Леонид Соловьев - Рассказы

• Название: Рассказы
• Автор: Леонид Соловьев
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1939

---

Саид дрогнул, судорога схватила его за горло. Он закрыл руками лицо, не имея сил удержать слезы.

— Хоть бы одного... только одного оставил он мне.

Ученики благоговейно молчали. Прошло много времени. Саид успокоился. Ишан сказал:

— Рахим, подай умыться Саиду.

Рахим покорно встал, принес кувшин, полотенце.

— Ты видишь, — пояснил ишан, — твой мирской хозяин прислуживает тебе. Здесь, в моем саду, и там выше, Саид, — нет ни богатых, ни бедных, ни хозяев, ни батраков. Какая цена земному богатству и земным радостям? Ведь никто из нас ничего не возьмет с собой в дальний путь.

Ишан лег на шелковые подушки. Медленно закрылись его глаза. Слабым движением руки он отпустил своих учеников. Они шли по аллеям сада, низко склонив белые чалмы, пересекая полосы теней и света...

Так утешался Саид Фазиев в саду ишана Аннара-Мухаммеда-оглы каждый вторник. В остальные дни видели его молчаливым, погруженным в раздумье. Глаза его были пустыми. Появилась привычка разговаривать шопотом с самим собой. Чайханщик Бабаджан — человек веселый и глупый — значительно постучал пальцем по своему лбу, и все посетители чайханы согласились с ним. А Саиду было все равно, что о нем думают: он как бы заранее переселился духом в будущий мир, — в те годы ему было бы очень легко умереть, может быть, даже радостно. Только иногда поднималась в нем душная и темная волна злобы: это живая жизнь, которой он пренебрег, напоминала о себе. Но приступы были редки, непродолжительны, терпела от них только жена да один раз хозяин, за которым Саид гнался с кетменем до самого дома. Хозяина спасли другие работники. Чайханщик Бабаджан вторично постучал пальцем по лбу. На очередном вторнике ишан помирил Саида с хозяином, и больше такого буйства не повторялось.

В феврале тридцатого года, ночью, к хозяину приехал дальний родственник Урун-Ходжа. Он привез с собой жену, двух сыновей, старуху-мать и племянника. Домашний скарб был уложен на трех арбах, за арбами степенно шла на привязи большая пегая корова. В гости так не ездят; по всему было видно, что с Уруном-Ходжей что-то стряслось. До утра в хозяйских комнатах горел свет. Саид видел в окно: хозяин, забившись в угол, неподвижно сидит на подушках, а гость его бегает в смятении по комнате, что-то рассказывает, размахивая руками, тряся бородой. Днем пришли к хозяину бай Ярмат, бай Нигмат, бай Боймат, а позже — и сам ишан, поддерживаемый прислужниками. Ни Саида, ни прислужников в комнату не впускали, чай гостям носил сам хозяин.

На этом собрании было решено организовать в кишлаке колхоз. Председателем выбрали бая Ярмата — у него сын служил в городе большим начальником. Рахим, Нигмат и Боймат вошли в правление, Уруна-Ходжу поставили счетоводом, а святой ишан милостиво согласился быть казначеем и главным судьей в спорах между колхозниками.

Саид Фазиев и еще двадцать два чайрикера не имели ни рабочего скота, ни плугов и не попали в колхоз. Стали они ярдамчи, колхозные батраки. Заработанные Саидом трудодни записывались в одну из многих книжек хозяина; по уговору, две трети принадлежали ему и только одна треть Саиду.

— Работай лучше, Саид, — говорил хозяин. — Вот за эту неделю ты опять заработал всего только три трудодня. Ты мог бы, окучивать вдвое больше.

— А разве не девять трудодней я заработал? — удивлялся Саид. — Табельщик говорит...

— Мало ли что говорит твой табельщик. Вот книжка, здесь все записано и скреплено подписью нашего уважаемого счетовода Уруна-Ходжи.

Хозяин показывал Саиду книжку — зеленую книжку, засиженную мухами, закапанную маслом. Саид бережно перелистывал ее, раздувая слипшиеся страницы, чтобы не помять, не запачкать.

— Хозяин, — шутливо говорил Саид, — подари мне эту книжку, и я буду богатый, счастливый человек.

— Много сразу ты хочешь, — отвечал хозяин. — Чтобы получить такую книжку, нужно сначала внести в колхоз имущества на тысячу рублей.

Каждый раз после такого разговора пальцы Саида долго хранили память о шершавых страницах, о загнутых уголках.

Урун-Ходжа, колхозный счетовод, оказался отменным мошенником и очень ловко обжуливал всех ярдамчи — колхозных батраков в пользу хозяев, так что Саиду вместо обусловленной трети едва ли доставалась даже четверть заработанных трудодней. И все-таки заработок Саида против прежних лет заметно вырос, а самое главное — Саид почувствовал себя хозяином своего заработка: он брал не милостыню, как раньше, он брал свое. Он мог в неделю выгнать для себя два трудодня, три и, даже — очень постаравшись, работая за двоих, четыре трудодня. Это простое открытие он сделал в первую же получку, — и сразу хлынули к нему все земные заботы, от которых он давно и, казалось, навсегда отрекся. Вдруг вспомнил, что у него нет сапог; никогда в жизни у него не было сапог. В сильные холода он ходил в старых хозяйских калошах, обмотав ноги тряпками. Раньше он махнул бы рукой — нет, так нет, где их возьмешь, сапоги? — а теперь подумал: «Надо заработать». И новое одеяло надо заработать, и хорошо бы теленка...

Эти простые желания никто не смог бы назвать возвышенными, а между тем они, подобно буквам Алиф, Лам, Мим, таили в себе второй, скрытый смысл, обозначая в глубине своей, что Саид воскрес, вернулся в живую жизнь.

Он уже не ходил по пятницам в мечеть чистить бесплатно хауз или чинить забор; он и в пятницу пахал, боронил, окучивал, заранее радуясь увеличению своей третьей доли. Однажды хозяин насчитал ему пятнадцать трудодней вместо восемнадцати; Саид зашумел, потащил хозяина и счетовода к ишану, а по дороге во всеуслышание грозился подать жалобу в город, в самый главный суд. Он так и сказал ишану: «Поеду в город с жалобой в главный суд!» — «Что ты, что ты, белый ягненок, — ответил ишан, — разве я позволю кому-нибудь обидеть тебя? Рахим, — строго добавил ишан, обращаясь к хозяину, — заплати ему восемнадцать трудодней и впредь берегись — я не потерплю обмана». Саид вернулся, опьяненный победой; да, он был теперь хозяином своей жизни, — пусть на одну только треть, но все же хозяином! Вскоре он по случаю купил поношенные сапоги — добротные, прочные, фунтов на десять весом. Он принес их домой и разглядывал с удивлением. Был август, — нестерпимая жара, — даже люди, всегда ходившие в сапогах, снимали их, а Саид надел. Сапоги жали, томили ноги, было неудобно, тяжело, больно ходить. Саиду это даже нравилось: обутый человек — всегда хозяин.

...Теперь Саид Фазиев — председатель колхоза и кандидат партии — вспоминает об этом с усмешкой, но мне кажется, что не следовало бы ему смеяться над таким значительным и важным событием. Я не в шутку, а вполне серьезно утверждаю, что босиком он не посмел бы притти 8 января 1932 года в колхозное правление и не посмел бы требовать личного разговора с председателем баем Ярматом, которого все боялись, потому что, напоминаю, сын его служил в городе очень большим начальником. Но Саид пришел, жестко, деревянно стуча своими сапогами.

— Что скажешь? — спросил бай Ярмат.

Саид отвечал ему спокойно, твердо. Простое дело. Он, Саид, решил вступить в колхоз. Ему нечем заплатить вступительный пай, но он согласен получать только половину заработанного, с тем, чтобы остальная половина шла в колхозную казну на погашение пая. Для начала он вносит сорок рублей.

Ярмат отодвинул деньги. Не надо. Ничего не выйдет. В колхозе и так слишком много членов, а кто же будет работать? Саид зашумел, закричал. Ярмат кивнул кому-то, Саида схватили и выбросили из дверей. Он упал прямо в грязь, испачкал халат, зачерпнул в сапоги. Дрожа от обиды и злости, он побежал к ишану, уверенный, что духовный отец поддержит его и на этот раз. Он ошибся. Ишан сказал:

— Откуда набрался ты глупых мыслей, Саид? Подумай сам: если мы примем в колхоз всех ярдамчи, что скажут хозяева? Они уйдут, забрав своих лошадей, быков, плуги, бороны, а вы, ярдамчи, будете копать землю голыми руками! Ступай, Саид, выбрось из головы эти мысли и будь благодарен, что хозяин кормит, поит и одевает тебя.

Ишан очень удивился, когда через несколько дней ему донесли, что Саид не успокоился и продолжает надоедать правлению.

— Колхоз для всех: и для богатых, и для бедных, — дерзко говорит он. — Если меня не примут, я поеду в город жаловаться.

Вслед за Саидом и все остальные ярдамчи — двадцать два человека — стали ежедневно ходить в правление с теми же просьбами. Председатель Ярмат распорядился не пускать их: пусть сидят на дороге. И они сидели на дороге, — сначала один, выбрав местечко посуше, сядет и ждет, затем — второй, третий, а к вечеру, смотришь, собрались все. Сдержанно, глухо гудят их голоса и громче всех — голос Саида Фазиева. Он уговаривает ярдамчи сообща написать прошение: если нельзя принять в колхоз сразу всех, то пусть примут хоть половину, по жребию, а остальных — в будущем году. И уже нашелся какой-то грамотей, ходивший лет сорок тому назад в школу; он положил на согнутую спину Саида лист серой бумаги и, пропуская буквы, которых не может вспомнить, долго и старательно пишет.