Владимир Янин - Денежно-весовые системы домонгольской Руси и очерки истории денежной системы средневекового Новгорода

• Название: Денежно-весовые системы домонгольской Руси и очерки истории денежной системы средневекового Новгорода
• Автор: Владимир Янин
• Жанр: История

Книга посвящена исследованию денежного обращения Древней Руси в средневековую эпоху. Первую часть издания составляет монография «Денежно-весовые системы русского средневековья», опубликованная в 1956 г. и давно ставшая библиографической редкостью. Во второй части собраны статьи, отражающие историю и процессы формирования и развития денежной системы Новгорода в X–XIV вв., а также организацию новгородского монетного чекана в XV–XVII вв.

Книга предназначена для нумизматов, историков, археологов и всех интересующихся нумизматикой.

В оформлении переплета использован клад монет новгородской чеканки первой половины XV в., найденный в Новгороде весной 2008 г. (фото С. В. Трояновского)

---

Классические труды Р. Р. Фасмера по периодизации обращения куфических монет в Восточной Европе[132] предопределяют методику исследования хронологических изменений в составе русских кладов, примененную в настоящей работе. Р. Р. Фасмер обосновал периодизацию русских кладов IX – начала XI вв. Он выяснил, что состав русских кладов изменялся закономерно, что кладам одного и того же времени присущи общие закономерности их состава, и наоборот, разновременные клады резко отличаются в этом отношении. Установив, что клады IX в. по преимуществу слагаются из аббасидских монет, а клады X в. состоят в первую очередь из саманидских, Р. Р. Фасмер отметил, что их состав существенным образом изменялся и внутри этих крупных хронологических подразделений. Он выделил период преобладания в течение первой четверти IX в. в кладах аббасидской монеты африканского чекана, тогда как в период с конца первой четверти IX в. до начала X в. безраздельно господствуют в обращении уже азиатские монеты Аббасидов. Затем наступает период обращения исключительно саманидских монет, продолжавшийся с начала X в. до 960-х гг., и наконец, последний период обращения дирхема (960—1014 гг.), который характеризуется внедрением в русское обращение заметного количества монет Бувейхидов и Зияридов при продолжающемся господстве дирхемов саманидского чекана.

Поскольку Р. Р. Фасмер основывал свое деление исключительно на внешних признаках, даже не ставя вопроса о том, как особенности состава кладов отражают развитие русской денежной системы в разные периоды, и не связывая непосредственно эволюцию состава денежного обращения, прослеживаемую по составу монетных кладов, с историей самого денежного обращения, его периодизация отличается известной условностью. Однако значение ее трудно переоценить. Создав ее, Р. Р. Фасмер установил то основное, без чего углубленное изучение денежного обращения Руси было бы немыслимо.

Значение открытий Р. Р. Фасмера становится особенно наглядным, если обратиться к общим историческим работам и специальным нумизматическим трудам, касающимся не только проблемы датировки русских монетных кладов, но и более общих вопросов истории русского денежного обращения.

Вопрос о приемах и принципах датировки монетных кладов в литературе ставился неоднократно. Он, в частности, имеет решающее значение для датировки тех монет, которые не несут на себе дат. Поэтому споры о приемах датировки кладов достигли наибольшей остроты в дискуссии о не имеющих даты выпуска древнерусских сребрениках, которые в ряде случаев были обнаружены в кладах вместе с хорошо датируемыми куфическими и западноевропейскими монетами.

Издавший первый свод русских сребреников И. И. Толстой выдвинул следующие положения для определения даты клада: 1) хронологические границы находимых в кладе монет редко превышают период жизни человека, т. е. 40–50 лет; 2) в составе клада не бывает скачков, и наличие хронологических пробелов в составе того или иного клада указывает, что он не дошел до исследователя целиком; 3) время зарытия клада определяется его позднейшими монетами; 4) в кладе преобладают над другими монеты позднейшие, которые к тому же принадлежат либо той стране, в которой клад был зарыт, либо ближайшей к ней[133].

В лице Н. П. Чернева явился оппонент, выдвинувший на каждое положение И. И. Толстого свое контрположение: 1) «В огромном большинстве случаев клад представляет собой сбережения, сделанные человеком в течение всей его трудовой жизни. Сбережения… накапливались понемногу …часто клад является продуктом деятельности не одного лица, а нескольких поколений, следовательно, его нельзя втискивать в узкие границы человеческой жизни»; 2) хронологические «скачки» в составе кладов «далеко не всегда являются признаком его расхищения… Легко может случиться, что пополнение клада происходит через долгие промежутки времени»; 3) «позднейшие монеты не всегда указывают на время закопания клада… Монеты, составляющие клад, могли долгое время сохраняться вместе с прочим имуществом данного лица и быть зарытыми в землю лишь под влиянием чисто случайных обстоятельств»; 4) «Состав клада зависит от весьма различных обстоятельств и случайностей», а поэтому в нем необязательно должны преобладать поздние монеты или монеты, чеканенные близ места сокрытия клада[134].

Характерно, что эта дискуссия велась по линии чисто логических, а подчас даже «психологических» рассуждений и не сопровождалась анализом фактического материала. Спорящие стороны не иллюстрировали своих положений конкретными примерами и явно злоупотребляли категорической формой. Поэтому гораздо больший интерес представляет продолжение дискуссии, возобновившейся уже в советское время, в 20-х и 30-х гг. Спор был возобновлен Н. П. Бауером, датировавшим клады по младшей монете, и возражавшим ему А. В. Орешниковым[135]. Последний отметил, что диапазон хронологического колебания монет в составе кладов достигает в ряде случаев 211, 218, 298 и даже 368 лет, а русские монеты в кладах встречаются в неизмеримо меньшем количестве, нежели привозные. Указав, что завоз восточных монет на Русь прекратился в 1014 г., А. В. Орешников писал, что куфические монеты «могли быть зарыты 100 лет спустя» после их привоза[136].

Резюмируя возражения, высказывавшиеся по адресу И. И. Толстого и Н. П. Бауера, можно сказать, что главное в них сводилось к тому, чтобы признать за обращавшимися на Руси монетами возможность раз и навсегда оставаться в обращении. Г. Ф. Корзухина в своем капитальном исследовании о русских вещевых кладах обобщила это положение: «…монеты же при отсутствии собственного чекана, раз попав в пределы Руси, имели хождение здесь и несколько столетий спустя после их выпуска»[137]. В работе Г. Ф. Корзухиной это положение нашло заметное применение, поскольку она считает возможным к дате младшей монеты отдельных кладов прибавлять в виде хронологического корректива до сотни лет[138]. В общих положениях ее работы нашли отражение и необычайно широкий хронологический диапазон состава монетных кладов, и черневские «скачки» в их накоплении. Хронологический диапазон вещевых кладов (полтора-два столетия) даже противопоставляется диапазону монетных кладов, причем в качестве «характерного примера» приводится Гнездовский клад 1868 г.,[139] в котором было 20 монет-подвесок (!), относящихся к VI, VIII и X–XI вв.

Разумеется, дошедшие до нас в виде кладов комплексы монет могли составляться в тех или иных случаях и в течение долгого времени, и за очень короткий срок, будучи выхваченными из «живого» обращения. Отсутствие такого деления в построениях Н. П. Чернева и А. В. Орешникова и переоценка фактора длительного накопления являются самым крупным недостатком. При массовом изучении русских кладов очень важно разобраться в том, какие из них действительно являются кладами длительного накопления, а какие сложились в самый короткий срок. Последние представляют наибольший интерес для исследователя, т. к. каждый из них является как бы моментальным фотографическим снимком с состава денежного обращения в тот или иной более или менее точно датируемый период.

А. К. Марков в своей топографической сводке восточных кладов[140] обычно указывал даты самой ранней и самой поздней монет в кладе. На такие-то даты и опирался А. В. Орешников, когда возражал И. И. Толстому и Н. П. Бауеру. Тот же прием применен и Г. Ф. Корзухиной в описании монетной части смешанных кладов. Но при таком подходе, например, Переяславский клад с младшей монетой 1015 г. должен быть назван кладом чрезвычайно длительного накопления, т. к. в нем была обнаружена одна стертая римская монета первых веков н. э. То же можно сказать о Молодинском кладе 1010 г., включавшем в свой состав аршакидскую драхму I в. н. э., да и о всяком вообще кладе, будь он даже самого компактного состава по датам выпуска всей массы его монет, если в нем случайно замешалась хоть одна очень старая монета, что бывает так часто. Отдельные монеты очень ранней чеканки, как известно, задерживаются в обращении при любом характере последнего, но вполне очевидно, что не они определяют лицо монетного состава обращения и в данном случае лицо клада. Кладами длительного накопления следует считать лишь такие, весь состав которых принципиально отличается от состава синхронных им обычных кладов.

Расхождения в вопросе о принципах датировки кладов не имеют характера спора чисто источниковедческого, важного только для решения тех или иных хронологических проблем нумизматики и археологии. Важнее всего здесь то, что датировка кладов решает большие проблемы обращения иноземной монеты на территории Восточной Европы. Если эта монета служила, как утверждают, в основном целям накопления, будут совершенно неизбежны и вполне понятны и широкие границы хронологического состава кладов, и «скачки» в их составе, и все те явления, которые вносят известный произвол и условность в датировку кладов. Приняв положения Н. П. Чернева и А. В. Орешникова, мы должны прийти к выводу об относительной слабости денежного обращения древней Руси. Если же хронологический диапазон кладов узок, если дата зарытия близко совпадает с датой младшей монеты клада, то состав монетного обращения, следовательно, постоянно обновляется, а это может свидетельствовать только о том, что монета была по преимуществу средством обращения.