Александр Войнов - Готовься к войне (Кат)

• Название: Готовься к войне (Кат)
• Автор: Александр Войнов
• Жанр: Криминальный детектив

---

Кладбище было закрытым, здесь уже давно никого не хоронили, поэтому Левшу насторожило появление двух свежих могил. Тем более, что находились они на склоне оврага, между православным и еврейским кварталами, как будто в этих могилах были похоронены представители неизвестного до сей поры вероисповедания. Вместо крестов или памятников странные захоронения были увенчаны черными металлическими табличками с выведенными от руки белой краской номерами, и выглядели печально даже на этом безрадостном фоне.

Левша прогнал грустные мысли и завязал байковую, клетчатую рубаху на животе. Подтянувшись на руках, на мгновенье задержался на заборе и, убедившись в отсутствии дачников-мичуринцев, спрыгнул вниз. Основная часть урожая уже была собрана законными владельцами, и прошло больше часа, пока юный садовод собирал переспелую антоновку, сливы и виноград, который предусмотрительно рвал в последнюю очередь. По мере продвижения по неприятельской территории, талия увеличивалась в размерах, он быстро набрал вес и начал понимать, что будет сложно преодолеть высокий забор. Расстаться даже с малой частью добычи не хотелось, и Левша пошел вдоль ограды, заодно присматриваясь к пустующим дачным домикам, в надежде на последующую поживу. В конце сада был склон, забор делал уступ, и он без труда оказался на кладбище. Возвращаясь назад, подошел к свежим могилам с другой стороны и замер от удивления. На склоне оврага он еще издали заметил до боли знакомую фигуру. У отдельно стоящих свежих могил с непокрытой головой стоял Катсецкий.

- Чего сюда занесло этого сивого мерина, - подумал он, прячась в заросли сирени на еврейском кладбище. Поборов желание тот час же «унести ноги», замер за треснутой мраморной плитой с надписью: «Человек дан жизни взаймы». Левша не был склонен ни к философии, ни к филологии, но если бы он делал эту надпись, то слова «человек» и «жизнь» поменял бы местами.

Украдкой наблюдая за своим недругом, он от избытка внимания потерял счет времени.

Исподволь наступали сумерки. В желтой холодной раме зари на кончики крестов тихо опускался солнечный диск. Тень от одиноко стоявшей на склоне оврага фигуры стала длиннее и спряталась между могил. Издали Левша не мог

разглядеть выражения лица Катсецкого, но казалось, что его рот растягивался в

какой-то странной гримасе, которую можно было принять за улыбку старого

бродячего арлекина.

- Не иначе, как и вовсе старый пень умом тронулся, - усмехнулся наблюдатель и, сделав большой крюк, вышел на дорогу к Архиреевой даче.

Левша всеми силами старался не попадать на глаза своему неуживчивому соседу, и следующая встреча, круто изменившая их отношения, произошла только через месяц.

На октябрьские праздники, все еще охочий до баб, Никанор по какой-то одному ему известной причине не ночевал дома двое суток. Возвращался восвояси старый служака поздней ночью и навеселе. Если быть предельно точным, Никанор был пьян в стельку, еле держался на ногах, и было очевидно, что не совсем верно рассчитал количество выпитых горячительных напитков. Не добравшись до жилища несколько десятков метров, Катсецкий поскользнулся, неосторожно ступив на край лужи у водопроводной колонки, качнулся из стороны в сторону, растопырил руки, стараясь удержать равновесие, но сила притяжения победила, и он бревном рухнул на грешную землю. Упал так неловко, что вся левая пола шинели, рука и нога оказались в луже. Предательская дремота одолела его в самую неподходящую минуту, и Катсецкий, раскинув руки в разные стороны и устремив давно небритый подбородок в небо, заснул сном праведника.

Разбудила Никанора ледяная свежесть бледного ненастного утра. Столбик термометра за ночь опустился до минус десяти по Цельсию, лужа замерзла и заковала гуляку в ледяные кандалы. Проснувшись, сделал несколько попыток принять свойственное ему ранее вертикальное положение, но они закончились неудачей. Лужа была неглубокой и Катсецкий погрузился в нее всего на четверть своего объема, но кромка льда, окружавшая почти половину его тела плотным кольцом, держала пленника мертвой хваткой.

Никанор скосил глаза в сторону Архиреевой дачи, до которой было рукой подать, в надежде увидеть кого-либо, но кроме соседа по кличке Золотой, квартировавшего в стоявшей в конце двора будке от немецкой душегубки, никого не обнаружил.

Переживший оккупацию и двойное освобождение города, Золотой не раз видел трупы военных, вмерзших в землю. Зимняя бескормица военного времени заставляла забыть страх, он по ночам выходил далеко за город, туда, где недавно проходили бои, и вместе с местными жителями занимался мародерством. Разыскивая разорванные ранцы и вещмешки погибших, он добывал себе пропитание. Золотого вряд ли можно было назвать полноценным мародером. Не в пример жителям он охотился только за харчами. А настоящие мародеры снимали с трупов все, что можно было продать на барахолке или обменять в деревнях на продукты. Больше всего ценилась обувка, к которой Золотой, по объективной причине, был равнодушен.

Как-то в сорок третьем Золотого застукала на горячем немецкая похоронная команда, и хромой полицай открыл прицельный огонь из шмайсера. Золотой чудом спасся бегством, но был ранен и потерял конечность. С тех пор он остерегался подобных ситуаций.

Осторожно потрогав замерзшую поверхность лужи, Золотой убедился в ее прочности и, обнюхав покрытую «гусиной кожей» торчащую изо льда ладонь Никанора, выискивая, чем бы поживится, прыгнул ему на грудь, изогнулся дугой и зашипел. Никанор был не из робкого десятка и побывал во многих передрягах, но никак не ожидал такой наглости от Золотого и опешил.

Хмель уже давно выветрился и, возможно, впервые в жизни Никанор испытал леденящий душу страх. Боялся не за свою жизнь. Смерть его не страшила. Он знал наверняка, какой будет его кончина. Ужас рождало состояние собственной беспомощности. В силу своей профессии часто задумывался над тем, что испытывает человек, приговоренный к смерти, в свои последние минуты, и не находил ответа. Сейчас на ум почему-то лезло название старой, потрепанной книги, пылившейся на комоде, прочитать которую, не было то времени, то желания. А чаще и того и другого. Книга, которую он нашел в камере смертников в промежутке между сменой постояльцев, называлась «Каждый умирает в одиночку». Никанор силился вспомнить автора, но это не получалось. От этих мыслей перед глазами поплыли розовые круги, и начал мутится рассудок. В предрассветном мареве кот, шипящий у него на груди, вдруг показался чертом. Отсутствие хвоста, являющегося неотъемлемой частью кошачьей породы, только подтверждало его потустороннее происхождение. Никанора и раньше в самых разнообразных видах посещало подобное видение, но он всегда разгадывал его сущность, и «нечистый» исчезал. Сразу же после того как он бросал пить.

- Пропади, черт кургузый,- одними губами пробормотал Никанор и из последних сил схватил его за горло. «Нечистый» хрипло, простужено мяукнул и, извиваясь, разодрал обидчику руку до крови.

- На помощь! – несвойственным для него фальцетом заорал Никанор и разжал кисть. Не выдержавший такой тональности Золотой задрал вверх обрубок хвоста и слету вскочил на ветку акации.

«Зря я взялся за старое» - упрекнул себя промерзший до костей на холодном ветру Золотой, с тоской глядя на душегубку.

Левша проснулся в холодном поту. Под утро он видел странное

сновидение. Снилось, что блуждает по задворкам домов, пустырям и безлюдным улицам. Оказавшись у старого двухэтажного здания без окон и с куполом вместо крыши, не раздумывая, толкнул тяжелую, окованную металлическими пластинами дверь и оказался за кулисами цирка. Никем не замеченный, прокрался к зрительским рядам и занял пустующее место. По цирку пронеслась волна смеха и аплодисментов, возвещающая об окончании очередного «номера». В глубине авансцены заиграла музыка, кто-то невидимый распахнул занавес и на арену, под рев публики, выбежала ватага клоунов. Зал ликовал. Судя по всему, клоуны были всеобщими любимцами. Кривляясь, паясничая, они прыгали, делали сальто и кувыркались. Зрители не скупились на аплодисменты. В одном из артистов Левша, несмотря на грим, рыжий парик и нелепый двухцветный шутовской наряд, безошибочно угадал Катсецкого. Мнимый клоун, вооружившись фотоаппаратом на треноге, предложил зрителям сфотографироваться на память. Не дожидаясь согласия, фотограф установил треногу напротив ложи, в которой находилась группа нарядных зрителей. Судя по тому, как они дружелюбно улыбались друг другу и весело разговаривали, это была одна большая семья.

Клоун попросил внимания и накрылся черным покрывалом. После яркой вспышки действие перенеслось в мрачный подвал, а клоуны, с непостижимой для человеческого сознания быстротой, сменили пестрые костюмы на кожаные куртки, галифе и сапоги. Выстроившись в шеренгу, они стали методично расстреливать зрителей из револьверов. Первыми под пули попала семья, занимавшая ложе. Кто-то в первых рядах страшно закричал, призывая на помощь. Сверху, из-под купола на арену посыпался град, на который, во всеобщей суматохе, никто не обратил внимания, и только фигляр-фотограф, сдернув с головы черное покрывало и парик, стал собирать ледяные горошины и прятать в складках шутовского наряда. Оркестр, заглушая крики и стоны умирающих, заиграл гимн, и в отчетливых звуках литавр слышалось нескрываемое торжество…