Гарри Гаррисон - Плюшевый мишка

• Название: Плюшевый мишка
• Автор: Гарри Гаррисон
• Жанр: Научная Фантастика

---

***

- Готово, - произнес Эйгг, зашивая мохнатую ткань аккуратными хирургическими стежками.

- Так быстро у тебя еще никогда не получалось. - Ньюмен с облегчением вздохнул. Он взглянул на экран, на котором была видна детская. Мальчик все еще спал - это было отчетливо видно в инфракрасных лучах. - Все в порядке. Теперь мы сможем без труда подменить плюшевого мишку. А с лентой все в порядке?

- Да, ты же слышал. Сам задавал вопросы и получал ответы. Я скрыл все следы изменений, и если ты не знаешь, где искать, не найдешь ничего. В остальном банк памяти и инструкции не отличаются от других таких же. Я изменил только одно.

- Надеюсь, нам никогда не придется воспользоваться этим, - заметил Ньюмен.

- Я даже не подозревал, что ты такой сентиментальный.

Эйгг повернулся и взглянул на Ньюмена. Лупа все еще торчала у него в глазу, и увеличенный в пять раз зрачок смотрел прямо в лицо.

- Нужно побыстрее положить плюшевого мишку на место, - вмешался Торренс. Мальчик только что пошевелился.

***

Дэви был хорошим мальчиком, а когда подрос, стал хорошим учеником в местной школе. Даже начав учиться, он не забросил своего плюшевого друга и каждый вечер разговаривал с ним, особенно когда делал уроки.

- Сколько будет семью семь, мишка? Мохнатая игрушка закатывала глаза и хлопала короткими лапами.

- Дэви знает.., не надо спрашивать своего мишку, когда Дэви знает сам.

- Знаю, конечно, - просто хочу убедиться, что и ты знаешь. Семью семь будет пятьдесят.

- Дэви.., правильный ответ сорок девять.., тебе нужно больше заниматься, Дэви.., мишка дает хороший совет...

- А вот и обманул тебя! - засмеялся Дэви. - Заставил дать верный ответ!

Мальчик все легче обходил ограничения, введенные в достаточно примитивный банк памяти робота, поскольку он взрослел, а плюшевый мишка был предназначен для того, чтобы отвечать на вопросы маленького ребенка. Словарный запас игрушки и ее взгляд на жизнь были рассчитаны на малышей, потому что задача плюшевых медведей заключалась в том, чтобы научить ребенка правильно говорить, познакомить с историей, помочь усвоить моральные принципы, пополнить словарный запас, обучить грамматике и прочему, необходимому для проживания в человеческом обществе. Эта задача решалась очень рано, когда взгляды ребенка и его отношение к жизни только формировались, а потому плюшевые медведи говорили просто, ограниченно. Однако такое воспитание было весьма эффективным - дети навсегда запоминали уроки, преподанные им любимыми игрушками. В конце концов дети перерастали своих любимцев, и плюшевых мишек выбрасывали за ненадобностью, но к этому времени работа уже была закончена - детское мировоззрение сформировано окончательно.

Когда Дэви превратился в Дэвида и ему исполнилось восемнадцать, плюшевый мишка уже давно лежал за рядом книг на полке. Он был старым другом, и хотя Дэвид больше не нуждался в нем, мишка все-таки оставался другом, а от друзей не отказываются. Впрочем, нельзя сказать, что Дэвид задумывался над этой проблемой. Его плюшевый мишка был всего лишь плюшевым мишкой, вот и все. Детская превратилась в кабинет, кроватка уступила место обычной кровати, и после своего дня рождения Дэвид упаковывал вещи, готовясь к отъезду в университет. Он застегнул сумку и в это мгновение услышал звонок телефона. Дэвид обернулся и увидел на маленьком экране лицо отца.

- Дэвид...

- Да, отец?

- Ты не мог бы сейчас спуститься в библиотеку? Есть важное дело.

Дэвид взглянул на экран повнимательнее и заметил, что выражение отцовского лица было мрачным, почти больным. Сердце юноши тревожно забилось.

- Да, папа, спускаюсь.

В библиотеке, кроме отца, находились еще двое - Эйгг, сидевший в кресле прямо, со скрещенными на груди руками, и Торренс, старый друг отца, которого Дэвид всегда называл "дядя Торренс", хотя тот и не был родственником. Дэвид тихо вошел в библиотеку, чувствуя, что внимательные взгляды следят за каждым его шагом. Он пересек большую комнату и опустился в свободное кресло. Дэвид во всем был похож на отца - высокий, стройный, со светлыми волосами, невозмутимый, добродушный.

- Что случилось? - спросил он.

- Ничего особенного, - ответил отец. - Ничего страшного, Дэви.

Должно быть, подумал Дэвид, произошло нечто действительно из ряда вон выходящее - отец давно не называл его этим детским именем.

- Впрочем, кое-что и впрямь случилось, но не сейчас, а много лет назад.

- А-а, ты имеешь в виду панстентиалистов, - облегченно вздохнул Дэвид.

Он слышал от отца о пороках панстентиализма с самого детства. Значит, речь снова пойдет о политике; а он уж было подумал, что произошло нечто личное.

- Да, Дэви, ты, по-видимому, теперь все знаешь о них. Когда мы разошлись с твоей матерью, я дал обещание, что воспитаю тебя должным образом, и не жалел сил на это. Ты знаком с нашими взглядами и, я надеюсь, разделяешь их.

- Конечно, папа. Я придерживался бы этой точки зрения, как бы меня ни воспитали. Панстентиализм - философия, подавляющая свободные устремления человека, - вызывает у меня отвращение. К тому же она навсегда сохраняет за собой власть в обществе.

- Совершенно верно, Дэви. А во главе этого порочного движения стоит человек по имени Барр. Он возглавляет правительство и отказывается уступить кому-нибудь свою власть над народом. И отныне, когда операции по омоложению организма стали широко распространенными, он останется на этом посту еще сотню лет.

- Барра нужно убрать! - резко бросил Эйгг. - Вот уже двадцать три года он правит миром и запрещает мне продолжать эксперименты. Молодой человек, вы представляете себе, что Барр остановил мои исследования еще до того, как вы родились?

Дэвид молча кивнул. О работе доктора Эйгга в области бихевиористской человеческой эмбриологии он знал мало, но этого было достаточно, чтобы у него возникло отвращение к экспериментам ученого, и в глубине сердца юноша был согласен с запретом, наложенным Барром на исследования. Но панстентиализм представлял собой нечто совершенно иное, и Дэвид был согласен с отцом. Эта философия, ядром которой была бездеятельность, лежала тяжелым удушающим бременем на всем человечестве.

- Я говорю не только от своего имени, - продолжал Ньюмен. Его лицо было бледным и каким-то искаженным. - Этой точки зрения придерживаются все, кто выступает против Барра и его философии. Я не занимал никакой должности в правительстве на протяжении более двадцати лет - и Торренс тоже, - однако не сомневаюсь, он согласится, что данное обстоятельство не имеет никакого значения. Если бы это пошло на пользу народу, мы с радостью выдержали бы все. Или если бы то, что Барр преследует нас за наши взгляды, было единственной отрицательной чертой его системы, я даже пальцем не пошевелил бы, чтобы остановить его.

- Я полностью согласен с тобой, - кивнул Торренс. - Судьба двух людей не имеет никакого значения по сравнению с судьбой народа, равно как и судьба одного человека.

- Совершенно верно! - Ньюмен вскочил и принялся расхаживать по комнате. Я не проявил бы никакой инициативы, если бы лишь это лежало в основе всей проблемы. Конечно, если бы Барр завтра умер от сердечного приступа, все решилось бы само собой.

Трое пожилых мужчин не сводили пристальных взглядов с Дэвида. Он не понимал, что происходит, но чувствовал, что они ждут ответа.

- Да, пожалуй, я согласен с вами. Закупорка кровеносного сосуда пошла бы на пользу всему миру. Мертвый Барр принесет гораздо больше пользы человечеству, чем живой.

Тишина затянулась и стала неловкой. Наконец ее нарушил сухой механический голос Эйгга:

- Значит, мы все придерживаемся единой точки зрения - смерть Барра принесет колоссальную пользу. В этом случае, Дэвид, ты должен согласиться с нами, что было бы неплохо.., убить его.

- Действительно хорошая идея, - произнес Дэвид, не понимая, к чему ведет весь этот разговор. - Правда, осуществить ее физически невозможно. Прошли, должно быть, многие столетия с тех пор, как было совершено последнее.., как это называется... "убийство". Воспитательная психология давным-давно решила эту проблему. Разве это не было открытием, окончательно разделившим человека и существа, стоящие на более низких ступенях развития, доказательством того, что мы можем обсуждать мысль об убийстве, однако воспитание, которое мы получили в раннем детстве, делает невозможным практическое осуществление такого акта? Если верить учебникам, человечество достигло колоссального прогресса, после того как проклятие убийства было навсегда устранено. Послушайте, мне хотелось бы знать - что здесь происходит?

- Барра можно убить, - произнес Эйгг едва слышно. - В мире существует человек, способный на это.

- Кто этот человек? - спросил Дэвид, каким-то ужасным образом уже зная ответ еще до того, как его отец дрожащими губами произнес:

- Это ты, Дэвид.., ты...

Юноша замер, его мысли вернулись в прошлое: то, что раньше было непонятным и беспокоило его, теперь стало ясным. Его мнение по разным вопросам всегда слегка отличалось от точки зрения друзей - скажем, когда один из роторов вертолета случайно убил белку. Незначительные, но беспокоящие мелочи, которые не давали заснуть до глубокой ночи, когда весь дом уже давно спал. "Да, это правда, - понял Дэвид, ничуть не сомневаясь в словах отца. - Интересно, почему это никогда не приходило мне в голову?" Такая мысль словно ужасная статуя, похороненная в грунте под ногами, - она всегда была здесь, но никто не видел ее, пока он не откопал. И теперь он отчетливо различал злобную гримасу на страшном лице.