Эдит Пиаф - Моя жизнь

• Название: Моя жизнь
• Автор: Эдит Пиаф
• Издательство: «Союз-театр»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1992
• ISBN: 5–85717-005-2

В книгу вошли воспоминания великой французский певицы, актрисы Эдит Пиаф и ее друга, режиссера и сценариста, Марсели Блистепа. Мемуары Пиаф — это лишенный ложной стыдливости, эмоциональный рассказ о любви, разочарованиях, тревогах, триумфальных взлетах, об одиночестве и счастье, о возлюбленных и о друзьях, ставших благодаря ей знаменитыми артистами Франции: о Шарле Азнавуре, Иве Монтане, Эдди Константине и др.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

Длинная вереница арестованных медленно двигалась по окраине Парижа. Жан, шедший около меня, шепнул: «Если мы не смоемся, они посадят нас за решетку. Давай руку. Подходящий момент — надо улепетывать. Не бойся».

Вдали, в тумане, домики Пантена выглядели как декорация из папье-маше. Вдруг, у какой-то канавы, Жан рванул меня и вытащил из движущейся колонны задержанных.

Длинный прыжок и — дикая скачка по камням, по траве, по каким-то свалкам мусора. Колючка кустарника впивались мне в босые ноги. Гневные крики позади нас, револьверные выстрелы, пули свистели в воздухе… Это было достойно кинофильма, уверяю вас.

Жан тащил меня, я скатывалась с откосов, задыхалась, ныла: «Не могу больше! Беги один. Брось меня».

Но он упорно продолжал меня тащить. Наконец мы добрались до Пантена. Спрятались в заднем помещении какого-то кафе. Я предложила Жану: «Спрячемся у Малыша Луи».

Наступила ночь. Шел дождь. Мы крались, прижимаясь к стенам, промокшие, продрогшие. Скрип двери, грязная комната, и мой голос, прошептавший Жану: «Входи».

Вдруг, держа в руке керосиновую лампу, с растрепанными космами седых волос, в черном платке на плечах, появилась мадам Жоржет. Это была приемная мать Малыша Луи. Меня она ненавидела, но Малыш Луи ее любил. Прислонять к косяку двери, она икала и покачивалась на месте. Она была вдребезги пьяна.

Шатаясь, извергая ругательства, она двинулась на меня. Потом схватила кочергу, собираясь ударить, но вдруг потеряла равновесие, рухнула на пол и осталась лежать без движения. Падая, она ударилась головой о ведро, кровь потекла по ее лицу, и она захрипела.

Я в ужасе съежилась в руках Жана, не смея шевельнуться. Я боялась не только ей помочь, но даже взглянуть на нее.

В это время вошел Малыш Луи. Увидев лежащую мадам Жоржет, он закричал: «Вон отсюда!»

Он не желал меня больше видеть: он думал, что я ударила ее.

Луи появился в моей жизни еще только раз: чтобы сообщить мне самую страшную весть. Это случилось вскоре после нашего разрыва. Я работала тогда в танцевальном зале «Вихрь» на площади Пигаль. В мои обязанности входило всего понемногу: петь, протирать стаканы, подметать.

Однажды вечером мне сказали, что здесь Малыш Луи. Он был бледен и бормотал: «Марсель очень больна. Менингит… она в детской больнице… она погибает».

В то время менингит не лечился. Больному делали пункцию и ждали девять дней. Если больной выдерживал этот срок, он был спасен. А если нет…

В течение восьми дней я надеялась на чудо. Накануне девятого дня, поздно ночью, движимая каким то предчувствием, я отправилась из отеля «Бельвиль» в больницу пешком, потому что у меня не было ни одного су. Мне удалось проникнуть в палату Марсель. Одна сиделка, которая хорошо ко мне относилась, встретила меня со словами: «Она пришла в сознание. Температура спала, думаю, выкарабкается».

Я приблизилась к моей девочке. Ее большие голубые глаза были открыты. Первый раз за всю болезнь она узнала меня и позвала: «Мама, иди сюда. Посиди со мной». Обливаясь слезами, я покрывала ее поцелуями. Около пяти часов утра я ушла.

В полдень я вернулась туда вместе с Малышом Луи. Я была счастлива, уверена, что кошмар кончился. А Марсель уже умерла.

Ни у Малыша Луи, ни у меня не было ни одного су, чтобы купить ей венок. Мы расстались, не сказав друг другу ни слова. Я возвратилась на площадь Пигаль.

Я была совершенно подавлена. Тогда одна девица, профессиональная танцовщица нашего кабаре, сказала мне: «Ничего, мы соберем. Увидишь — найдем деньги».

Ведь мне даже не на что было похоронить мою дочь!

Но после того как все приятели и подружки, которые были так же бедны, как я, отдали все, что могли, все равно не хватало еще десяти франков.

Было четыре часа утра. В своем пальто, чересчур длинном, с продранными локтями, я вышла па улицу.

Я думала о Марсель, о своем горе, о десяти франках, которых мне не доставало. Я медленно шла, еле передвигая ноги.

Вдруг позади меня раздался голос: «Сколько стоит твоя любовь, малютка?» Высокий тип с насмешливой улыбкой принял меня за проститутку.

Обычно в таких случаях я ругалась, давала оплеуху. Но в эту ночь, в полном отчаянии, в ужасе оттого, что делаю, я ответила: «Десять франков».

Он взял меня за руку и быстро потащил в какую-то подозрительную гостиницу.

Я взбиралась по лестнице, впереди невозмутимый ночной сторож, позади — незнакомец, чье дыхание я чувствовала на своем затылке.

Я твердила про себя: «Нет, это невозможно! Ты не сделаешь этого».

Я очутилась в какой-то комнате с глазу на глаз с высоким типом, который, улыбаясь, сказал: «Держи, вот твои десять франков». Он положил монету на стол, посмотрел на меня и взял за плечи. В эту минуту я почувствовала, что если уступлю этому человеку, то всю жизнь буду смотреть на себя с отвращением.

Незнакомец холодно взглянул на меня: «Ну что? За чем дело стало?» Я разрыдалась и рассказала свою печальную историю о том, что у меня умерла дочь, надо ее хоронить, а у меня не хватает десяти франков…

Я видела, что ему жаль меня и он отпустит меня, ничего не требуя. Он пожал плечами и тихо сказал: «Иди. И не падай духом, малютка! Не такая уж веселая штука жизнь, а?»

С благодарностью я вспоминаю этого незнакомца. И каждый раз, если могу, выручаю других, не ожидая ничего взамен.

Если бы этот человек обошелся со мной как с девкой, может быть, я уже никогда не была бы способна на бескорыстный поступок. Поступок, который в последнюю минуту спасает человека.

До сих пор я благодарна ему еще и за то, что он помог мне стать великодушной.

Отдавать и ничего не ждать в ответ — ничто другое не доставляет мне такой радости.

Мои гонорары

Я говорю все время о любви, о мужчинах, за которыми следовала, которых бросала и которые бросали меня, будто только история моих увлечений может быть интересной для других.

Все это потому, что для меня не было в жизни, по существу, ничего более стоящего, чем любовь и мои песни. Но и мои песни — это тоже любовь.

Для других же самое главное — деньги, которые приносили мне мои песни. Я знаю, что говорят: «Пиаф! Сколько она зарабатывает! У нее, должно быть, неплохая кубышка. Ей нечего беспокоиться: ее старость будет обеспечена».

Так, наверное, и было бы. Я в самом деле заработала большое состояние: миллионы и даже больше миллиарда, я говорила уже об этом. Я получала баснословные гонорары! Одни только пластинки приносили мне тридцать миллионов старых франков в год. В Нью-Йорке мне платили миллион за вечер!

Да, я могла бы иметь состояние, как у Мориса Шевалье или у Фернанделя… Но дело в том, что у меня почти ничего не осталось. Пожалуй, только лишь, чтобы продержаться несколько месяцев. Это может показаться невероятным, но это факт. И если я больше не смогу петь, мне будет трудно жить прилично.

Но я не имею права жаловаться.

Если я просадила целое состояние, то это только моя вина, моя мания к чрезмерно широким жестам. И я вовсе этим не горжусь. Подумать только, сколько добра я могла бы сделать при помощи этих денег, которые так часто проматывала зря!

Например, чтобы нравиться одному человеку, который был очень тщеславен, я покупала себе роскошные драгоценности. Правда, они не слишком меня украшали, но на него производили ошеломляющее впечатление. А я только этого и хотела.

Конечно, это ничуть не помешало ему меня оставить! Вернее, бросить — и при омерзительных обстоятельствах, вызвав во мне чувство отвращения. Тогда, знаете, что я сделала? Взяла свое колье, кольца, браслет, клипсы и все это спустила в клозет. От бешенства!

Таким образом целое состояние исчезло в сточной трубе.

Трудно совершить более глупый поступок, и вы, наверное, считаете, что меня следовало бы выпороть? Согласна. Но я теряю голову, когда злюсь.

Понятно, я достаточно тратила и на знаменитых портних. Принято считать, что платье, сшитое у Диора или у Бальмена, скрывает природные недостатки!

Увы! Когда я приходила в какое-нибудь из этих модных ателье, я становилась сказочной добычей для продавщиц. Они обступали меня и говорили: «Эта материя, мадам, как она вам идет!» или: «Этот цвет восхитительно вам подходит!» А я на все отвечала: «Беру».

И меньше, чем за час, я спускала три или четыре миллиона.

Что же касается этих платьев, то я их никогда не надевала! Вынесенные из магазина, они теряли свое очарование, и я возвращалась к своим классическим, маленьким черным платьям.

А крах, постигший меня с моим особняком в Булони! Я заплатила за него семнадцать миллионов, истратила целое состояние на его отделку, порученную лучшим декораторам Парижа. У меня была потрясающая гостиная, спальня — мечта, вся из голубого атласа. Но я в ней никогда не спала… Она была слишком красива, слишком велика, слишком роскошна для меня. Я не привыкла к этому и предпочитала ютиться в комнате для консьержа, кое-как перекрашенной, кое-как обставленной. Но тут я чувствовала себя «под своей крышей», и мне нравилось развлекаться со шнуром для открывания дверей.