Виктор Меньшов - Золотой мальчик

• Название: Золотой мальчик
• Автор: Виктор Меньшов
• Жанр: Детектив

---

И глянул на Капранова, тот поспешно кивнул головой и подтянул неожиданно красивым сильным баритоном:

а дорогою степною
шли с войны домой советские солдаты.
Они глянули друг на друга, Капранов нетерпеливо махнул мне рукой, чтобы я подтягивал, и я постарался.
От жары, от злого зноя
гимнастёрки на плечах повыгорали,
своё знамя боевое
от врагов солдаты грудью защищали…

Пели, возможно, не очень умело, но удивительно красиво. А я думал, что это они вроде как про себя поют. Это про них песня. И совсем даже неважно, что это песня про солдат уже не существующей великой державы, но это песня о простых людях, которые защищали Родину. И защитили её. И мои старшие друзья, которыми я уже безумно гордился, были совершенно точно из этой песни. И неважно, что у них на плечах не выгоревшие от зноя гимнастёрки, а вполне цивильные пиджаки, но своё боевое знамя они тоже защищали грудью.

И меня самого бесхитростные, простые слова этой песни приподнимали, возвышали. Наполняли гордостью.

Эх, жаль что сейчас поют совсем другие песни! Наверное, как живём, так и поём.

Денис Петрович Кораблёв, отец Славы Кораблёва Москва, Ярославское шоссе, дом 85, квартира 8 Понедельник, 9 марта 4 часа 25 минут

Мне теперь всё время снился один и тот же сон. Мне, наверное, уже никогда не будут сниться другие сны. Другие не для меня. Я уже обжился в этом своём достаточно жутковатом и страшненьком сне. И не просил ни у кого помощи. Я просто молча бултыхался в вязком и вонючем болоте, безнадёжно ожидая, когда же меня затянет под эту мерзкую грязную воду, но сил самому прекратить сопротивление не было. Что-то заставляло меня вяло бороться, и это что-то не давало покончить с моими мучениями.

Чувствовал я себя в этом болоте как мартышка в зоопарке. Из леса приходило столько народа, что я уже перестал обращать на них внимание. И если поначалу я страшно переживал из-за того, что они обвиняют меня в самых страшных грехах, какие только могут быть, и которые я не совершал, то теперь я просто перестал обращать на них внимание. Они подходили, молча стояли надо мной и так же молча уходили. А я даже не всегда знал, кто это был.

И если поначалу я их всех жалел, то теперь я жалел только самого себя. И если поначалу я пугался этих снов, то теперь они мне просто-напросто до чёртиков надоели своим однообразием. Сегодня, ещё ложась спать, я твёрдо решил обязательно покончить с этим. И дал себе честное слово, что покончу. И вот я опять барахтаюсь в болоте и никак не могу набраться храбрости и прекратить трепыхаться, чтобы выполнить обещание, данное самому себе, и покончить с этим.

Я чувствую, что скоро мне зачем-то надо будет просыпаться, а я так и не решился. Наконец набираю полные лёгкие воздуха, закрываю глаза, опускаю руки под чёрную тягучую воду, и тут меня кто-то хватает за плечо и тащит обратно, вверх. Я отчаянно и возмущённо вырываюсь, пытаюсь стряхнуть эту твёрдую руку, но она неумолимо тянет меня наверх.

Я выныриваю из болотной грязи и, хватая ртом воздух, понимаю, что я проснулся. И почему-то никак не могу вдохнуть так необходимый мне глоток воздуха. И окончательно просыпаюсь, потому что осознаю, что не могу вдохнуть воздух потому, что кто-то заткнул мне ладонью рот. Я пугаюсь, что сейчас задохнусь и пытаюсь укусить эту твёрдую, как доска, ладонь.

Кто-то, невидимый в темноте, приглушённо вскрикивает, отпускает ладонь, я судорожно глотаю разинутым ртом воздух, лихорадочно раздумывая, стоит ли кричать? Мои сомнения разрешает засунутый мне в рот твёрдый предмет, ощупав который языком я понимаю, что это ни что иное, как пистолет. Ну что же, весомый аргумент в пользу тишины.

— Успокоился? — раздается надо мной тихий голос.

— Тебе бы так успокоиться, — думаю я про себя, но поскольку сказать не могу, то просто киваю усердно головой.

— Смотри, закричишь, — сразу же пристрелю. Понял?

Я опять киваю головой, как китайский фарфоровый болванчик. Ствол пистолета медленно вытаскивают у меня изо рта, и я облегчённо вздыхаю.

— Только тихо! — ещё раз предупреждает меня невидимка. — Я — Соколик. Не узнал меня по голосу?

— Не узнал, — честно признаюсь я.

— А я вот проходил мимо, дай, думаю, зайду к приятелю, посмотрю, как он тут. А то всё только по телефону общаемся, надо хотя бы в лицо друг другу посмотреть.

Я хотел сказать, что в такой темноте это мало результативно, но промолчал, предоставив ему вести разговор самому.

— Значит так, — не дожидаясь моего ответа, говорит Соколик. — Я не буду ходить вокруг да около, скажу всё напрямик. Возможно, я ошибаюсь, буду счастлив, если это так, но лично мне кажется, что ты очень заинтересован в смерти своего сына.

Я делаю попытку возмутиться, но он зажимает мне рот, приложив к губам ствол пистолета.

— Молчи! В соседней комнате охрана. Учти, что первая пуля — твоя. И не вякай. Я не судья, я сказал только то, что мне кажется. Думаю, следствие само разберётся. А мне очень нужны деньги, те самые, за которые ты меня так жестоко подставил. Что — думал, что и меня и сына убьют? Молчи! Где деньги?

— Деньги здесь. Но где мой сын? — отвечаю я громким шёпотом.

— Тебе придётся поверить мне на слово. И я меняю условия. Сначала ты отдаёшь мне деньги, а потом я отпускаю твоего сына.

— А где гарантии?

— В часовой мастерской, — фыркает Соколик. — Нет гарантий. Но и выбора у тебя тоже нет. Ты отдаёшь мне деньги, а я, поскольку не верю тебе, передаю твоего сына ментам. На всякий случай, чтобы с ним ничего по дороге домой не случилось.

— Но если ты думаешь, что я хотел убить его, то почему возвращаешь мне его?

— Да потому, что если даже на тебя сейчас ничего не найдут, то после ты не сможешь повторить такую попытку. В любом твоём действии против сына, как бы ты его не обставил, будут подозревать в первую очередь тебя. Так что тебе придётся его поберечь. И хватит бесед. Давай деньги, и я пойду. Мне ещё поспать надо.

— Как же ты сюда попал? В соседних комнатах полно охраны.

— Я же говорил, что был не последним учеником. В окно.

— Но ведь здесь…

— Этаж — это мои проблемы. И как я проник — тоже мои. А вот твои проблемы — отдать мне деньги. Итак?

Я наклонился, пошарил рукой под тахтой и достал чемоданчик, который так и лежал там с самой злополучной субботы.

— Я могу не считать? — спросил он.

— А какой мне смысл тебя обманывать? — устало вздохнул я. — Ты же будешь иметь возможность всё проверить. Когда я смогу увидеть своего сына?

— Если твой чемоданчик без фокусов, то завтра к вечеру сын будет с тобой. И я очень хотел бы ошибиться по твоему поводу. Мы больше не увидимся, прощай. Но учти, я постараюсь в будущем проследить за судьбой мальчика. И если с ним что-то случится, смотри, твоим судом буду я. Постарайся не шуметь после того, как я тебя покину, минуты три-четыре хотя бы. Понял?

Я уже привычно кивнул головой. На меня неожиданно напала жуткая апатия. Я сидел на тахте в какой-то прострации, наблюдая как Соколик тенью метнулся к окну, и исчез, словно его и не было в этой комнате. Я даже подумал, что мне просто приснился новый сон, но тут же сообразил, что не сплю. Молча посидел на тахте, потом подошёл к окну, чтобы закрыть его, и увидел на подоконнике маленький якорёк, с острыми крючками, который впился в подоконник, а от этого якорька уходил вниз, в холодную и мокрую темноту тонкий капроновый шнур. Я намотал его на якорёк и закрыл окно. Потом сел с ногами на тахту, закинув якорёк под неё, и сидел до самого утра так, глядя в задернутое шторой окно, подложив под спину подушку.

Я сидел и просто смотрел. Никаких мыслей у меня не было. Я ничего не чувствовал, мне было как-то всё безразлично. Завтра… Нет, уже сегодня всё кончится. Боже мой, как я устал. Как я устал. Мне даже было всё равно, как всё закончится. Лишь бы закончилось. Сил у меня ни на что не было.

Так сидя я и задремал. И впервые за все эти дни мне больше не снился этот мерзкий сон.

Потихоньку я сполз с подушки, свернулся калачиком, забился под одеяло и уснул совершенно счастливый оттого, что мне впервые за несколько последних длинных дней и ночей ровным счётом ничего не снилось.

Спал я, судя по всему, долго, потому что проснулся от пронзительного телефонного звонка. Я потянулся, не сразу вспомнив, что произошло ночью, а вспомнив, усомнился: было ли это? За дверью осторожно кашлянули основательно осточертевшие мне за это время охранники. Я все эти дни жил, ощущая себя куклой в витрине универмага, которую выставили, беспомощную, на всеобщее обозрение и обсуждение, лишив её права голоса.

Телефон звонил, не переставая. Я проигнорировал его, всё ещё пытаясь уточнить для себя, приснилась мне эта фантастическая встреча с Соколиком, или она была на самом деле.