Владимир Абаринов - КАТЫНСКИЙ ЛАБИРИНТ

• Название: КАТЫНСКИЙ ЛАБИРИНТ
• Автор: Владимир Абаринов
• Жанр: История

Это "белое пятно" принадлежит к числу самых заскорузлых и болезненных. По остроте и значимости оно сравнимо разве что с проблемой секретных советско-германских протоколов 1939 года. Почти полвека катынский синдром отравлял нормальные добрососедские связи между двумя странами.

---

Из тех, кто ушел на Запад, хорошо известна судьба Ивана Кривозерцева. После войны он повторил свои показания под присягой, сменил фамилию, поселился в Англии, а в 1947 году не то повесился, не то был повешен. В мае 1990 года Л.В. Котов опубликовал в смоленском журнале "Политическая информация" (1990, № 5) материал, в котором излагает свою беседу с Михеем Кривозерцевым – однофамильцем Ивана, которого, кстати. Жаворонков упорно выдает за его родного брата. Так вот, Михей Григорьевич утверждает, что Иван Кривозерцев сотрудничал с гестапо – поэтому, а вовсе не из-за Катыни, и "сбежал с немцами". Того же мнения М.Г. Кривозерцев и об Иване Андрееве: "Ваньку Андреева после войны нашли, судили за его злодейство. Лет семь отсидел, выпустили по амнистии. Жил тут, в Батеках, работал на заводе в Смоленске. Помер и похоронили тут". Впрочем, сам Леонид Васильевич Котов, когда мы встретились с ним в январе 1990 года, утверждал, что никакому наказанию Андреев не подвергался.

Странно обрывается след инженера-железнодорожника Сергея Васильевича Иванова. В июне 1946 года он был, как мы помним, снова допрошен, на сей раз в Москве советским обвинителем на Нюрнбергском процессе Л.Н. Смирновым. В протоколе этого допроса указан адрес свидетеля: после войны Иванов с семьей поселился в Вышнем Волочке. Бюро ЗАГС Вышнего Волочка на мой запрос ответило, что смерть Иванова С.В. 1882 года рождения с 1946 по 1989 год не регистрировалась. Семья же Сергея Васильевича, как сообщила мне, сверившись с домовой книгой, нынешняя хозяйка дома, жила в Вышнем Волочке до начала 50-х годов: жена Ольга Николаевна умерла в 1952 году, сын Виталий Сергеевич временно выбыл в Киев в 1951 году. Но где же все-таки сам Сергей Васильевич? Похоже, в 1946 году он так и не вернулся с Лубянки.

О том, что происходило в штабе 537-го батальона осенью 1941 года, показали Специальной комиссии три девушки, работавшие на даче, – А.М. Алексеева, О.А. Михайлова и З.П. Конаховская. С последней летом 1988 года встречался мой друг – Николай Рыжиков. Зинаида Павловна встретила гостя неприветливо. Первая ее фраза была: "Кто вас на меня навел?" В разговоре Конаховская то и дело, как бы по рассеянности, сворачивала на сорок первый год и упорно не желала говорить о сороковом- Выяснилось, однако,что на даче в Козьих Горах Зинаида Павловна, медсестра по профессии, начала работать еще до войны. После войны она отбыла наказание – 9 лет лагерей за "пособничество" – и вернулась на дачу, где и продолжала работать к моменту встречи с Рыжиковым. Так ничего толком и не узнав, Николай попрощался с Конаховской, напоследок пригрозившей пожаловаться куда следует. И угрозу свою исполнила: на следующий день в восемь утра в гостиницу к Рыжикову явился порученец обкома партии с безапелляционным требованием немедля явиться "на ковер". По словам Николая, Конаховская производит впечатление женщины волевой, но измученной, исковерканной жизнью. Посреди разговора она вдруг заявила, что ей нужно срочно принять лекарство, и ушла в другую комнату. По мнению Рыжикова, этим лекарством мог быть только наркотик: после процедуры Конаховская впала в полнейшую прострацию. На руке Зинаида Павловна имела лагерную татуировку. Курила "Беломор".

Я уже имел случай указать, что всего Специальной комиссией допрошено 56 человек. Что это за люди?

Двое (если это не миф) – сотрудники НКВД; один начальник полиции; трое старост. О десяти свидетелях мы не знаем ничего, кроме фамилии и инициалов – они отрекомендованы просто как "жители Смоленска" или вообще никак. В 28 случаях указана профессия, например, "плотник", "учительница", "бухгалтер", "священник", но и "колхозник", и даже "председатель колхоза", а то и "помощник санитарного врача Сталинского райздравотдела Смоленска". Ясно, что никаких колхозов, райздравотделов, тем более Сталинских, при немцах не существовало. Да и прочие, если продолжали учительствовать и плотничать, с приходом Красной Армии оказались под дамокловым мечом неумолимого советского правосудия. Оставшиеся 12 человек, и в их числе давшие наиболее ценные показания, неминуемо подпадали под Указ об измене Родине и пособничестве.

Сегодня мало кто помнит об этом Указе, а справиться негде – никогда не публиковался. Вот, должно быть, изумились многие горячие сторонники отмены смертной казни, открыв доклад "Международной амнистии" [165] и обнаружив, что в нашей стране по сей день существует не просто смертная казнь, но смертная казнь через повешение! Вот о преступлениях, караемых виселицей, и трактует Указ ПВС от 19.4.1943 "О мерах наказания для немецко-фашистских злодеев, виновных в убийствах и истязаниях советского гражданского населения и пленных красноармейцев, для шпионов, изменников Родины из числа советских граждан и для их пособников".

Подробная реконструкция Указа опубликована Габриэлем Суперфином в уже упоминавшейся книге, поэтому не буду повторяться. Скажу лишь, что под действие Указа из граждан СССР подпадали те, кому вменялась статья 58-1 УК РСФСР (измена Родине) [166], в частности, служба в органах самоуправления и "выполнение заданий оккупантов по сбору продовольствия, восстановлению важных для оккупантов предприятий и др., совершенные с целью оказания помощи врагу". Совершенно очевидно, что под измену Родине можно было подвести и бухгалтера, работавшего в горуправе, и плотника, починившего табуретку, на которой этот бухгалтер сидел. Как пособничество врагу квалифицировались, например, "стирка белья немецким солдатам", "чистка картошки на немецкой кухне или мытье полов в помещениях, занятых немцами" [167]. Отсюда следует, что драконовский Указ охватывал практически все трудоспособное население оккупированных территорий. Ведь каждый, пишет Солженицын, "мог вместе с ежедневным пропитанием заработать себе и будущий состав преступления: если уж не измену родине, но хотя бы пособничество врагу". Спасибо и за то, что пособничество не каралось повешением, а всего-навсего каторгой!

Так вот – положа руку на сердце: у кого из нас сегодня повернется язык обвинить этих несчастных людей в лжесвидетельстве? Многие ли из нас, сегодняшних либералов и правдолюбцев, проявили бы независимость суждений перед лицом чрезвычайных обстоятельств, когда на одной чаше весов – абстрактная правда (да и не абстрактная, а в пользу оккупантов), а на другой – собственная жизнь, жизнь и свобода семьи? Ведь советские номенклатурные историки лгали о Катыни, когда им уже ничего не грозило, и лгали с упоением – так чья вина больше? И потом мы ведь не знаем, кто из свидетелей попал в "Сообщение", а кто нет: быть может, среди непопавших были бесстрашные люди? (Я в это верю.) Наконец, где гарантия, что показания не перевраны, не отредактированы (как раз в обратном мы и убедились в предыдущей главе)?

Поскольку мне еще предстоит упоминать Указ от 19.4.1943, объективности ради следует сказать, что 26.5.1947 смертная казнь в мирное время была отменена, вместо нее вводилась новая санкция – 25 лет лагерей. 12.1.1950 смертную казнь, однако, восстановили. "А убрать четвертную забыли, так и осталась", – замечает Солженицын. В 1955 году изменникам и пособникам была объявлена амнистия [168] (нетрудно подсчитать, что под нее скорее всего и попала З.П. Конаховская), но применяли ее избирательно, многие остались отбывать свой срок. Могу сослаться, в частности, на свидетельство Сергея Ковалева, недавнего политзаключенного, а ныне народного депутата РСФСР. На встрече группы депутатов с председателем КГБ Крючковым он привел пример Михаила Тараховича из Белоруссии, который был насильно мобилизован в германскую армию, через 17 дней дезертировал, впоследствии в составе частей уже Красной Армии дошел до Берлина – и тем не менее тех 17 дней ему не простили, причем когда А.Д. Сахаров пытался добиться пересмотра дела Тараховича, прокуратура его попросту обманула, сообщив, что такой заключенный в советских лагерях не числится. Тарахович теперь на свободе, но это. по словам С.А. Ковалева, не единственный старик, до сих пор отбывающий наказание за "военные преступления" [169]. Не коснулся их и недавний Указ от 16.1.1989 "О дополнительных мерах по восстановлению справедливости…", отменивший постановления ОСО и "троек". Бесспорно, дела эти надо пересматривать строго в индивидуальном порядке(реабилитировать всех скопом вообще, по-моему, недопустимо – ведь опять вышло, что кроме "системы" никто персонально в беззакониях не виновен) [170], но горе в том, что настрой у наших правоохранительных органов прямо противоположный, ничего они пересматривать, похоже, и не собираются. Вот, к примеру, что ответил начальник отдела Главной военной прокуратуры генерал-майор юстиции В. Г. Провоторов на вопрос корреспондентов "Советской культуры" (номер от 25.2.1989): "А много ли действительных шпионов, врагов было выявлено в тридцатые годы?"

"Мне такие встречались редко. Другое дело – сороковые годы. Здесь и полицейские, и каратели, и те, кто добровольно вступал в легионы. Есть такие, кто из лагерей попадал в трудовые батальоны. За это немцы их ставили на довольствие, предоставляли разною рода льготы – 150 марок в месяц, две сигареты в день. одежду, пригодную для носки. Находились люди, погибавшие в лагерях от голода и выбравшие трудовую армию. Между тем именно они строили оборонительные сооружения, восстанавливали разбомбленные аэродромы, входили в какие-то вспомогательные войска – то есть, укрепляли в определенной степени военную мощь противника. Эти люди были наказаны и не подлежат реабилитации как способствующие врагам" [171].