Феликс Лурье - Нечаев: Созидатель разрушения

• Название: Нечаев: Созидатель разрушения
• Автор: Феликс Лурье
• Издательство: Издательство АО «Молодая гвардия»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: ISВN: 5-235-02452-4

Книга рассказывает об одном из крайне радикальных деятелей российского освободительного движения Сергее Геннадиевиче Нечаеве, создателе и идеологе конспиративного сообщества «Народная расправа». Материалы нечаевской истории послужили Ф. М. Достоевскому основой романа «Бесы», в котором гениальный писатель предостерегал человечество от огромной опасности, которую несут собой личности, исповедующие вседозволенность и право «избранника судьбы» переделывать мир в соответствии с абстрактной идеей свободы. Разгул терроризма и всех видов радикализма в современном мире показывает сугубую актуальность фигуры С. Г. Нечаева. Это обстоятельство сыграло определяющую роль в решении издать биографию этой яркой, знаменательной со знаком минус личности в серии «ЖЗЛ».

---

Ганецкий предпринял попытку вступиться за нерадивого Филимонова. Он обратился к командующему гвардией и войсками Петербургского военного округа с ходатайством о смягчении бывшему смотрителю наказания «по несметливости и нерасторопности» и в связи с предстоящей коронацией Александра III,[862] но просьба коменданта последствий не имела.

Второй процесс о государственном преступлении «развращенной» стражи слушался 3 декабря 1882 года в столичном Военно-окружном суде. Обвиняемым инкриминировалось участие в осуществлении связи узников Секретного дома с членами преступного сообщества, находившимися на свободе. Приведу извлечение из приговора:

«В последних числах Ноября прошлого 1881 года в Алексеевском равелине С.-Петербургской Петропавловской крепости были обнаружены беспорядки, заключавшиеся главным образом в сношениях с содержавшимися там государственными преступниками, через посредство нижних чинов, состоящей при равелине команды, как между собою так и с их единомышленниками, находящимися на свободе, о чем тогда же по распоряжению Министра Внутренних Дел, Начальником С. Петербургского Жандармского Управления было произведено особое дознание, на котором выяснилось следующее:

Помянутые государственные преступники в числе 4-х человек, содержались в отдельных камерах особого здания, расположенного в Алексеевском равелине, при чем до Ноября 1879 г. в равелине содержались два арестанта, в камерах № 5 (Нечаев. — Ф. Л.) и 6 (Бейдеман. — Ф. Л.); в Ноябре же в равелин прибыл третий арестант и помещен в камеру № 1 (Мирский. — Ф. Л.). 10 ноября 1880 года — четвертый, помешенный в камеру № 13 (Ширяев. — Ф. Л.). Для содержания караула при означенных камерах в распоряжении смотрителя равелина находилась особая команда в составе одного или двух унтер-офицеров и определенного числа рядовых, назначаемых на посты часовых при каждой арестантской камере и кроме того 5 жандармов, на обязанности которых лежало наблюдение за самым строгим соблюдением нижними чинами караульной службы и предупреждения всяких сношений с арестантами.

Однако, несмотря на означенные меры, в марте 1881 г. из писем, найденных при обыске казненных государственных преступников Желябова и Софьи Перовской, обнаружилось, что содержавшиеся в Алексеевском равелине государственные преступники вели деятельную переписку с членами преступного сообщества, проживавшими в Петербурге, при посредстве некоторых нижних чинов равелинной команды, находившихся в сношении с теми же арестантами. Сношения эти, как установлено дознанием заключались: 1) в разговорах преступного содержания, которые вели нижние чины с арестантом, содержавшимся в камере № 5; 2) в передаче ими записок между камерами №№ 1, 5 и 13; 3) в доставлении арестантам различных периодических изданий; 4) в передаче от арестантов писем лицам, живущим в городе и получением от этих последних ответных писем к арестантам, а также и в доставлении денег.

Когда возникли означенные сношения и кто положил им начало, вполне выяснить не представилось возможным, так как арестант камеры № 5, склоняя каждого, вновь поступившего в равелин, нижнего чина, вступая с ним в разговоры, выражался, что с ним все и всегда говорили со времени его заключения. Передача же записок из камеры в камеру началась по-видимому в конце 1879 г., когда в равелине был заключен новый арестант камеры № 1, что судя по показаниям нижних чинов, записки между камерами 5 и 6 никогда не передавались, а таковы были передаваемы как выше объяснено, только между камерами под №№ 1, 5 и 13. С прибытием же в равелин четвертого арестанта, заключенного в камеру № 13, начались сношения преступников с городом, причем начало таковых следует отнести к Декабрю 1880 года, когда, находившийся в равелинной команде, рядовой Орехов отнес, по поручению арестанта, записку к студенту Военно-Медицинской Академии Евгению Дубровину, арестованному 2-го Февраля сего года.

С тех пор и до возникновения первоначального дознания по настоящему делу сношения с городом не прерывались. Лица, принимавшие от нижних чинов записки, были известны под именами Антона Ивановича, Алексея Александровича и др. Своих же фамилий и мест жительства эти лица не говорили, при этом встречались всегда с нижними чинами на улицах в разных местах столицы, по их личному назначению или же по указанию арестанта камеры № 5. Так как не все нижние чины равелинной команды участвовали в означенных преступных сношениях и многие о них даже не знали, то для избежания разных случайностей и открытия этих сношений, арестантам и обвиняемым были приняты следующие моры предосторожности: 1) ходившие в караул за старших, ефрейтор Колодкин и рядовой Тонышев выписывали с вечера из наряда фамилии тех часовых, которые должны были стоять на другой день при камере № 5 и эти выписки передавали арестанту через часовых; 2) фамилии нижних чинов при сношениях заменялись особыми прозвищами, которые давал тот же арестант, причем в большинстве случаев те из нижних чинов, кои сами носили записки в город имели по два и даже по три прозвища, а которые участвовали лишь в передачах записок из камеры в камеру, по одному; 3) при исполнении каких-либо поручений арестанта нижние чины употребляли особые условные знаки и выражения.

За все означенные услуги нижние чины получали деньги, как от арестанта, так и от лиц, которым они передавали записки. Сам арестант получал деньги в записках, приносимых ему нижними чинами из города, но давал их не всегда лично, а во многих случаях передавал деньги кому-либо из нижних чинов, а те их раздавали тем из людей, которые приносили от арестанта особые билетики с обозначением суммы, надлежащей выдаче. Но, кроме денежной платы за услуги, арестант № 5 стремился склонить нижних чинов к преступному сношению с ним и путем убеждений, ведя с ними в бытность их на часах, продолжительные разговоры, содержание которых по показаниям подсудимых Юшманова, Тонышева, Борисова, Дементьева, Губкина, Вызова, Архипова, Колодкина, Орехова и других были такими:

Преступник говорил, что они, т. е. нижние чины, темные люди, ничего не знают. Но что теперь близко то время, когда все узнают, за что страдает он и его сообщники. Он страдает безвинно, за правду, за них, мужиков, и за их отцов. Солдат и мужиков теперь обижают, но скоро настанет другое время. Такие же люди, как и он, произведут переворот, бунт, убьют царя, перебьют начальство. Тогда царь не будет управлять так, как теперь. Цари будут выбранные от народа, как в других государствах, например, во Франции: будут на отчет, а не самодержавцы, и если царь будет хорошо распоряжаться, то и будет царствовать, если нет, то выберут другого. Кроме того, он и его сообщники отберут землю от помещиков и раздадут ее поровну между крестьянами, фабрики же и заводы станут принадлежать рабочим. После покушения взорвать Императорский поезд на Московско-Курской железной дороге преступник высказывал сожаление, что не удалось убить Государя, и говорил, что скоро взорвут дворец, и когда не удался взрыв Зимнего дворца, то уверял что товарищи его все равно, где-нибудь изловят Государя и непременно убьют его. После же 1-го Марта говорил: «вот видите, Царя убили, я вперед говорил вам это, а когда кончится год и если ныне царствующий Император ничего не сделает для мужиков, то и его убьют». Далее старался убедить нижних чинов, что он страдает за них, преступник говорил, «что и они должны стараться за него, должны держаться его и его товарищей».

Ввиду изложенных выше обстоятельств, указывающих на неодинаковую виновность нижних чинов команды, по окончании упомянутого дознания, те из них, которые оказались виновными, лишь в нарушении обязанностей караульной службы, были преданы вместе с жандармскими унтер-офицерами Петербургскому Военно-Окружному Суду и о них уже состоялся приговор суда, остальные же обвиняемые, <…> как лица, находившиеся в близких отношениях к преступному сообществу и деятельно содействовавшие тайным сношениям его членов с государственными преступниками содержащимися в Алексеевском равелине были выделены и о них, а равно и задержанных по их указанию студентов Военно-Медицинской Академии Евгении Дубровине и запасных оберфейерверкера Александре Филиппове и Алексее Иванове, по распоряжению Министра Внутренних дел, С. Петербургским Жандармским Управлением было произведено особое дознание по обвинению их в государственном преступлении, предусмотренном 250 статьей Уложения о Наказаниях».[863]

Часть солдат сослали «в места Сибири отдаленные», часть — «в места Сибири не столь отдаленные», Дубровина, «по лишении всех прав состояния, определить в каторжную работу на заводах на четыре года».[864]

Из Дома предварительного заключения Дубровина отправили на Кару, где он находился до 4 августа 1885 года, оттуда вышел на поселение в Баргузинский округ Читинской области. Через 12 лет ему разрешили переехать в Европейскую Россию без права проживания в столицах и столичных губерниях, в 1897 году Дубровину позволили сдать в Казанском университете экзамен «на врача».[865]