Кирилл Королев - Античная мифология. Энциклопедия

• Название: Античная мифология. Энциклопедия
• Автор: Кирилл Королев
• Издательство: Мидгард, Эксмо
• Жанр: Энциклопедии
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-07260-8

Средиземноморье было «плавильным тиглем» Древнего мира: хетты, хурриты, финикийцы, минойцы, эллины, отчасти египтяне, малоазийские кельты, лигуры, этруски, наконец, римляне — все эти народы и племена, даже сохраняя «культурную автономию», внесли существенный вклад в формирование единой средиземноморской культуры, кульминацией которой стала культура Древней Греции и Древнего Рима.

Важнейшим культурным наследием античных времен является мифология. Мифам Древней Греции и Древнего Рима и тому, как в них прослеживается влияние иных, более ранних мифологических систем, и посвящена эта книга.

---

Обряды этого чисто формального культа были так многочисленны и так сложны, что было чрезвычайно трудно не пропустить чего-нибудь. И робкие люди приближались к алтарю с трепетом; римляне часто говорили, что религия и страх неразлучны. Зато к услугам граждан была тонко разработанная казуистика, при помощи которой можно было благополучно выбраться из какого угодно затруднения в деле религии. Известно, например, что религия устанавливала множество праздников, во время которых и земледелец, и вол должны были оставаться без дела, что не могло не отражаться вредно на полевых работах. Поэтому постарались сократить насколько возможно этот вынужденный досуг. Обратились к понтифику Сцеволе с вопросом, что можно делать в праздник. Он отвечал: «Всякое дело, вследствие неисполнения которого может произойти большой убыток». Сначала решили, что значит можно, не совершая греха, вытащить в праздник быка из канавы, в которую он упал, или подпереть дом, который грозит падением. Но впоследствии стали позволять себе расчистку рвов под тем предлогом, что иначе может произойти наводнение на лугах; купать скот, чтобы предохранить его от болезни, и даже кончать какое-нибудь начатое дело, приостановка которого могла его испортить. Существовали дни, когда запрещалось сражаться, но богословы прибавляли, что если враг сам нападет, то «все дни хороши для спасения своей жизни и защиты чести своего отечества».

Тот же дух господствовал повсюду. Ничто не причиняло столько беспокойств и тревоги, как советы или приказания, исходившие от богов. «Ответ гадателя, — говорит Цицерон, — наблюдения над жертвой, случайно услышанное слово, пролетевшая мимо птица, встреча с халдеем или с гаруспиком, блеснувшая молния, раскаты грома, удар молнии, даже самый незначительный, самый обыкновенный случай, если только мы почему-нибудь увидим в нем знамение, — все это смущает нас и тревожит. Сон, по-видимому, должен бы быть для нас временем отдыха, а между тем именно сны служат чаще всего поводом наших беспокойств и страхов». Римские богословы ухищрялись в облегчении этих беспокойств. Они установили как правило, что не следует с первого раза верить тому, что кажется проявлением воли богов: нужно ждать, чтобы знамение повторилось несколько раз. Кроме того необходимо, чтобы оно было замечено непосредственно тем, к кому относится; таким образом, стоит только сидеть дома и уметь вовремя закрывать глаза, и боги будут лишены возможности сообщить нам свою волю. Когда Марцелл решительно задумывал какое-нибудь предприятие, то он выходил из дома не иначе, как в закрытых носилках, чтобы не смущаться никакими ауспициями. Таким знамением, которого не просили у богов, можно было пренебречь: тот, кто случайно заметил его, имеет право не обратить на него внимания.

Не нужно слишком мучиться из-за греха, избежать которого вне нашей власти. Когда Катон Старший встает ночью, чтоб предпринять ауспиции, он знает, что при этом по закону должна быть абсолютная тишина вокруг него. «Но, — замечает он, — если какой-нибудь раб произнесет у себя под одеялом слово, которое я не услышу, то я не могу отвечать за это». Во время Самнитской войны консул Папирий выбрал удобный момент для сражения с врагом. Воины рвались в бой, и жрец-пулларий, который, по-видимому, поддался общему настроению, заявил полководцу, что священные цыплята дали самые лучшие знамения. Но в тот самый момент, когда битва готова была начаться, Папирию сообщают, что цыплята упорно отказывались от предлагаемой им пищи и что пулларий солгал. «Это его дело, — отвечал консул, — если он солгал, то и понесет за это наказание. Что до меня, то мне было доложено, что знамения были благоприятны, и я их считаю благоприятными». И в самом деле, пулларий был убит в самом начале схватки, а Папирий одержал победу. Если обряд требовал принесения в жертву какого-нибудь редкого животного, которое трудно было достать, то делали изображение его из теста или воска, которое и предлагалось богу.

П.П. Рубенс. Юпитер и Меркурий с крестьянами Филемоном и Бокием. Холст (1620–1625 гг.).

Глава 2 «МОЖНО ЖДАТЬ ЧЕГО УГОДНО, МОЖНО ВЕРОВАТЬ ВСЕМУ»: семейная и государственная мифология античности

Стойте в молчанье кругом: освящаем поля мы и жатву,
Чинный свершая обряд, древле завещанный нам.
Вакх, снизойди, и с рожек твоих да склоняются грозди,
Ты же, Церера, обвей вязью колосьев чело!

Альбий Тибулл. «Элегии»[19]

Науки и искусства античности. — Аполлон и Музы. — Домашний очаг. — Гестия. — Духи предков. — Семейный и племенной культ. — Государственный культ. — Божества городов-государств. — Амфиктионии. — Обычай гостеприимства. — Аполлоническая религия. — Верховное божество. — Приношения богам. — «Бог в истине». — Олимпийский пантеон в эпоху эллинизма. — Римский пантеон и чужеземные боги.

Переходим теперь к тем аспектам греческой религии, которые были названы «высшими» — хотя для такого их обозначения в отличие от разобранных в предыдущем разделе требовалось некоторое отступничество от матери-земли. И здесь первое слово принадлежит религиозному освящению человеческого общежития — т. е., с одной стороны, семьи, рода и колена, с другой — кружка и корпорации, далее — города, государства, Эллады, человечества.

В центре семьи, т. е. объединенной общностью дома и крова ячейки гражданского общежития, стояло божественное существо, очаг — и глубокая религиозная вдумчивость эллинов сказалась в том, что у них это существо представляется женского пола, как богиня Гестия. Будучи одним из древнейших божеств, она, можно сказать, на наших глазах вырастает из имманентного, каким ее только и знает Гомер, в трансцендентное: уже для Гесиода она богиня-личность, сестра Зевса наравне с Герой и Деметрой, но в отличие от них — девственница; это потому, что ее стихия — очажное пламя. Ее поздняя трансцендентализация имела последствием и то, что ее редко изображали: даже в общественные храмы не ставили кумиров Гестии, ее почитали в ее символе, пылающем на алтаре внутри храма и дома неугасимом огне.

Недвижно обитая на посвященном ей очаге, Гестия была настоящим символом хозяйки — деятельность которой, в отличие от деятельности мужа, происходила внутри дома. И в то время как, в силу «патрилинеарного» строя греческой семьи, дом со всем имуществом переходил от отца к сыну и дети величались по отчеству, — для Гестии была законом матрилинеарная преемственность. Когда новобрачную вводили в дом мужа — впереди нее шествовала ее мать с факелом, возженным на очаге своего дома, и этим факелом она зажигала новый огонь на очаге своей дочери и зятя — красивый символ всей той хозяйственной традиции. Так водруженная Гестия становится богиней-покровительницей дома, могучей и благосклонной; об интимности и сердечности этих отношений может дать свидетельство трогательная предсмертная молитва к ней Алкесты у Еврипида:

Богиня!
Меня Аид в свой темный дом берет.
И я теперь в последний раз пришла
К тебе: храни моих сирот, молю.
Ты сыну дай жену по мысли, мужа
Дай дочери достойного, и пусть
Не так, как мать, без времени, а в счастье,
Свершивши путь житейский и вкусив
Его услад, в земле почиют отчей.

Взамен этих благ и честь ей оказывалась великая. Было принято в молитвах, обращенных ко многим богам, называть ее на первом месте: «…Гестии, с которой благоразумье начинать велит», — говорит старый царь в «Фаэтоне» того же Еврипида; слова «начинать с Гестии» вошли даже в поговорку. Ей молился домохозяин, уезжая; ее приветствовал он, возвращаясь. Когда в доме рождался ребенок, его приблизительно в пятый день обносили вокруг очага, представляя этим Гестии; это был настоящий семейный праздник (Амфидромии), в котором принимали участие все присутствовавшие при рождении, и сопровождался он угощением. И священен был каждый сидящий у очага (επηεστιοσ): этим актом обыкновенно преследуемый обеспечивал себе покровительство того, к кому он обращался.

Поскольку Гестия была женским началом семьи, постольку мужским ее началом был Зевс Оградный (Ζευσ Ηερκειοσ), стоявший у своего алтаря во дворе дома. Здесь происходили домашние жертвы под главенством домохозяина; перед таковой он погружал пылающую головню с алтаря в ведро с водой и этой освященной водой окроплял присутствующих, как хозяев, так и гостей, как свободных, так и рабов. Это окропление (χηερνιπσ) было сакраментальным актом, скрепляющим узы между участвующими; отлучение от окропления было карой, налагаемой на нечестивых. Сама жертва сопровождалась угощением и даже, можно сказать, главным образом в нем состояла: в честь бога сжигались лишь символические, малоценные по своей питательности части жертвенного животного, остальные потреблялись приглашенными, которые таким образом становились «сотрапезниками богов». Эллины прекрасно понимали, что богу нужна честь, выраженная в символе, а не материальный корм; обычай уничтожения живности путем «всесожжения» был поэтому им чужд. С другой стороны, редкость мясной пищи вела к тому, что всякое заклание животного сопровождалось жертвоприношением.