Евгений Тарле - Михаил Илларионович Кутузов - полководец и дипломат

• Название: Михаил Илларионович Кутузов - полководец и дипломат
• Автор: Евгений Тарле
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1952

---

Наполеон сначала хотел послать к Кутузову Коленкура, долго бывшего императорским послом при Александре, но Коленкур, при всей преданности Наполеону, отказался ввиду явной безнадежности попытки. Был позван Лористон, в свое время заменивший Коленкура на посольском посту в Петербурге. Лористон заикнулся было о том, что Коленкур прав, но тут Наполеон оборвал разговор прямым приказом: «Мне нужен мир, он мне нужен абсолютно, во что бы то ни стало. Спасите только честь». Лористон немедленно отправился к русским аванпостам.

Вопрос о приеме Лористона и, главное, о предстоящем разговоре с ним был решен Кутузовым без всяких признаков колебаний, и только злобствовавший на Кутузова английский обершпион Роберт Вильсон мог подозревать Кутузова, что тот хочет, встретившись на аванпостах с глазу на глаз с Лористоном, войти с французами в мирные переговоры, без ведома и против воли царя и его союзников (Англии).

Мы уже знаем по всем свидетельствам и по словам самого Кутузова, сказанным перед сражением под Красным французскому военнопленному Пюибюску, что главнокомандующий делал все возможное, чтобы подольше задержать Наполеона в Москве. Поэтому он нашел вполне целесообразным не только весьма вежливо принять Лористона, но и обещать ему отправить императору Александру все, что ему передаст Лористон. Это обеспечило прежде всего долгую проволочку. Пустить самого Лористона в Петербург Кутузов решительно отказался.

По существу же ответ Кутузова не мог вызывать никаких недоразумений: никакой речи о мире с Наполеоном в данный момент быть не могло. На жалобы Лористона относительно обхождения русских крестьян с французами, попадавшими в их руки, фельдмаршал ответил, что русский народ «отплачивает французам той монетой, какой должно платить вторгнувшейся орде татар под командой Чингисхана». Эта мысль была повторена.

Доклад вернувшегося от Кутузова в Кремль генерала Лористона показал Наполеону, что надежды на компромиссный мир беспочвенны. Но мир был абсолютно невозможен - более невозможен, чем когда бы то ни было, - уже тогда, когда кутузовские полки 2 (14) сентября покидали Москву. Великой, неоцененной драгоценностью было в эти тяжкие дни нисколько не пошатнувшееся, беззаветное доверие народа и армии к Кутузову. Это доверие выдержало и превозмогло все испытания.

Отступающая русская армия по ночам видела громадное зарево горящей старой столицы, и Кутузов глядел и глядел на него. У фельдмаршала с гневом и болью вырывались изредка на этом пути обеты отмщения; его сердце билось в унисон с сердцем русской армии.

Армия не предвидела, что хоть много ей еще предстоит жесточайших испытаний, но что настанет, наконец, день 30 марта 1814 г., когда русские солдаты, подходя к Пантенскому предместью, будут восклицать: «Здравствуй, батюшка Париж! Как-то заплатишь ты за матушку-Москву?» Глядя на московское зарево, Кутузов знал, что день расплаты рано или поздно наступит, хотя и не знал, когда именно, и не знал, доживет ли он до этого дня.

Анализ скудных данных, касающихся начальной причины московского пожара, и посильная оценка их научного веса будут даны в моей книге «Нашествие 1812 года и разгром Наполеона в России». Здесь же, в сжатой характеристике Кутузова, достаточно напомнить, что в оценке непосредственных последствий московского пожара для французской армии ни малейших сомнений быть не может. Пожары не усилили, а ослабили неприятеля, когда он стоял в Москве. Этот факт бесспорен, хотя причислять московский пожар к основным, решающим моментам борьбы, как это склонны были делать многие впоследствии, нет оснований.

Начинался новый фазис войны - начало контрнаступления. Отойдя от Москвы и искуснейшим маневром дезориентировав французов, оторвавшись от конницы Мюрата и направив ее на Рязанскую дорогу, Кутузов повернул на Тульскую, оттуда - на Калужскую дорогу и вышел к тарутинской позиции, где и расположился лагерем.

Тон отношения двора и царедворцев, а отчасти и кое-кого из штаба (начиная, например, с Беннигсена) к Кутузову после оставления Москвы был дан прежде всего в двух исходивших от царя документах: в письме к Кутузову от 7 сентября и в письме к графу П. А. Толстому от 8 сентября. «С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 сентября получил я через Ярославль от московского главнокомандующего (Ростопчина. - Е. Т.) печальное известие, что вы решились с армией оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело сие известие, а молчание наше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим ген.- ад. князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь несчастной решимости». Так писал царь фельдмаршалу. А на другой день он писал П. А. Толстому о решении Кутузова: «Причина сей непонятной решимости остается мне совершенно сокровенной, и я не знаю, стыд ли России она принесет или имеет предметом уловить врага в сети».

Подобные выходки (а это еще были более или менее сдержанные) поощряли, конечно, к писанию писем Александру с жалобами на фельдмаршала и с прямыми намеками на необходимость отнять у него командование. И не только Беннигсен и Вильсон изощрялись. Барклай дал волю долго и очень старательно сдерживаемому порыву ревности и обиды в своем длиннейшем французском письме к царю от 24 сентября. Здесь он не только всячески чернит и унижает Кутузова, но решается утверждать, что если бы у него, Барклая, не отняли командования, то он «дал бы сражение, но не у Можайска, а между Гжатском и Царевым-Займищем… И я уверен, что разбил бы неприятеля». Ненависть и обида так душат Барклая, что он совсем не понимает, в какое курьезное положение ставит себя этой запоздалой интригой. Барклай никогда не понимал, что при всех своих достоинствах равняться или соревноваться с Кутузовым по своим стратегическим или каким бы то ни было другим талантам - значит делать себя без всякой нужды смешным.

Тарутинская организаторская деятельность Кутузова сама по себе была таким подвигом ума и энергии, явилась таким могучим фактором грядущих побед, что она одна могла бы увенчать лаврами Кутузова как замечательнейшего военного организатора.

Если Наполеон, очень понимавший толк в военном деле, гордился своим Булонским лагерем, созданным им в 1803-1805 гг., то разве можно сравнивать по трудности дела создание этого лагеря с организаторским подвигом Кутузова? У Наполеона в распоряжении были рабски подчинявшиеся ему Франция, вся западная и часть центральной и южной Германии, вся северная и средняя Италия, давно подчиненная Голландия, давно захваченная Бельгия, вся промышленность, вся торговля этих богатых стран. У него была исправная, исключительно ему повиновавшаяся военная администрация, налаженный бюрократический механизм, и он был неограниченным владыкой.

У Кутузова всего этого не было. В его распоряжении сначала находилась только довольно сильно разоренная часть западной, восточной и центральной России. Кроме того, Кутузов должен был с полным успехом завершить создание нового превосходного войска на глазах у расположенной в двух шагах от него хоть и потрепанной, но еще сильной армии Наполеона, которая имела пока непрерывную коммуникацию со своими обширнейшими, хоть и далекими, западноевропейской и польской базами. Поэтому Кутузов в Тарутине не мог работать так спокойно, как Наполеон в Булони, отделенный Ламаншем от неприятеля, который его боялся.

Наконец, Наполеон в своем Булонском лагере был самодержавным государем, а Кутузов в разгар работы в Тарутине должен был выслушивать нелепые и дерзкие «советы» царя - поскорее начинать военные действия, не мешкать и т. п. Ему приходилось считаться с царскими шпионами и клевретами, успокаивать тревоги затесавшегося в его главную квартиру Вильсона и т. п. Царь и тут ему мешал, явно считая себя вправе в тот момент говорить с Кутузовым еще более сухим, нетерпеливым, раздражительным тоном, чем прежде.

Кутузов начал немедленно укреплять свою тарутинскую позицию и сделал ее неприступной. Затем Кутузов непрерывно пополнял свою армию, в которой уже перед тарутинским сражением насчитывалось до 120 тысяч человек. Особое внимание уделялось организации ополчения. После Бородина Кутузов мог определенно приравнивать ополчение к таким войскам, которые после сравнительно краткого обучения могли считаться частью регулярной армии. Деятельно собирались запасы. Артиллерия у Кутузова к концу тарутинского периода была гораздо сильнее, чем у Наполеона. По минимальным подсчетам, у русских было от 600 до 622 орудий, у Наполеона - около 350-360. При этом у Кутузова была хорошо снабженная конница, а у Наполеона не хватало лошадей даже для свободной перевозки пушек. Конница французов вынуждена была все более и более спешиваться. Деятельно готовился переход от активной обороны к предстоявшему выступлению.

В Тарутине и после Тарутина и особенно после Малоярославца Кутузов очень большое внимание уделял и сношениям с партизанскими отрядами и вопросу об увеличении их численности. Он придавал громадное значение партизанам в предстоящем контрнаступлении. И сам он в эти последние месяцы (октябрь, ноябрь, первые дни декабря 1812 г.) обнаружил себя как замечательный вождь не только регулярных армий, но и партизанского движения.