Борис Дедюхин - СЛАВА НА ДВОИХ

• Название: СЛАВА НА ДВОИХ
• Автор: Борис Дедюхин
• Жанр: Спорт

Крэк — так называют лучшего скакуна страны. Анилин стал им. Со своим другом, воспитателем и жокеем Николаем Насибовым он три года подряд брал Большой приз Европы. Этого не могла сделать еще ни одна лошадь в мире.В повести Бориса Дедюхина нет выдумки. Необыкновенная судьба русского скакуна Анилина не нуждается в приукрашивании. Описываемые события драматичны сами по себе, а изложение их сделано автором столь живо и увлекательно, что «Крэк» с первой до последней страницы читается с захватывающим интересом.

1973г.

---

Насибов видел, что Долматов колеблется, стал убеж­дать еще запальчивее:

— Евгений Николаевич, поверьте мне, я не враг ни себе, ни лошади, ведь я чувствую, да—чувствую! Может быть, один только я верно чувствую состояние Анилина: я слышу работу его сердца, когда сижу верхом—сердце его бьется так же точно, как и раньше билось.

Долматов поверил. У чистокровной верховой сердце вообще очень большое — бывает весом до шести килограммов, тогда как у тяжеловозов, больших по массе в три-че­тыре раза, оно всего до четырех килограммов, а у Анилина сердце и легкие феноменальные—потому-то у него грудная клетка вперед выдается, как форштевень у крейсера. Да это так, все это Долматов хорошо знал, но он имел задание и полномочия снять Анилина со скачек и потому постарался быть сдержанным в словах:

— Не понимаю,—сказал он, хотя, конечно, все отлично понимал,— не понимаю, зачем тебе рисковать... А раз так воинственно настроен, валяй: сломаешь Анилину ноги, себе — голову.

Так и договорились.

Нельзя сказать, что Николай чувствовал себя спокой­но и беспечно, приняв всю ответственность за Анилина. Нет, он не сомневался в своей правоте—досадных случайностей боялся.

Прежде чем задать корм, тщательно осматривал его, даже на зуб пробовал, воду из ведра сначала сам отпивал. Ночами заходил в конюшню, и каждый раз его встречал бодрый голос Кулика:

— Здесь я, здесь, не сплю!

— Хорошо. Глаз не спускай,—наказывал Николай, но это было излишне: Кулик находился возле денника Анилина всю ночь бездремно. Долматов также постоянно крутился на конюшне, только дважды отлучался—говорил по международному телефону. Сначала с Москвой говорил, с Семеном Михайловичем Буденным, потом с Голландией: сообщили оттуда, что наш мастер-наездник А. Крейдин на русском рысаке Османе выиграл приз Голландско-Советской дружбы в городе Утрехте. Отлично выступил другой московский наездник В. Ратомский в Англии. Долматов принес лондонские газеты, прочитал: «Россия была и осталась не знающей удержу тройкой», «Русские умеют выигрывать не только в космосе».

Не без намека, надо думать, притащил иностранные газеты Долматов—понимал Насибов, что от них с Анилином ждут на Родине только победу.

Большой приз Европы за все годы его розыгрыша еще ни одна лошадь, кроме Анилина, не брала дважды, а советский крэк, судя по всему, прицелился на третью победу. Кому это могло понравиться? Ясное дело, что никому, а уж тем более коннозаводчикам ФРГ, так как приз-то учрежден Кёльнским ипподромом. Хозяева выставили пять лучших своих лошадей.

Парад участников открывал по традиции прошлогод­ний победитель Анилин. Ему, конечно, хлопали, приветствовали тепло и уважительно, но буря восторга поднялась, когда вышел на круг темно-гнедой немецкий скакун английского происхождения Люциано. В этом году он выиграл шесть скачек подряд, в том числе Дерби, Аран Бокал, большой приз Дортмунда. Очень верили в него зрители, а их собралось на ипподроме из разных городов ФРГ, ни много ни мало, двадцать тысяч человек. Скачка транслировалась по телевидению на ФРГ, Францию, Англию и другие страны Европы.

В паддоке Николай и Кулик массировали Анилина с двух сторон. Делали они это на совесть—Анилин иногда даже приседал под их ладонями-прессами.

— Как настроение, Алик?—спросил Николай и ждал ответа.

Он понимал Анилина с полуслова, если считать за слова те движения, которыми лошадь говорит о своих чувствах. Анилин не пытался как-то особенно доказывать, что в этот день он, допустим, скакать не может,—он просто прижимал уши, и Николаю становилось ясно; а если он рвался в бой, то уши его ходили взад-вперед, как концы ножниц, и в глазах светилось торжество: «Ох и проскачу я нынче!» Не было случая, чтобы Николай неправильно понял своего скакуна.

22 октября 1967 года Анилин был боеспособен и порывист, как никогда, каждое его движение было точно и поразительно целесообразно. Скачка! В ней и только в ней вся радость и смысл жизни. Полевые цветы в неволе—в кувшине или вазе—не живут, а если и теплится в них какое-то время жизнь, то в голубом колокольчике не увидишь уж летнего неба; тускла и скучна, не золотится без солнца ромашка; не полыхнет без ветра костровым огнем иван-чай; простенькие розочки таволги не дадут в бездыханной комнате медового настоя. Полевые цветы — только в поле цветы, только в просторе живут. Анилин всегда болел в дороге, толстел и терял спортивную форму от домашнего безделья, выходил из порядка, если был большой перерыв между стартами, но он был всегда горяч и весел в период скачек.

Насибов пошел взвешиваться. Один килограмм — одежда вместе с мягкими хромовыми сапожками, еще один —седло с привязанными к нему стременами и подпругой. И плюс три килограмма свинца—это за то, что в прошлом году был победителем.

Анилин спокойно и с интересом наблюдал за предстартовой суетой. Видел и то, что рядом с ним крутились молодые воробышки, с надеждой и ожиданием поглядывавшие на него. Но Анилин ничем не мог их угостить, и они, потомившись и разуверившись, перемахнули к другой лошади.

Не раздражали Анилина боксы старт-машины, которые вслед за Францией и США завели западногерманцы: понимающе и без нетерпения наблюдал, как с шипением разворачивались задние пневматические колеса, как устанавливались на шарикоподшипниках передние, выпускающие ворота, как разворачивался уродливый тягач. Ничто уж не могло сейчас повлиять на его настроение—всякие диковины повидал он на свете и научился ничему не удив­ляться.

Когда Анилин пошел к старту сильным махом, с трудом сдерживаемый Насибовым, то по тишине, настоявшейся на огромных трибунах, можно было угадать, сколь серьезный и важный момент наступил.

Немецкие жокеи, очевидно, решили совместными усилиями одолеть Анилина: нарядный караковый жеребец Иликс, у которого шансов на победу почти не было, взял на себя роль лидера, повел себя так, словно бы на него возлагалась главная надежда немецких конюшен, — вышел вперед якобы с намерением так первым и остаться, а на самом деле лишь для того, чтобы вовлечь в изнурительную борьбу Анилина. В это время другие, и в первую очередь Люциано, должны были отсидеться сзади и сберечь силы для победного финиша.

Но Анилин был настолько подавляюще, сильнее всех, что Иликсу не удалось даже и фальшивым-то, временным лидером побыть. С первых же метров Анилин занял бровку и уж не уступал ее никому. И можно было, собственно, опускать занавес—это поняли немецкие зрители: никаких подбадривающих и патриотических выкриков—погребальная тишина.

Николай испытал истинное наслаждение от скачки. Вот Анилин пошел с ускорением, с каждым прыжком наливаются усталостью мускулы, он тяжело дышит, но кожа его лишь запылилась—тусклая, не блестящая. Сейчас проступит пот, организм лошади перестроится на новый ритм работы, включится «второе дыхание», и тогда он сможет выложить все свои силы, притом сделает это охотно, со страстью истинного спортсмена.

Последняя прямая. Николай поднял хлыст, и Анилин ответил на посыл так, словно бы запас сил был у него неисчерпаем. К финишному столбу он мчался с сознанием своей силы и непобедимости, хронометры отметили новый рекорд ипподрома.

Люциано был почетным вторым, но в четырех корпусах. Притом пересек линию таким запаленным, в такой испарине, что был как паровоз, весь в клубах пара—тяжело далась ему погоня за советским крэком.

Николай целует Анилина, молодой ездок Кулик плачет от восторга.

Вдруг сильно поредели трибуны: тысячи людей бросились к паддоку, чтобы поближе рассмотреть чудо-лошадь.

Организаторы скачек подносят Анилину корзину конфет, Насибову вручают памятный подарок—часы, показывающие время в любой точке земного шара. Поздравляет Николая присутствующий на ипподроме посол СССР в ФРГ.

Суетятся вокруг фотографы. Привычный к этой процедуре Анилин знает, что от него требуется,—встал как статуя.

Все это может показаться чересчур красивым. Но так было на самом деле. А если и выглядит красиво, то виноваты в этом лишь Анилин с Насибовым.

Трижды венчали Анилина и в Москве, но до него уж были лошади Будынок и Грог, которые брали все основные призы для скакунов двух, трех и четырех лет—имени М. И. Калинина, Большой Всесоюзный (Дерби) и имени СССР. Но эти жеребцы не выигрывали призов за рубежом и не знали таких компаний, в которых скакал Анилин. Сейчас он стал дважды Трижды Венчанным—так окрестила его мировая пресса после того выступления на дорожке ипподрома. Крэка, который смог бы трижды выиграть международный приз Европы, на свете больше не было.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Переход из мастеров в тренеры—путь всех талантливых спортсменов в футболе, хоккее, боксе и в других видах спорта. Николай Насибов, будучи жокеем, выиграл больше шестисот всесоюзных и международных призов, а на тренерскую работу перешел в тот же год, когда закончил свою скаковую карьеру Анилин.