Эсфирь Цюрупа - А у нас во дворе…:

• Название: А у нас во дворе…:
• Автор: Эсфирь Цюрупа
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1988
• ISBN: ИБ № 10330. ISBN 5-08-001301-X

---

— Дайте оружие. Буду бить врага.

Стал, как мы, солдатом. Бил фашистов. У костра иной раз пела нам его скрипка. Ехала она вслед за нами в обозе. Когда разведчики брали «языка», Глеб на допросах был переводчиком, он знал немецкий.

Скоро Глеб снова обратился к командиру. Задумал он одно дело… Командир доложил о его предложении командующему. А командующий сказал:

— Добро. Действуйте.

И вот по ночам стал выходить наш Глеб на «ничейную» полосу. Это значит — между нашими и немецкими окопами… Вы представьте только, ребята: вокруг чёрная тьма, враг — вот он, того гляди, чужая сигнальная ракета всё осветит и нащупает Глеба немецкий снайпер…

Микрофонов не было у нас. Установили рупор на палке. Перед ним Глеб и играл. Играл музыку Бетховена, Баха. Всех не помню. А потом обращался к немецким солдатам: вы, мол, в злой гитлеровской солдатчине забыли о славе своей страны, о её великих музыкантах и поэтах.

— А мы помним, — говорил он. — И музыку вашу и ваши книги. Фашисты жгут их на кострах, а мы бережём для ваших и наших детей. Общие у человечества дети, общая о них должна быть и забота… Не верьте гитлеровской болтовне, будто мы убиваем пленных.

Это, ребята, были не просто концерты, а боевое опасное дело. И многие немецкие солдаты, что сдавались в плен, вспоминали, как слушали по ночам нашего Глеба…

Так воевала и побеждала знакомая вам «скрипочка». — Председатель улыбнулся. — Да, та самая, на которую села «сударыня оса»… Так что, братцы, вносите поскорей Глеба Сергеевича в свой ветеранский список…

Тут услышали они смех Ариадниной бабушки. Она возвращалась из магазина, нагруженная сумками.

— Вы что же это повисли на человеке, дайте ему отдохнуть, — сказала она. Но Василий Игнатьевич привлёк к себе всех троих ребят:

— С ними я не устаю.

— Бабушка! Смотри, какое мы важное человеческое дело сделали, — похвасталась Ариадна, употребив любимое бабушкино слово. — Мы всех ветеранов в список записали, Василию Игнатьевичу помогли.

— Прекрасно, — одобрила бабушка, — а меня интересует, кто же будет другие важные человеческие дела делать — через скакалку скакать, снежками кидаться, по двору носиться?

— Тоже мы! — весело ответили Ариадна и Родион. А Витя Воробьёв солидно прибавил:

— За этим дело не станет. — Он взял из рук бабушки тяжёлую сумку, Родион взял другую, поменьше, Ариадне же досталась самая маленькая, которую бабушка называла непонятно: редикюль.

Что ли, она в ней раньше редьку носила: редьки куль? Оказалось, в нём — редикюле — лежали ключи от квартиры. Пока бабушка их вытаскивала, Родион, как всегда, приподнял Ариадну к звонку, но она вывернулась из его рук.

Встала на цыпочки.

Потянулась.

И — позвонила.

Потому что, оказывается, она уже подросла.

Глава 21. СОЛНЕЧНЫЕ ИСКРЫ

Весенний, весенний, весенний день…

Воздух звенит капелью. От талых брызг летят солнечные искры. Шумные ручьи бегут вдоль тротуаров. Они рушатся вниз, в сточные решётки; падая, струи сворачиваются хрустальными жгутами, и на стенах домов играют отсветы.

Где-то открыли и моют окна, на них вспыхивают ослепительные зайчики, их солнечные сигналы подхватывают стёкла машин.

Близнецы Филя и Тиля сидят в коляске друг против друга.

Звон и стук из коляски несётся необыкновенный. Потому что в руках близнецов, в рукавичках, зажаты ложки. Братцы в восторге колотят ими по ксилофонам. Вертун Филя под музыку, сидя на подушке, прыгает, хохочет, норовит ударить ложкой ещё и по клавишам брата, а то и по лбу ему. А толстяк Тиля ударит разок по клавише и послушает. Опять ударит, опять послушает.

— Играй же, играй, толстяк! — торопит его мама. Сегодня она гуляет с малышами во дворе. Ариадна крутится рядом.

Ей нравится стук и звон, летящий из коляски. Нравится, что всё сегодня звучит, звенит. Воробьи купаются в лужах. Стряхивая с перьев капли, чирикают так громко, словно в их горлышках бьют крохотные звонкие бубны.

В промытом оттепелью воздухе ясно раздаются шаги, голоса, смех. На тёплом ветру скребутся и стучат друг о друга ветки с туго сжатыми почками, обещают, что скоро вспыхнут зелёным светом новорождённые листья. Нет! Ещё не скоро! Внутри водосточных труб грохочут обвалы. Это тает и рушится последний лёд. Снизу он вылетает, рассыпается осколками по асфальту. И падают, разбиваясь, подтаявшие сосульки: длинь-день-день!.. Их ледяные голоса поют Ариадне, что это ещё не настоящая весна, а предвесенний звонкий день.

Но разве могут петь сосульки и голые ветки? Разве могут петь безмолвные солнечные зайчики, и шелестящие шаги прохожих, и ветер? И молотки кровельщиков, бьющие по железу на крыше? Разве могут петь молчаливые стёкла, вспыхнувшие под солнцем?

Наверное, не могут. Но для Ариадны всё поёт сегодня.

А вдруг на улице слышно ещё лучше? Она выходит из ворот. Все звуки и солнечные сигналы города, проснувшегося от зимы, сливаются в такую радостную, многоголосую, такую сильную музыку! Она переполняет сердечко Ариадны и рвётся из него…

Ариадне невозможно больше молчать, ей нужно скорей поделиться со всеми этой радостью: музыкой, завладевшей ею. Может быть, это песня?

Она начинает петь во весь голос прямо тут, на улице, так громко, что бородатый мужчина говорит ей:

— Что ты, что ты, девочка! Горло простудишь!

Она замолкает. Совсем не из-за простуды, при чём тут простуда? Просто ей не удаётся одним своим голоском спеть разом всю музыку, которая звучит вокруг и в ней самой.

И вдруг Ариадна догадывается: её надо сыграть на рояле, ведь в нём столько голосов! Надо тронуть клавиши, и голоса сразу проснутся и зазвучат. И тогда сложится и зазвучит её музыка. Скорей.

— Девочка! Разве можно людей расталкивать? Куда ты несёшься сломя голову?!.

Она бежит по залитому солнцем тротуару, сворачивает в свой двор, в подъезд. Входная дверь захлопывается за нею с грохотом, Ариадна бежит вверх по лестнице…

Родион только что вернулся из школы и спешит к Ариадне, а она, оказывается, тут как тут, и он на бегу схватывает её в охапку.

— Некотуха! У меня такая новость!

Но она отчаянно рвётся из его рук.

— Да погоди, Некотуха! Слушай, что скажу. Дом рядом с нашей школой начали перестраивать, делают классы.

Но она словно ничего не слышит, вырывается и даже колотит его, чтоб отпустил. Он не замечает ударов.

— Знаешь, что там будет? Твоя «нулёвка»! — Родион ликует, что дарит Ариадне такую радостную важную новость.

Но Ариадна кричит:

— Не хоту! Не буду! Это не моя «нулёвка»!

И он отпускает её, растерянный.

— Не моя! Не моя! — кричит Ариадна уже сверху, через перила. — Я люблю другую школу, которая вся играет и поёт! — И она убегает.

Он, огорчённый, слушал, как затихают её шаги: значит, не будет он ходить вместе с Некотухой в школу, не будет носить её ранец?..

Василий Игнатьевич, поднимаясь по лестнице, услышал крик Ариадны, увидал нахмуренного Родиона, понял: человек страдает.

Он обнял его, легонько встряхнул:

— Ну-ка, парень, улыбнись!

И сам улыбнулся так дружески, что и Родион улыбнулся в ответ. Он думал: «Ничего, гулять всё равно будем вместе».

А Некотуха мчалась наверх. Вот дверь её, Ариадниной, квартиры. Мимо!

Она не чувствует под собой ног, она не бежит вовсе, а летит, как ласточка, подхваченная весенним тёплым воздухом.

Восьмой этаж… Ариадна колотит в дверь обоими кулаками. Ей открывает Надя. С удивлением глядит вслед Ариадне, которая, не поздоровавшись, потеряв в прихожей капор, сразу прорывается в комнату.

Старый музыкант сидит в кресле у окна. Оборачивается на стук и топот. Внимательно, молча следит, как маленькие, нетерпеливые руки откидывают крышку рояля, ложатся на клавиши.

Глеб Сергеевич неслышно встаёт, пододвигает ей сзади круглую скамеечку, и она, сама того не замечая, садится. Надя снимает с неё пальто. Когда стягивают рукава, Ариадна послушно отдаёт одну руку, потом другую, но руки сами возвращаются на клавиши.

Ариадна нажимает одну из них. Робкий звук раздаётся в ответ. Она вслушивается в то, что принесла с собой, и, повинуясь этому, никому не слышному, нажимает другую, третью клавишу.

Отклонив голову набок, Некотуха пальцем подбирает только ей слышный мотив. Она хмурится, топает ногой.

И вдруг Ариадна опустила руки, и они беспомощно повисли вдоль её худенького тела.

— Что ты? — спросила Надя. — Почему ты перестала играть? Ведь уже складывается песенка…

— Нет! Нет! Нет! — в отчаянии крикнула Ариадна. — Она не получается! Она у меня совсем тоненькая, одна-одинёшенька! А на самом деле она не такая. Я ведь слышала… У неё много голосов, она сильная, дружная… А я не могу… Ничего не могу…

И Ариадна заплакала.