Тамара Лихоталь - Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую

• Название: Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую
• Автор: Тамара Лихоталь
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1981

«Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую» Т.Лихоталь — роман-трилогия. Герои его — герои русского эпоса: Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович и другие былинные богатыри, и развивается действие романа по былинным сюжетам.

Но «Повесть о богатырях» не пересказ былин. Народные герои, герои эпоса, предстали перед читателем в новом качестве: они как бы стали персонажами художественно-документальной повести.

---

— То-то и оно! — сказал князь. — Для светильников у нас хватает воску. Да и коней найдется чем лечить. А вот огнеметы…

— Ох, ежели бы моим ратникам да огнёметы! — воскликнул Илья. — А то с тех пор, как у треклятого Кончака появился тот муж-басурманин, умеющий стрелять огнем, степняки похваляются пожечь всю Русскую землю. И в самом деле стреляют огненными шереширами из луков и арбалетов. Вот недавно подвезли к самой заставе на быках самострел. Да какой! Несколько ихних воинов едва могли натянуть тетиву. Зато как начали пускать одну за другой стрелы-шереширы в человеческий рост! А в каждой стреле — труба с огнем! Конечно, с таким огнеметом любую крепость сжечь можно! Или из пламенных рогов огненную смагу начнут размыкивать, тегеляи на ратниках вспыхивают, как факелы. Стальные доспехи и те не спасают. Огненные стрелы живьем и людей и коней сжигают. А мы против них с мечами да копьями.

— Когда-то наши русские мечи помогли нам сыскать воинскую славу, — сказал князь. — Даже в летописи записано: однажды племя полян дало хазарским сборщикам дани вместо прочих даров несколько своих мечей. Хазарский хан, как увидел обоюдоострый славянский меч, сразу понял, что у полян появилось славное оружие и они больше никогда не будут платить ему дань. Наши мечи и сейчас с нами. Имеются у русских воинов и сабли, не хуже, чем у половчан, которые те покупают у арабов. Давно бы уже были и огнеметные орудия.

Ещё когда старый Игорь ходил на Царьград и в морском бою греки из своих пламенных рогов пожгли огнём его суда, уже в ту пору смысленные в воинском деле люди поняли силу этого жидкого огня, который и прозвали греческим, — сказал Данила. — С тех времен сколько воды утекло! Прав Илья Муравленин: у поганых степняков и то есть теперь и изливающие огненную смагу рога, и ар§аяеты, стреляющие огненными шереширами, а у наших рамиков…

— Справедливы твои слова, владыка! «Ты бо можеши посуху живыми шереширы стреляти, удалыми сыны Глебовы!» — прочитал князь наизусть горькие строки из «Слова о полку Игореве».

— «Ты ведь можешь живыми стрелами стрелять, удалыми сынами Глебовыми», — повторил на память строки известной книги и Данила. И добавил: — Вот и выходит: против огненных шереширов — удалые наши ратники с мечами и копьями. Они — огнём, а мы — одной только отвагой.

— И всего обидней то, — снова заговорил князь, — что половецкому хану Кончаку понадобился пришлый из чужих земель мусульманин, умеющий делать огнемётное оружие, а мы бы сами. Есть у нас мастера-умельцы, которые и арбалеты бы сделали с шереширами, и пламенные рога. Вот хотя бы Викула. Так я говорю? — обратился он к оружейнику.

— Отчего же не сделать? Сделали бы, — степенно кивнул Викула.

— Верю! Только нету в нашей земле нефтяного масла. А с Каспия через половецкие степи нам его не провезти. Половцы не допустят. Оно бы, конечно, и это можно было бы, если бы… «Князи сами на себя крамолу не коваху, — снова произнёс он, немного переиначив, строки любимого „Слова“. — А погани победами нарищущи — на Русскую землю». Да что там поганые! Не чужие — свои, безо всяких огнеметов вон как сожгли стольный Киев, — мрачно добавил он и замолчал. Не мог же он в самом деле откровенничать и с этим простолюдином, оружейным мастером и со славным храбром, родом из смердов. Не мог открывать перед ними душу, говорить о том, что жгло его незабываемой обидой. Он понимал, что Киев бросили ему, как обглоданную кость, оставшуюся после пира сильных. Ещё тогда, когда сажали его на Киевский стол, попытался он было заговорить со старшими князьями, которые, по сути, и вершили все дела. Предложил он, как ему казалось, единственное решение, которое могло навести на Руси порядок, положить конец братоубийственным войнам: того из князей, который первым нападёт на соседа, судить судом. Но его и слушать не стали. Буквально замахали на него руками, как на неразумное дитя, — не было, мол, ничего подобного в обычаях. Но он не отступился от своей мечты. И все последние годы пытался он собрать княжеский съезд. Он был уверен, соберись такой съезд, его предложение нашло бы там не только противников, но и сторонников. Многие князья — пусть не самые сильные — поддержали бы его. На съезде можно было бы выбрать княжеский совет, который бы и суд вершил, и о другом бы заботился, не менее важном для Руси. Сейчас каждое княжество живет само по себе. И от врагов, если, например, нападают на него степняки, каждый князь обороняется своими силами, своей дружиной. Другие же помогают ему либо по родству, либо по дружбе, либо потому, что сами зависят от более сильного соседа. Остальные не только не помогают, но иной раз руки греют на чужой беде. Вот воинский совет во главе с киевским князем и решал бы в случае нападения на русские границы половцев или любого другого врага, сколько войска должно представить каждое княжество, независимо от того, пребывает ли оно об эту пору в дружбе или во вражде с тем, на кого напал чужой народ. Таким образом, оборона Русской земли стала бы делом государственным. Вот почему так горячо добивался он княжеского съезда. Для себя же — видит бог — он не искал при этом славы. Верховное слово в оборонном совете, считал он, должно принадлежать киевскому князю потому, что единственное право, которое до сих пор сохранилось за стольным Киевом, — это было право защищать Русь от степи. И свершись эта его дума, можно было бы по-настоящему, серьезно позаботиться и о перевооружении войска. Очнувшись от своих дум, князь, заканчивая разговор, сказал упрямо:

— Дайте срок, будут и у нас огнемёты, — и пожелал Илье на прощание: — Здоровья и воинских успехов тебе и твоим ратникам.

— И тебе, князь, желаю быть здоровым! — от всего сердца ответил Илья и поклонился. Вместе с Ильей вышел и Викула.

— А ты, владыка, останься, — задержал князь епископа, тоже собравшегося было уходить. — Покажу тебе письмо, которое пришло от воеводы Борислава из города Самарканда, что стоит на земле хорезмшаха. — И, подойдя к столу, князь вынул из ларца письмо, написанное не на бересте и не на пергаменте, а на белом листке — шелковистом и плотном.

— Бумага, — сказал Данила, с интересом разглядывая белый лист. — Я видел её у греков и у крестоносцев в Иерусалиме. Её выделывают арабы и торгуют ею по всему свету. А как её делать, держат в секрете. Так что же пишет воевода Борислав из чужих краёв? — спросил он и стал читать письмо.

Илья с Викулой, выйдя от князя, постояли ещё немного во дворе, разговаривая.

— А как же ты из тех дальних краев назад домой воротился? — полюбопытствовал Илья, услышав историю Викулы.

— Той же дорогой, что и туда попал, — усмехнулся Викула. — По правде говоря, я уже и не чаял, что когда-нибудь увижу Русскую землю, — продолжал он свой рассказ уже серьёзно. — Город этот Бакы — ничего. Невелик, но людный. Дома не из дерева, как у нас, а из глины или из камня. Ну, у бедного люда, конечно, кое-как слепленные избенки, даже окошек нету. А у бояр тамошних или купцов — каменные терема. Из камня и бани, и караван-сараи — так у них дворы для торговых гостей называются, и храмы — по-ихнему мечети. Там молятся пророку Магомету. А есть ещё в Баку и другие храмы — тех, кто поклоняется огню. Меня мой хозяин один раз послал туда по делу. Пошел я, ещё издали увидел высоченный язык пламени. Так и трепещет на ветру. Сначала подумал — не пожар ли. Оказалось, это священный огонь над храмом огнепоклонников. Выходит он, говорят, из-под земли и так и горит извечно над каменной кровлей. За ним приглядывают служки вроде наших монахов, только не в чёрных одежках, а в белых. Много диковинного повидал я в чужом краю. И ханский дворец за крепостью, и башню. Тоже каменная. Высоченная. Рассказывают, строили её по велению ханской дочки. Хотела девица скрыться в ней от преследовавшего её отца. Но, видно, и башня не спасла её, потому что бросилась девица с самой высоты в море. Ну, а я там жил рабом у кузнечного мастера. И язык уже чужой выучил, и свой, казалось, забывать стал. Хозяин не обижал меня, но всё равно иной раз такая тоска нападала, что хотелось подняться на Девичью башню и, как ханская дочка, кинуться с неё в море. И тут вдруг, на моё счастье, купец, родственник моего хозяина, уходил с караваном в половецкие степи. Ему нужны были погонщики верблюдов и носильщики. Вот и упросил я хозяина, чтобы он продал меня этому купцу. Я и сам не знаю, на что надеялся. Думал одно: хоть поближе буду к родине. А когда пришли мы в половецкие вежи, туда как раз приехал один боярин, посланный князем выкупить полоненных в каком-то бою дружинников. Вот и кинулся я в ноги этому боярину. Он и выкупил меня.

Илья распрощался с Викулой. Думал повидать Сокольника. Оказалось, Сокольника нету в Киеве — уехал куда-то по поручению князя. Так и не удалось Илье увидеть сына, не только в этот раз, но и никогда больше в жизни. Но Илья тогда об этом не знал. Дожидаться возвращения Сокольника он не стал. И оружие, и кони — все было получено. И, оставив медленно ползущий обоз, Илья, о двух конях, поскакал вперед. В пути пересаживался с одного коня на другого. Ночевал, где заставала темнота, иной раз в селе, иной прямо в лесу, благо осень была теплая. А когда уже до заставы оставался один перегон, и вовсе решил не останавливаться на ночлег. Только досыта накормил в придорожном селе коней да потом уже в сумерки, выехав на опушку, ненадолго отпустил их пощипать травы.