Светлана Багдерина - День Медведя

• Название: День Медведя
• Автор: Светлана Багдерина
• Жанр: Юмористическая фантастика

Продолжение книги "Срочно требуется царь", Вторая книга "День Медведя"

---

– Это может доказывать, что кто-то из деревенских нашел эту половинку в пещере или рядом и принес домой, – осторожно предположил Макар.

– Или что обе половинки были найдены где-то в другом месте, а кто-то потом потерял первую в пещере, а вторую – в деревне, – развила его мысль царевна.

– Или что золотого медведя потерял вовсе не тот царский брат, которого вы ищите, а кто-то раньше. Может, за сто лет до него. Или за триста, – пришла свежая идея на ум Сойкану.

– Или еще кучу разных вещей, – подытожил дискуссию, больше напоминающую разгром, Фома. – Но пока мы не найдем что-то, на чем ясным языком написано, что Мечеслав – это и есть наш Спиря, никто нам не поверит. Я бы на их месте не поверил.

– Да ты и на своем не веришь, – обиженно буркнул Иванушка, спрятал половинку вместе с потухшими надеждами обратно в карман, и ускорил шаг.

– А вот тут ты прав, – вздохнула Серафима и, в упор игнорируя слезливую жалобу пробегавших целый день по бездорожью ног, последовала его примеру. – Завтра у нас третье испытание с утра, так что в городе до ночи надо быть – кровь из носу…

* * *

Утро трудного дня третьего испытания изобретательности, предприимчивости и воли к победе оставшихся претендентов началось для наученных горьким опытом организаторов задолго до рассвета.

Когда сонное солнце, потягиваясь и позевывая в своей перине из синих туч, еще только переворачивалось с боку на бок и раздумывало, стоит вообще сегодня появляться на небосклоне, гвардейцы, стражники, пожарные и охотники, призванные по такому случаю из своих лесов, уже оцепляли подходы и подъезды к трибуне для важных персон и к зоне соревнования.

Центр площади – размером двести метров на пятьдесят – был еще со вчерашнего дня огорожен невысоким, но крепким заборчиком. В дальних его концах плотники устроили небольшие воротца шириной метра в полтора. Еще один забор – необъяснимый и загадочный – делил выгороженный пятачок вдоль ровно напополам, своим существованием нарушая гармонию ровного пространства и порождая среди возбужденных горожан и гостей столицы самые невероятный слухи о роде развлечения, для которого потребовалось так странно перегораживать абсолютно нормальную площадь.

Как бы ни роптали оторванные от просмотра цветных широкоформатных снов служивые люди, при свете факелов занимающие, поеживаясь, свои позиции, благородное их возмущение перестраховщиками из Лукоморья пропало без следа, когда первые зрители предстоящего представления начали появляться на Дворцовой площади всего на несколько минут позже них.

Вторые прибыли, когда живой коридор к стратегически важным пунктам был почти готов.

Третьи пришли сразу с восходом и заняли узкую кромку площади вдоль дворцов – больше места им не оставалось.

Через два часа, когда пепельный предутренний воздух сначала порозовел, а потом стал голубовато-прозрачным, с трех улиц, впадающих в площадь, почти одновременно грянули фанфары, заколотились барабаны, и кортежи трех оставшихся претендентов на престол страны стали неспешно-торжественно вливаться в так предусмотрительно оставленные проходы.

По Господской же улице, без всякой помпы, шума и грома, кто верхом, а кто пешком, на площадь испытаний в это же время прибыло жюри.

Появление каждой из четырех партий было встречено радостным топотом подмороженных ног о холодный булыжник и ликующими криками.

В отличие от моментально приосанившихся и кинувшихся намахивать руками в окна карет претендентов, Сенька иллюзий на предмет этих возгласов не питала: какими бы мыслями ни тешили воспаленное самолюбие костейские дворяне, народ приветствовал не желающих променять меховую шапку на железную, а окончание многочасового ожидания и подмороженной скуки.

Чинно и благородно претенденты с супругами и ближайшими придворными рассаживались в первых трех рядах вип-трибуны, в порядке выступления.

Первый ряд занял барон Дрягва с супругой и десятком разряженных в его цвета придворных, второй ряд был оккупирован бароном Карбураном с таким же сопровождением, третий – графом Бренделем и меланхолично погруженной в себя вдовствующей баронессой Жермон. Четвертый, пятый и шестой ряды отошли в полное и безоговорочное распоряжение кабинету министров и Ивану с Серафимой.

– Ну, что, уже десять часов. Вроде все пришли? – окинула цепким взглядом притихшую трибуну и забитую людьми площадь царевна. – Можно начинать?

– Д-да. П-пожалуй, – нервно сглотнул Иванушка, поднялся с пригретого было места, сухо откашлялся и стал зачитывать наизусть и с выражением придуманную за время вчерашних одиноких блужданий по лесу вступительную речь. Потом речь основную. Потом завершающую. Потом наступила очередь Дрягвы.

– Вань, – слегка склонила набок голову Сенька и сочувственно заглянула в глаза хмуро усевшемуся на безнадежно остывшее сиденье супруга.

– М-м?.. – рассеянно отозвался тот, всё еще глядя куда-то внутрь себя. Она ткнулась холодным носом в ухо супруга и прошептала:

– Ты никогда не замечал за собой, что похож на ракушку?

– Что?!.. – вытаращился в изумлении царевич.

– А вот сейчас – на рака, – невольно ухмыльнулась она.

– Сень, твои шуточки…

– Во-первых, с моими шуточками всё нормально, – твердо сообщила царевна супругу. – А во-вторых, знаешь, почему ты напомнил мне ракушку? Я читала, что, когда в нее попадает мусор, она раздражается и начинает покрывать ее перламутром. И чем больше мусоринка, тем больше перламутра наматывает на нее ракушка, чтобы та ей не мешала. Вот так и ты. Чем больше тебя раздражает что-то, чего ты не хочешь признать, тем больше ты придумываешь разных слов, чтобы убедить себя и других в обратном. Но и у тебя, и у раковины под гладким блестящим слоем всё равно в серединке остается колючий, чужой сор. Иванушка понурился.

– Это… так всем заметно?..

– Всем – не знаю. А мне заметно, – сочувственно сжала его руку Сенька.

– Но мы ведь должны этим заниматься… Чтобы всем было хорошо… У нас ведь нет выбора, правда? – уныло прошептал он.

– Ты про этих трех? – снова усмехнулась она. – Действительно нет. Да и когда четверо было, всё равно не было.

– Да нет, я… про вообще… Царь в стране должен быть…а никому ведь не докажешь, что Спиридон…

– Тс-с-с! – торопливо прихлопнула ладошкой его рот царевна. – С ума сошел!.. Не здесь же!.. А тем временем речь барона Силезеня приближалась к концу.

– …чего жаждала всегда душа народа? Народных песен! И сегодня полувековые ваши грезы и чаяния, наконец, сбудутся. Ведь чудесная встреча с прекрасным ожидает вас с минуты на минуту. Незабываемые впечатления от необычных, новых ощущений после краткого свиданья с глубоким возвышенным искусством, выкристаллизовавшемся из глубины седых веков, будут переполнять вас долгие дни, и заставят томиться в стремлении вновь испытать прекрасную встречу с чудесным! А теперь внимайте: Лунь Баян собственной персоной!

Сложив пергамент с речью, барон сделал широкий жест рукой, довольный собой, и сел на скамью в объятья волчьей шубы и щебечущей от восторга супруги.

Народ же, то ли напряженно переваривая только что услышанное, то ли в благоговейном ожидании чудесной встречи с прекрасным[70], затих. Было лишь слышно, как где-то вдалеке, на городской управой, каркают кто в лес, кто по дрова, на триста тридцать три голоса чуждые глубокому возвышенному искусству вороны.

И вот – о дивное мгновенье! – воротца слева распахнулись, и на площадь выбежал слуга со скамьей в руках. Следом за ним, положив одну руку на плечо мальчонке лет семи, величественно шествовал высокий седовласый старик в белом расстегнутом полушубке и с гуслями подмышкой.

Если бы кто-нибудь из присутствующих задумал вместо того, чтобы внимать музыке, заняться живописью, то искать иного воплощения архетипа сказителя им бы и голову не пришло. Высокий, суровый, с развевающимися на ветру длинными белыми волосами и бородой, слегка близорукий[71] жилистый старик мог позировать сотням живописцев, задумавшим увековечить в масле, акварели или пастели свою идею музыканта из народа.

Суетливо выровняв скамейку на округлых булыжниках, слуга так же торопливо удалился, прихватив мальчика, но оставив певца – один на один с притаившейся за заборчиком аудиторией.

Лунь невозмутимо поклонился на все четыре стороны, сел, не забыв подогнуть под себя белую меховую полу, и без дальнейших задержек и вступлений тронул струны.

– Это что-то из «Лебединого озера», – с видом знатока заявила баронесса Карбуран после первых трех аккордов.

– Сольфеджио, – уточнил граф Брендель.

– Арпеджио, – снисходительно покосился на оппонента Дрягва.

– Адажио, – внесла ясность бабушка Удава.

– Аллерго, – полуприкрыв глаза, прошептала восторженным басом графиня Тигресса.