Тамара Лихоталь - Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую

• Название: Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую
• Автор: Тамара Лихоталь
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1981

«Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую» Т.Лихоталь — роман-трилогия. Герои его — герои русского эпоса: Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович и другие былинные богатыри, и развивается действие романа по былинным сюжетам.

Но «Повесть о богатырях» не пересказ былин. Народные герои, герои эпоса, предстали перед читателем в новом качестве: они как бы стали персонажами художественно-документальной повести.

---

Сказочной красоты белый боярский терем с золочеными кровлями был теперь окружен густым разросшимся садом с деревьями и цветниками. А меж зелени мелькали легкие шатры беседок, построенных по новой моде и названных так, потому что там, сидя на лавках за столом, уставленным винами и сластями, можно было вести неспешную беседу. Но Онфиму там беседовать не пришлось. Боярин даже пред очи свои не пустил его, велел холопам гнать непрошеного собеседника со двора.

И вот тут люди добрые посоветовали Онфиму обратиться в суд. Оказалось, что и это не так-то просто. Судом ведает княжеский посадник. Надо подать грамоту, в которой все будет написано, — кто, в чем и от кого просит суда и защиты. Тогда, если посадник сочтет обвинение достаточным, пошлет мечника вызвать ответчика в суд. Грамоты пишут писцы, которые сидят на подворье посадника. И идти к ним надо не с пустыми руками. Ничего не жалел Онфим. Все, что сберег в подарок отцу с матерью, когда домой ехал, отдал. Мало оказалось, друга-коня продал. Об одном только душа болела. Время-то не стоит — идет. Не увезли бы купцы пока суд да дело Алёшу за море, в чужие земли.

Мышатычка-злодей не пожелал даже сказать, кому продал Алёшу. «Но ничего, — успокаивал себя Онфим. — Прочитает посадник бересту, вызовет Мышатычку на суд. А уж суд рассудит. За все ответит разбойник. Скажет, кому и куда продал Алёшу. Велят ему, супостату, вернуть тем купцам все, что получил. Да ещё присудят заплатить Алёше за обиду».

В ночь перед судом Онфим не спал. С утра пораньше отправился на подворье посадника. Думал, придет раньше всех. Но здесь уже толпился народ. Огляделся Онфим. Вот два боярина в богатых опашнях. У одного щека платком повязана. Сидят на одной лавке, отворотив носы друг от дружки. Сразу видать — враги. Знающие люди рассказывали: хватили бояре на пиру стоялых медов и заморских вин больше меры, затеяли свару, подрались. Белоголовый старик смерд, сидевший на лавке поодаль, проговорил неодобрительно:

В старину сошлись бы на поединок и рассудились. А нынче вон как: зуб выбит — на княжеский суд.

— На то и суд, чтоб судить, — вмешалась немолодая женка в тёмной шали, — вот и меня с моим обидчиком пусть рассудит. — И тотчас запричитала: — Я вдова убогая, смиренная, но обижать себя никому не позволю. И муж покойный дружинником был! А он — бранным словом! Думает, ежели заступиться некому, так можно и обидеть.

— А кто тебя обидел? — не понял Онфим.

Подрядился шить, так шей. Известно, ежели швец, не умея шить, исказит свиту, то будет лишен цен. Я ему и говорю: «Широка!» А он… «Ты, говорит, змея подколодная. И муж твой радуется небось, что помер. И сама ты, говорит, хуже черта». И другие прочие слова. Я вдова честная и обиды не потерплю! — Женка ещё пуще раскричалась. Голова её вертелась на длинной шее во все стороны, словно вдовица высматривала в толпе того, кто посмеет возражать, чтобы и его притянуть к ответу.

— Ну, а ты, отец, с какой обидой? — спросил Онфим старика, усаживаясь рядом.

С общей. Не ждали мы, не гадали. Хоть и не досыта ели, а жили. Места у нас красные — над Днепром Словутичем. Ещё щуры и пращуры поселились тут. Привольные места. Да вот недавно пожаловал князь неподалёку от нашего села монастырю угодья. С тех пор ни зверя взять в лесу, ни дерево срубить. А потом и пашню нашу монахи пахать стали. Ну, не стерпели мы — перепахали межу по-старому. Вот и угодили под суд.

— Как это так — перепахали! — возмутилась вдовица.

— Так земля ведь — наша!

— Мало ли что, — сказала вдова и вдруг снова вытянула шею: — Кто это там шумит?

Двое горожан вели связанного человека, подталкивая его в спину. Рассказывали. Утром заметили в кустах спавшего незнакомца. Вспомнили: в прошлое воскресенье на торжищах объявляли приметы сбежавшего закупа. Лет около тридцати, росту высокого, волосом рус, на щеке — шрам. Пригляделись — похож: и ростом велик, и волосы светлые. Только шрама не видно — лицо заросло недлинной густой бородой. Все же накинулись, связали. И вот теперь привели на суд. Если и вправду окажется тем самым беглым, им положена гривна за переем. Плохо ли заработать!

Онфим с сожалением посмотрел на связанного. Подумал: «Так же, как и отец Онфима, Иван, взял этот горемыка в недобрый час взаймы пару гривен серебра. А отдать не смог. Бывает и так, что должник всю жизнь проработает у заимодавца-ростовщика, а долг все растет и растет. И вот доведенный до крайности человек решился на отчаянный шаг — убежал».

— Небось на каждую гривну — четверть за лето, — сказал Онфим, вспомнив Мышатычку. — Разве отработаешь? Креста на них нету — дерут сколько.

— А ты хотел, чтобы тебе даром давали? — сердито откликнулась вдовица.

— Даром! Ты небось, вдовица бедная, тоже даёшь в рост? — сказал старик.

— Не твоего ума дело, смерд. Свои даю — не чужие. Не хочешь — не бери.

— Что же теперь с ним будет? — Онфим снова сочувственно посмотрел на связанного.

— Посадник!

— Посадник идёт! — послышались голоса.

И в самом деле, на дворе произошло движение. Из боярских хором вышли тиуны, писцы и мечники. Челядинцы вынесли во двор украшенный резьбой стул с высокой спинкой и боковыми поручнями, покрыли его мохнатым ковром, в ногах постелили на земле медвежью полость. Неподалеку поставили стол для писца. Наконец, на крыльце показался сам посадник. Народ разом притих. В посаднике любой с первого взгляда угадал бы большого боярина. Собой дороден. Холеная окладистая борода с проседью. На плечах — кунья шуба. На голове — высокая боярская шапка. Не глядя на собравшихся, посадник неспешно спустился по ступеням с крыльца. Сел на стулец. Челядин прикрыл медвежьей полостью боярские ножки в сапогах.

Первыми вызвали на суд пришедших на тяжбу бояр. Жалобу подал тот, что с повязанной щекой, он и обвинял теперь своего обидчика. Развязал платок, разевал широко рот, плакался:

— Вот зуб выбитый. Жевать нечем. И борода. Бороду выдрал, разбойник! Опозорил!

— Да у тебя и не было её, бороды, — возражал его противник. — Так, мочало, в бане париться.

Посадник вроде бы и не слушал, подрёмывал на солнышке, но, видать, всё слыхал.

— Пиши, писец: «За выбитый зуб обидчику уплатить князю три гривны. За бороду — двенадцать гривен. За бороду больше — потому что — бесчестье. Столько же уплатить побитому боярину, да еще лекарю за лечение».

— Еще и лекарю. Да он и сам-то… — начал было ответчик.

— Постой, писец, — важно сказал посадник. — А ты отвечай, — велел он жалобщику, — чем был выбит зуб?

— Рогом, батюшка, рогом, из коего мой обидчик вино пил.

— Рогом? Тогда и за зуб пиши не три, а двенадцать гривен, — рассудил посадник, — потому что тоже — бесчестье. Вот ежели бы мечом — тогда три.

— Спасибо, батюшка, рассудил все по чести, — обрадовался первый боярин и снова повязал щеку платком. Зато противник его вскричал недовольный:

— Что ли, я один повинен? Он первым в драку полез. У меня тоже свидетели есть.

Посадник продолжал:

— Пиши, писец: «Другому уплатить князю за учинённую драку двенадцать гривен». Написал? Сборщик, взыщи с бояр всё, что положено.

— Вот это рассудил! И один — плати, и другой, — шепнул Онфим.

— Небось не обеднеют, — сказал старик.

Следом вывели на середину пойманного беглеца. Тут суд был короток:

— Чей закуп? Ивана Мытника? Известить его, что закуп пойман. Пусть придет и уплатит поимщикам гривну за переем. Беглеца отдать господину. Написал? Пиши дальше: «А за то, что закуп сей бежал, не отдав долга, то быть ему обельным холопом».

— Рассудил, — покачал головой старик, — был вольный человек, а теперь обельный холоп — раб.

«Закон всегда на стороне сильного и богатого, — думал Онфим. — Продадут этого горемыку чужеземным купцам. Те закуют в железа, увезут за море. Не увидит он больше жены, детей, не увидит родины».

— А не бегай, — сказала вдовица, — этак все разбегутся.

— Вдова Варвара. Где она есть? — громко спросил посадник.

— Вот она я, батюшка, иду, — быстро вскочила вдова и запричитала плаксиво: — Рассуди судом праведным. Я вдова убогая, смиренная, а вот обидчик мой — швец Ерёма. Пусть скажет, как опозорил меня, обругав бранным словом.

— Отвечай, швец Ерёма, — велел посадник. Швец Ерёма, тот самый, что некогда шил опашень Добрыне, похудевший и испуганный, запричитал так же плаксиво, как и вдовица:

— Будь неладен тот час, когда подрядился я шить эту свитку. Сколько раз переделывал — то широка, то узка, до длинна, то коротка, то и вовсе наоборот. Ну, не взыщи, не стерпел — обругал вдовицу. Да она, змея подколодная, кого хочешь в грех введёт.

— Вот слышишь, батюшка боярин, — подала голос женка. — Я вдова бедная, смиренная. Мой покойный муж дружинником княжеским был. А он, смерд, смеет меня обзывать змеей и по-всякому, и некому заступиться. Так хоть ты, батюшка, заступись.