революционная трилогия видного казахского прозаика Абдижамила Нурпеисова «Кровь и пот» охватывает события, происходившие в Казахстане во время первой мировой войны и гражданской войны 1918–1920 гг.

Автор рассказывает о нелегкой жизни рыбаков-казахов на берегу Аральского моря, о беспощадной эксплуатации их труда. Назревающие социальные конфликты вылились в открытую борьбу русского пролетариата и казахских бедняков за установление Советской власти. Терпит крушение мир социальной несправедливости и угнетения.

Прозу Нурпеисова отличает широта обобщений, яркость самобытных национальных характеров, тонкость психологического анализа.

Трилогия «Кровь и пот» удостоена Государственной премии СССР за 1974 год.

---

— Что и говорить! Ойбай-ау, ведь мурза прямо засыпал всех нас добром, а? Разве что не воскресил усопших родителей наших.

Судр Ахмет с чувством высморкался и вытер глазки.

— Да, да… — подхватил Дос и переглянулся с рыбаками. — Надо бы, Аха, теперь отметить радость, а? Ну и конь! Не конь — аргамак! Я бы на твоем месте пир закатил, а?

Насколько Судр Ахмет любил ходить по гостям, настолько же не любил принимать у себя. Мгновенно поняв, куда клонит Дос, он закатил глаза и заторопился:

— Что и говорить… Что и говорить, истинный наш благодетель дорогой мурза. То, чего нас господь лишил… ау, Дос, ведь мы получаем от Танирбергена, а? Даже вон этого негодного Калау в люди выводит. Если уж он пригревает обездоленных, если человека делает из негодного. Ну скажи, скажи ты, разве можно не отдать душу за нашего Таниржана?! А?

В это время в доме Тулеу послышался яростный женский крик. Рыбаки переглянулись.

— Уж не драка ли?

— Что там еще?

— Да что там может быть… Бабы Тулеу опять не поладили. У них что ни день, то бой.

А вышло вот что. Кенжекей готовила обед. Балжан плела волосяную веревку, ребята сперва играли, потом заспорили, кому из них ближе Айганша и кому она принесет рыбы, когда придет с работы.

— Айганша моя тетя! — крикнул сын Балжан. — Она мне во-от такую рыбу принесет!

— Нет, моя! — крикнул в ответ Утеш и вдруг вспомнил, как его дразнили в семье, что он не от матери родился, а от бабушки. — Моя! Мы с Айганшой от бабушки родились, вот!

И он обрадовался, как петушок.

— Какая еще там бабушка? — подала вдруг голос Балжан. — Ты вон от той полоумной Кенжекей родился и сам дурак!

— Ага, ага! — заверещал сынишка Балжан. — Что? Ты от дуры Кенжекей родился! — Он подскочил к Утешу и высунул язык. — Ты дурак, от дуры Кенжекей… Ой!.. Ма-ааа, он дерется…

— Что? И впрямь ударил! — ворохнулась Балжан и побелела. — Это твоя бешеная собака!.. — крикнула она Кенжекей. — Что молчишь, стерва? Видишь, он моего бьет?

Утеш перепугался, спрятался за мать. Кенжекей пожалела его и вступилась:

— Не мели вздор! Когда это он его бил? Он совсем ребенок…

— Какой он ребенок! Это семиглавая змея!

— Сама ты змея! Зачем ребенка обижаешь?

— Ах, бедняжка, ах, несчастная!.. — ядовито усмехнулась Балжан, продолжая яростно вить веревку.

— Сама ты несчастная! Чтоб… чтоб беда тебя никогда не покинула!

— Ты перестанешь, сука?

Кенжекей спустила на пол двухлетнюю дочь, встала.

— Сама сука, шлюха, стерва! Ребятишки от страха забились в угол.

— Не перестанешь, гадина? — Балжан даже оскалилась.

— Не перестану!

Тогда Балжан подскочила к Кенжекей, накинула на шею ей волосяную веревку, ловко затянула петлю и, накинув конец веревки на плечо, поволокла Кенжекей на улицу. Кенжекей повалилась, пытаясь ослабить петлю.

— Спассси-и-и… — засипела она, наливаясь кровью.

Балжан, как здоровая кобылица, выволокла цеплявшуюся за что попало Кенжекей на улицу и потащила вокруг дома. Круглое лицо Кенжекей распухло, рубаха разорвалась, на плечах выступили крупные капли пота. Потом на губах у нее выступила пена, руки, которыми она сперва цеплялась за кочки, обмякли, и Кенжекей потеряла сознание.

Видя, что мать его умирает, Утеш вдруг опомнился и побежал по аулу. Еще издали заметил он рыбаков, стоявших вокруг вороного коня, и бросился к ним.

— Убивает!.. Уби-ила!.. — вопил. — Дяденьки…

— Кто?

— Кого убили?

— Дяденьки-и-и, идите скорей… Маму убили, там, там!

Дос с товарищами побежали к дому Тулеу. При виде безжизненно волочившейся по земле Кенжекей Дос побледнел…

— Убила… Отпусти! — издали еще закричал он.

Балжан только шагу прибавила. Дос, подоспев, ударил ногой Балжан, отшвырнул ее, трясущимися руками стал распутывать веревку. Кенжекей не приходила в себя, глаза ее закатились, и было жутко видеть белки между ресницами. Кожа на шее ее была содрана.

Мигом сбежались бабы, и первой, как всегда, прибежала Каракатын. Бросив наконец коня, подбежал и Судр Ахмет.

— Что? Что такое? — жадно спрашивал он. — Человек убит? Субханалла…

Ему удалось протиснуться вперед и с удовольствием наглядеться.

— Ну… Ну вот, увидите! — сразу же закричал он. — Увидите, младшая баба Тулеу запросто любого убьет! Ау, ойбай-ау, ведь ее прадеды все были убийцы, кровь человеческую пили, сам же я это видел!

— А что? И она небось пьет! Глянь на нее, как озверела!

— У, чертовка, все под замком держит! Ни разу не снимала черного замка со своего зеленого сундука.

— Ау, ау! — опять завопил Судр Ахмет. — Чего это ты тут о зеленом сундуке говоришь? Эта стерва и свое нутро под черным замком держит! А, да будь оно все проклято! — с искренним отчаянием запричитал он. — Пусть земля сгорит, уж коли брать, так уж надо брать ясную, звонкую, как домбра, бабу… Вот что я говорю!

Старуха соседка, приподняв Кенжекей голову, отпаивала ее водой.

— Несчастная… Разнесчастная дочь моя! — причитала она.

XI

Семья Тулеу вставала на ноги. Началось все с того, что Калау в один прекрасный день стал нукером Танирбергена. Чем он прельстил мурзу, было доподлинно неизвестно, но зато скоро всем стало ясно, что Танирберген Калау весьма отличает.

Целую весну тащил Калау в дом брата то мясо, крупу или сахар, то одежду, то убранство. Больше всего любил он ездить с мурзой в город и ни разу не приезжал домой с пустыми руками. Самое маленькое — приволокет полный курджун, набитый сахаром и чаем.

Сперва все удивлялись, откуда у этого придурка такие заработки, но потом поняли, что дело нечисто. Такой поганец, лодырь, а всю семью одел, обул, крупу, которой и вкус-то все давно забыли, домой тащит мешками, всякие там платки и платья, и Тулеу теперь щеголяет в вельветовом костюме!

Но из последней своей поездки в город Калау никому ничего не привез, а обрадовал одну Айганшу. Привез ей шелковое платье, зеленые сафьяновые кебисы и плюшевый камзол. Весь наряд был такой красивый и дорогой, что ни одна девушка во всем приморье никогда, наверное, такого и в глаза не видала.

Со дня, с того самого зимнего дня, когда семья Тулеу поселилась у моря, весь дом лег на плечи Айганши. Женге ее постоянно ссорились, старуха-мать болела и потом умерла, братья ленились, бездельничали, Айганша одна работала на промысле, кормила, стирала и обшивала всех подряд. Скоро она совсем перестала думать о себе, одевалась кое-как и даже забывала, что она девушка.

Давно уже не билось так ее сердце, давно она так не радовалась. Всегда скромная, незаметная — нарядившись, она вдруг похорошела несказанно, засмеялась и не могла на месте усидеть.

— Женге! Женге, идет мне? — спрашивала она и поворачивалась на каблуках.

— Ой, как идет! Носи на славу. Будто для тебя шили.

— Тогда я в аул Мунке пойду…

— Как хочешь, родная. Только гляди, чтобы брат не увидел. Не любит он, что ты в тот аул ходишь.

Айганша нахмурилась. Самое большое и постоянное горе ее было то, что братья враждуют с Мунке. Она вышла тихо и шла к аулу Мунке медленно, вспоминая прошлые времена, зиму и весну, когда все рыбаки жили еще одним аулом, когда Мунке больше всех помогал им. Сколько переносил он им рыбы, сколько раз делился даже самым малым своим уловом, а когда умерла старая мать, то и могилу ей вырыл тоже он.

Несмотря на неудовольствие братьев, Айганша продолжала ходить к Мунке и Ализе, каждый раз принося им то чаю, то сахару. И Ализе всегда казалось, что воскресла ее старшая дочь.

— Спасибо, милая! — растроганно прижимала она к себе Айганшу. — Пошлет бог и тебе счастья.

Но на этот раз Ализа, осмотрев наряд Айганши, вдруг нахмурилась и отвернулась.

— Откуда это у тебя? — со страхом пробормотала она.

— А что, разве не идет? — упавшим голосом спросила Айганша.

— Идет-то идет… Только где это ты взяла?

— Брат подарил.

— Какой? Калау, что ли?

— Калау. А что?

— Ничего. Носи на здоровье… — буркнула уже совсем сердито Ализа.

— Да что это вы? Завидуете, что ли? В первый раз надела… в жизни… — Айганша вдруг скривилась горько, заплакала и выбежала из дома Мунке. Ализа — выскочила за ней на порог и тоже заплакала.

— Айганша! Айганша! Вернись, милая, не сердись! — кричала она вслед Айганше, но та, не слушая, быстрым шагом шла к себе домой.

Ей показалось вдруг неприличным быть такой нарядной среди этих бедных людей. В самом деле, думалось ей, с какой стати ходить ей в таком наряде? И ради кого? Какого суженого может прельстить ее глупый наряд?

Она совсем расстроилась, свернула было на зады, чтобы пробраться домой незаметно, как вдруг, будто давно поджидала ее, откуда-то вывернулась ей навстречу Каракатын.

— Бой-бой, что я вижу, какой наряд! — запела она и руки раскинула, не давая Айганше пройти. — Такой наряд и во сне не приснится, аллах свидетель! Небось каждая одежда доброго коня стоит. Ой, девка, всю жизнь буду помнить — подари завтра на прощание мне этот плюшевый камзол, а?